Ева Ланска - Клото. Жребий брошен
Вот так или приблизительно так рассуждал Даниэль Лейбман, расхаживая по палубам «Мейнстрима» с видеокамерой и снимая для своего последнего заказчика презентацию лодки. Презентацию проводила очаровательная молоденькая экскурсоводша. Пожалуй, немного худовата, а так — очень, очень мила.
* * *Алекс сразу отметил, что с Женей творится что-то неладное. Какое-то непонятное оживление, даже перевозбуждение… Он внимательно следил за тем, как она рассказывает о преимуществах «Мейнстрима» — улыбается, поправляет волосы, говорит чуть громче обычного, — и тревожился все больше и больше.
«Слишком раскованна для настоящей раскованности, — думал он. — Ведет себя так, словно у нее был срыв. Но когда и, главное, почему?»
Ах, как он винил себя за то, что не смог сдержаться, не смог устоять перед этим обаянием юности, беспомощности, хрупкости! Мало того, что сделал больно и ей, и себе. Да вдобавок выстроил между ними стену недоверия и обиды, которую ничем не пробить… Теперь в ответ на любое действие с его стороны Женя сразу закрывается. А сейчас, когда началась опасная игра с хакером, Алексу так необходим тесный контакт и полное взаимопонимание — не только для успеха операции, но и для Жениной безопасности… Каким же дураком он себя чувствовал — дураком и подлецом. Так подставить Женю на ее первом задании! Как же ему быть-то? Как все исправить?..
Презентацию лодки снимали блоками. Перед каждой новой «серией» камера выключалась и Алекс уточнял, как и что снимать, на чем сделать акцент…
Вот здесь Женя должна подняться по лестнице и обернуться на камеру. Вот тут — забраться с ногами на диван, провести рукой по старинным картам, украшающим стены главного холла. На корте пересыпать в ладонях горсть песка, привезенного специально из Австралии. Вроде бы все безукоризненно. И все-таки — чересчур раскованно, чересчур безмятежно, чересчур улыбчиво для правды.
И, кстати, поведение Лейбмана Алексу тоже не нравилось. Слишком уж он всем восхищается, этот адвокат: лодкой, Женей, тем, как все они здорово «сотрудничают»…
* * *Поведение Жени объяснялось просто: она проводила презентацию, что называется, на автомате.
В ее голове сформировался такой клубок мыслей, что думать приходилось обо всем сразу. Одно тянуло за собой другое и втягивало Женю в какую-то карусель: Дима, хакер, снова Дима, Алекс. Сосредоточиться мешал и посредник: он все время восторженно охал, ахал, изумленно цокал языком…
Женя понимала его состояние. Ведь этот человек — так же как и она сама — попал из огня да в полымя. Еще вчера он — получатель барышей от почти незнакомого благодетеля — был всем доволен и безмятежен. А сегодня он — агент по поимке того же самого благодетеля. И оттого он встревожен и несчастен.
— Ну, что дальше? — спросила Женя Алекса, когда съемка наконец закончилась и посредника увезли с лодки.
— Пока ничего, — ответил он. — Теперь надо просто ждать…
Он посмотрел на слегка осунувшееся Женино лицо — все-таки почти четыре часа работы гидом, не считая времени, потраченного на визаж… И не выдержал официального тона:
— Женя… Ты вообще как себя чувствуешь?
В его голосе звучала такая неподдельная теплота, такая искренняя тревога и даже нежность, что у Жени слезы навернулись на глаза.
«Нет! — приказала она себе. — Я уже достаточно из-за него плакала. Больше этого не будет».
— Отлично! — заверила она его, улыбаясь как можно беспечнее.
Пусть видит: она давно забыла обо всем, что было между ними.
Алекс смотрел на нее и не верил в показную Женину беззаботность: белки глаз чуть красноватые — то ли не выспалась, то ли плакала, а может — и то и другое вместе.
«Нет, — решил он, — ее нельзя отпускать на встречу с хакером. Категорически. Она может сорваться».
Съемки на «Мейнстриме» серьезно затянулись — они провели на лодке практически весь день. Когда вертолет наконец поднялся в воздух, солнце уже клонилось к закату. И снова у Жени сердце защемило от острого ощущения вечной гармонии моря и неба.
Алекс вез ее домой на своей машине. Всю дорогу они молчали. И только перед тем, как выйти из машины, Женя спросила:
— Я, так понимаю, на сегодня свободна?
— Да, конечно, — ответил Алекс. — Только опять не пропадай.
— Ну все, пока! — устало улыбнулась ему Женя на прощание и вышла из машины. Но не успела сделать и двух шагов по направлению к дверям отеля, как Алекс ее окликнул:
— Женя!
Она обернулась. Он стоял около машины — молодой, полный сил, красивый мужчина. Чужой человек, который мог стать родным, но не захотел…
— Если хочешь… — он замешкался, — может, поужинаем сегодня где-нибудь? Я освобожусь часа через три…
— Нет, — покачала головой Женя и быстро вошла в дом. Он не должен видеть ее слез.
* * *Проводив Женю, Алекс сразу же отправился в офис. Невзирая на поздний час, шеф ожидал его личного доклада о том, как все прошло на «Мейнстриме». Группа, которая отработала на лодке с самого утра — еще до начала съемки, — уже отчиталась.
Сначала они составили детальный план лодки, затем обследовали каждый миллиметр на предмет жучков и камер. Им даже удалось найти кое-что любопытное… И еще вопрос, чьих это рук дело…
Но самое главное — сделали радиоактивную метку. В общем, если все пойдет по плану и хакер купит яхту, они всегда будут знать, где он находится. Ну а если уж он приобретет лодку вместе с командой, все сложится просто сказочно. Хотя, конечно, на такую удачу надежды мало.
Дескампсу не зря удавалось скрываться от спецслужб и уходить от преследователей снова и снова, раз за разом… Понятно, что человек он умный, хитрый и проницательный. Ради относительных удобств и выгод рисковать головой не станет.
Когда Алекс входил в кабинет шефа, тот как раз заканчивал просмотр отснятого на «Мейнстриме» материала.
— Ну что же, — обратился он к Алексу, указывая на стул рядом с собой. — Очень даже неплохо все получилось. Девочка — молодец: раскованная, естественная. Худовата, на мой вкус, но модели вроде все такие?
— Она не модель, — сухо уточнил Алекс. — И я должен серьезно с вами поговорить. Я уверен в полной нецелесообразности включения ее в операцию. К личной встрече с хакером она не готова.
Шеф уставился на него с немым вопросом во взоре.
— Вот так новость… — усмехнулся он, приподняв свои кустистые брови, казавшиеся в сочетании с его лысиной особо густыми. — И это ты мне говоришь? Ты, который ее нашел и лично разработал всю операцию?
— Да, — твердо произнес Алекс. — Именно поэтому я настаиваю на выводе ее из операции: ей нельзя встречаться с объектом. Категорически нельзя. Я знаю, о чем говорю.
Шеф молчал.
Он знал Алекса далеко не первый год. Помнил его совсем зеленым мальчишкой. Более того, все время профессионального — да и просто взросления Алекса Аарон Эшколь считал себя не только его начальником, но наставником и другом. Ведь у парня ни отца, ни матери.
Одним словом, шеф прекрасно знал Алекса. И понимал, что означает выражение на его лице: зубы стиснуты, глаза чуть прищурены. Ох, и не вовремя его заклинило, сейчас начнет про чистые руки, про моральные обязательства и прочие юношеские бредни. Молод еще, молод. Романтик. Все они романтики, кто приходит в спецслужбы ради восстановления справедливости и осуществления возмездия. Впрочем, с теми, кто продается, ничуть не легче.
Аарон Эшколь вздохнул и приступил к обычной процедуре промывки мозгов и родственно-начальственного шантажа.
— В общем, так, — строго произнес он, — если считаешь, что она не готова, значит, должен подготовить. Настаивает он… Хочешь, чтобы тебя от задания отстранили?
Алекс сверкнул глазами и отвернулся к окну.
— Вот тогда иди и работай. Загляни прямо сейчас к ребятам, которые материал монтируют. И лично проследи, чтобы убрали из кадра все лишнее. Потом прямиком к Лейбману. Что-то не нравится он мне — переигрывает немного.
* * *Поведение Даниэля Лейбмана не нравилось не только шефу.
Его щенячья манера восторгаться всем на свете и заглядывать в глаза крайне раздражала и Оливье Дескампса. Человека, за которым охотились едва ли не все спецслужбы мира. Своим последним связным с «большой землей» он был крайне недоволен. Впрочем, в последнее время его раздражало очень многое. А если быть точным, то почти все.
Сначала он менял лодки часто — чуть ли не раз в сезон. Но потом ему это надоело.
Нет, не из-за бесконечной возни с переездами. Все, что требовалось взять с собой, меняя один плавучий дом на другой, умещалось в небольшую сумку.
Оливье Дескампс ненавидел это чувство жестокой, мучительной, изматывающей тревоги, приходившей в его жизнь вместе с любыми переменами. И сами перемены он тоже ненавидел. Он вообще не терпел, чтобы его отвлекали.
