Деон Мейер - Семь дней
— Нет. — Их было так много — тех, кто приходил и уходил.
— Как-то вечером… давно… перед концертом… Симоне показывала мне свои фотографии. Почти такие, как у Ханнеке Слут, такое же приглушенное освещение. Хороший ракурс. Она не снималась голой и все же просила, чтобы фотограф выбрал особый ракурс. Те снимки она делала для себя самой. Симоне была настоящей эстрадной дивой, она обожала себя. Вечно беспокоилась из-за своей внешности. Постоянно крутилась перед зеркалом. И волновалась из-за своего статуса. Она так жаждала признания, одобрения! Она была честолюбивой, постоянно рассказывала, каких высот она стремится достичь. На тех, кого считала ниже себя, даже не смотрела. Завидовала тем, кто пользовался большим успехом, чем она. И обожала манипулировать всеми. Как алкоголичка… — Алекса криво улыбнулась ему; Бенни понял, что она его простила.
Он легко коснулся ее предплечья.
— Знаешь… — продолжала Алекса. — Когда я увидела ее снимки, то подумала, что она заказала их… потому что именно такой хотела себя видеть. Желанной, томной… и загадочной. Не знаю, сумею ли подобрать нужные слова. Как будто она была артисткой, но ее сценический образ не казался ей достаточно сексуальным. Певицам на африкаанс излишняя сексуальность противопоказана — публика не так поймет. А снимки призваны были доказать, что она имеет право быть такой, какая она есть. Они должны были раскрыть истину. Может быть, снимки — своего рода памятник? Или… Нет, пусть пока будет так.
Бенни смотрел на Алексу, видел разрушительные последствия пьянства, пусть и закамуфлированные, и думал о пожирающих ее демонах. И все же за мутной завесой мерцал ее ум, который он мало-помалу открывал для себя в последние месяцы. Иногда его открытия приводили его в отчаяние. Что она в нем нашла? А иногда он просто восхищался ею. Как сейчас.
Почему пьют такие люди?
— Спасибо, — сказал Гриссел.
Анни де Вал и ее помощник деловито расставляли в студии софиты. Когда они вошли, Анни де Вал подняла голову, и первое недоумение сменилось лучезарной улыбкой.
— Алекса! — воскликнула она и подбежала к гостям с распростертыми объятиями.
Де Вал оказалась уже довольно пожилой женщиной в маленьких круглых очках, за линзами которых сверкали живые, умные глаза. Длинные седые волосы она разделила на два конских хвоста. Она была одета в обтягивающие джинсы, белую футболку, поверх нее на шее голубой шарф. Джинсы Анни де Вал носила модные, линялые. При взгляде на нее Гриссел решил, что для своего возраста фигура у дамы еще очень ничего.
Он стоял и наблюдал за тем, как женщины здороваются. С ритуалом он познакомился лишь недавно, общаясь с Алексой: нижние части тела разведены, легкое объятие, поцелуи в воздух, не касающиеся щек. Так здороваются богатые и знаменитые. Бездушие такого жеста раздражало его. Если хочешь поцеловать человека — целуй в губы. Если нет — пожми руку… К тому же он вечно забывал, с какой стороны начинать целоваться, с левой или с правой. Но сегодня у него не было сил на раздражение.
Он стоял и терпеливо слушал:
— Вот это сюрприз!
— Ты поразительно выглядишь!
— Я слышала, ты вернулась!
— Сколько же мы не виделись? Семь лет? Нет, восемь!
Наконец с приветствием было покончено, и Алекса, обернувшись к Грисселу, пояснила:
— Анни делала обложку к моему второму альбому.
Она представила его:
— Это мой друг, капитан Бенни Гриссел, — и многозначительно добавила: — Из «Ястребов»!
Де Вал едва заметно покосилась на Алексу, как будто пытаясь уловить связь. Как выяснилось, соображала она быстро.
— Ханнеке Слут!
— Совершенно верно, — кивнул Гриссел.
— Дорогой мой, вы лучше присядьте!
Они устроились в углу, за белым крашеным кофейным столиком, в мягких синих креслах. Анни де Вал ловко водила пальцами по своему айпаду.
— Суббота, 14 августа. Прошлый год. Должно быть, она записалась задолго до сеанса, еще в июне, потому что клиентов у меня по-прежнему много.
— Она объяснила, зачем хочет сняться?
— Для личного пользования. Так я и записала. Мне пришлось ее спросить, потому что цель влияет на весь подход.
— Вы… в основном работаете с частными клиентами?
Де Вал энергично покачала головой, конские хвосты подпрыгнули. При разговоре она энергично жестикулировала.
— Я снимаю моды, в основном для заграничных журналов. Там больше… Ну, скажем, так: они платят в евро. Портреты для личного пользования отнимают много времени, и, откровенно говоря, с ними гораздо больше возни. Клиенты, которые желают сняться в таком виде… обычно не так фотогеничны, как им кажется. Поэтому мои услуги стоят дорого. Чтобы их оттолкнуть.
— Можно спросить, во сколько обходится сеанс?
— Для вас, дорогой мой, цена особая, — ответила Анни де Вал не без кокетства. — Десять тысяч. Рандов, разумеется. У вас интересное лицо. Вы славянского происхождения?
— Нет, я из Пэроу, — ответил Гриссел.
— Чудесно! — сказала Анни де Вал и, смеясь, захлопала в ладоши.
— Столько заплатила Ханнеке Слут?
— Придется посмотреть в моих книгах, но, наверное, больше, чем десять тысяч. Наверное, двенадцать… — Словно оправдываясь, она добавила: — Учтите, дорогой мой, я провозилась с ней все субботнее утро!
Гриссел подумал: ну и что? Вслух же он спросил:
— Что вы о ней помните?
— Много. Она производила сильное впечатление. Была фотогеничной. Сильная женщина. Красивая. И поскольку я делаю так мало личных портфолио… Естественно, когда в январе я увидела ее снимки в газетах… сразу все вспомнила.
— Пожалуйста, расскажите обо всем поподробнее.
— Она записалась на определенный день, в назначенное время приехала с небольшим чемоданчиком одежды. Кстати, она точно знала, чего хочет. Свои требования изложила внятно, что, конечно, облегчило мне задачу. Утро было холодное, дождливое, я включила обогреватели, на то, чтобы студия согрелась, требуется время, помещение-то довольно просторное. Поэтому сначала мы снимались в разных костюмах, а уж потом ню…
— С ней было трудно работать?
— Не очень. Перед началом съемки… Она пожелала узнать, кто увидит снимки, как вообще происходит процесс. Я объяснила, что мы печатаем снимки сами, что обходится чуть дороже. Ее это удовлетворило. Что же касается изготовления снимков… Я работаю так: все фотографии отправляются в программу Adobe Lightroom, и клиент сразу получает доступ к цифровым «негативам». С ней было легко. Мы слегка поправили экспозицию — ей хотелось, чтобы фон был потемнее. Загадочнее. Когда мы закончили, она выбрала понравившиеся кадры, а остальное я скопировала на DVD. Она забрала снимки примерно через неделю. На все нужно время, дорогой мой, я снимаю в формате raw, а потом мой помощник переводит все в формат jpeg для DVD.
— Она только и сказала, что снимки нужны для личного пользования? Больше ничего?
— Ничего такого, что я бы запомнила.
— Как по-вашему, зачем ей понадобились такие снимки?
— Дорогой мой, — ответила фотограф, разведя руками, — кто же знает все тайны человеческой души? Кстати, позвольте заметить, человеческая душа прекрасна, хотя и извращенна. Некоторые клиенты умоляют меня снять их собак. И они готовы за это платить! Как-то мужчина и женщина хотели, чтобы я сняла их в постели. Совершенно голыми. А были они… довольно упитанными. Некоторые фотографируются забавы ради, другие… но, поскольку вы не об этом хотите услышать, позвольте сказать, что я думаю. Девочка увеличила себе грудь. Думаю, она давно мечтала о такой операции и осталась очень довольна результатом. Ей нравилось, как она выглядит и как себя ощущает. И ей очень хотелось показать, продемонстрировать свое новое состояние. Нет, хотелось увидеть себя со стороны. Не в зеркале. Ей хотелось чего-то более осязаемого. Вот что я думаю.
— Очень по-женски, — заметила Алекса.
— Вот именно, — кивнула Анни де Вал. — При всем к вам уважении, дорогой мой, мужчины не в состоянии этого понять!
20
Войдя в здание оружейного склада, Мбали тут же возмутилась: дежурный констебль развалился за потертой стойкой, вытянув перед собой длинные ноги, и читал футбольный еженедельник.
— Здорово, мамаша, — сказал он на коса, покосившись на вошедшую. — Unjani? Как дела?
— Hayi — нет, так не пойдет! — Мбали неодобрительно цокнула языком. — Какая я тебе мамаша? Не знаешь, как положено обращаться к старшему по званию?
Констебль посмотрел внимательнее, увидел у нее на шее карточку-удостоверение, прищурился, чтобы прочесть, что там написано. И только потом проворно вскочил на ноги, по-прежнему прижимая к себе журнал.
— Uxolo, простите, капитан! — сказал он, отдавая честь.
— Не говори со мной на коса!
— Простите, капитан, простите! Чем я могу вам помочь?
