Валентин Курицын - Томские трущобы

— Вот что, Оля, — обратился к ней Козырь, — всех-то денег ты не прячь оставь на расходы рублей пятьдесят. Сегодня у меня вечером будут гости, так надо будет приготовить угощение. Ты уж похлопочи, чтобы все было как следует.

— Много гостей звал-то?

— Нет, двое товарищей придут, да хозяина надо пригласить.

— Пельмени разве сделать.

— Что ж, это хорошо! Стряпай пельмени. Ну, а пока поторопи самовар. Напьюсь чаю, да пойду в магазины.

Полчаса спустя, Козырь, выпив наскоро два стакана чаю, оделся в приличное пальто с барашковым воротником и вышел из квартиры. Одноэтажный дом разделялся на две половины. В одной из них, меньшей по размеру, жил Козырь, а другую с окнами на улицу, занимал сам хозяин — Василий Федорович Шумков, человек с «политичным обхождением», как отзывался о нем Козырь.

Шумков, также как и его квартирант пришел в Сибирь не по доброй воле. В молодости он был письмоводителем у мирового судьи, где-то на юге России. Попался в какой-то грязной истории и был сослан с лишением некоторых прав в места не столь отдаленные. Здесь, в Сибири, он переменил множество профессий, начиная от содержания тайного дома терпимости и кончая скупкой заведомо краденных вещей. Последнее занятие давало ему постоянный и очень большой доход. В этой сфере он не имел себе соперников и действительно был достоин отзыва Сеньки: вел свое дело — «по самой тонкой политике». Кроме этого, так сказать, неофициального занятия, у Шумкова была мелочная торговля. Лавка помещалась в его собственном доме. Занимался он также скупкой и перепродажей просроченных ломбардных залогов. В общем, был человек оборотистый.

В описываемое нами утро, он стоял у себя в лавке за прилавком и щелкал на счетах, подводя итоги своих операций.

— Василию Федоровичу! — приветствовал его Козырь, показываясь на пороге лавки, — наше почтение!

Шумков оторвался от толстой засаленной книги, которую он называл «мемориалом», и протянул Козырю руку.

— Здравствуй, здравствуй, Сеня! Что хорошего скажешь?

— А вот хочу тебя, Василий Федорович, на пельмени звать. Приходи сегодня вечером и супружницу свою захвати. Гости у меня будут… покалякаем, значит!

— Спасибо на добром слове! Приду всенепременно! Часиков в восемь, после запора лавки! — любезно раскланялся Шумков.

— Ну, а пока до свидания! Пойтить до магазинов — вина набрать!

— А ежели что из закуски понадобится, так у меня в лавке есть: ветчина, колбасы, селедка, консервы, если нужно! — крикнул вдогонку Шумков.

Но Козырь не намерен был угощать своих гостей залежалыми колбасами и ржавой селедкой. Он решил все купить в хороших магазинах.

Часа через два Козырь, нагруженный разными свертками подъехал на извозчике к своей квартире и, расплачиваясь с последним, дал ему за три конца рубль серебром.

— Спасибо, барин! — пробормотал извозчик.

— Гм, барин, — усмехнулся Козырь, — а и то сказать — деньги есть.

Стало быть и почет как барину.

— Ну, Ольга, — заговорил он, входя в комнату, — всего накупил: закусок разных и вина — прямо любому купцу впору.

Первым из гостей пришел Филька. Войдя в кухню, он долго возился около дверей, отряхивая снег и откашливаясь.

— Ну и чертило! — подумала про него Ольга, пораженная громадным ростом и могучим телосложением Фильки.

— Раздевайся, брат, да проходи сюда, в светлую горницу, — встретил его Козырь.

Они прошли в другую комнату, отделенную от кухни дощатой перегородкой. Здесь все было готово к приему гостей. На большом столе, покрытом чистой скатертью, красовалась целая батарея бутылок: тут был и коньяк, и рябиновая, и киевская наливка.

Громадный графин водки возвышался посредине стола.

— Ну-ка, Филя, хватим по одной для начала, — налил хозяин рюмки.

— С чем поздравить-то, — прохрипел Филька, бережно беря толстыми пальцами налитую рюмку, — с новосельем, штоль!

— С окончанием дела, — подмигнул ему Козырь.

Они выпили, и Филипп не без важности ткнул вилкой в коробку с килькой: дескать, знай наших — тоже не лыком шиты! Вскоре пришел, верный своему слову, Сашка.

— Эге, да вы, братцы мои, вижу я времени не теряете! — весело заговорил он, входя в комнату и здороваясь с присутствующими.

Одет он был в красную шелковую рубашку, суконную поддевку и лакированные сапоги. Костюм его очень шел к статной молодецкой фигуре.

— Ишь, ты как вырядился, — подумал Козырь, и присоединившись, церемонно ответил на пожатие руки.

— Гости дорогие, прошу — угощайтесь. Кому чего любо! — и он сделал пригласительный жест рукой…

Выпивали, закусывали, но беседа клеилась плохо. Козырь был слишком поглощен хозяйственными заботами, а Филька вообще был не из разговорчивых.

Некоторое оживление внесло появление Шумкова и его супруги. Сам Шумков был в длинном старомодном сюртуке. Щеки его были тщательно выбриты, а седоватые усы лихо закручены кверху. Супруга его — толстая дебелая женщина куталась в дорогую ковровую шаль и производила впечатление простоватой мещанки, какой она и была на самом деле. Шумков женился на ней по расчету и, несмотря на все старания, никак не мог привить ей «хороший манер».

В разговоре принимала теперь участие и Ольга. Обменявшись незначительными фразами о погоде, о дороговизне дров, причем Василий Федорович не преминул рассказать о том, что в их местах — в херсонской губернии — поздно ложится снег, и какие там теплые бываю зимы.

Мало-помалу вино начало развязывать языки. Оживился также и Филька: пользуясь тем, что дамы вышли в кухню, он сразу опрокинул чайный стакан водки.

— Не люблю из рюмок! — пояснил он.

На сцену появилась гармонь, и Пройди-свет бойко заиграл какой-то марш.

— Я обожаю музыку, — подвинулся к нему Шумков.

5. Посланец шайки

На другой день после вечеринки, устроенной Козырем, утром, сидя у себя в лавке, Василий Федорович, развернул только что принесенный номер местной газеты, прочитал следующее:

Вчера утром был найден в своей спальне задушенным известный Томску коммерсант и домовладелец NN. Убийство совершено с целью ограбления: железный несгораемый шкаф, в котором покойный хранил ценности, оказался сломанным. Ящики письменного стола выдвинуты; вещи перерыты.

Убийцы, очевидно, люди опытные, так как ими взяты только наличные деньги, сумма которых неизвестна, и оставлены именные серии, свыше чем на 36000 рублей. Предварительным дознанием установлено, что преступники пробрались в дом через взломанную дверь парадного хода. На этом преступлении лежит печать загадочности. Положительно непонятно: каким образом убийцам удалось совершить свое гнусное дело, не разбудив никого в доме. Через две комнаты от спальни убитого спал его приемный сын, молодой человек. Жена покойного и его дочь, спавшие в своей комнате, тоже ничего не слышали.

Заканчивая настоящую заметку, высказываем горячее пожелание, чтобы перст карающей Немезиды указал преступников!

Прочитав это сообщение, Шумков не спеша сложил номер газеты и многозначительно крякнул. Теперь ему было понятно появление портсигара в руках Фильки.

Покойный NN — был тот самый человек, которому принадлежал портсигар, узнанный Шумковым.

Вот оно, что, — размышлял Василий Федорович, — стало быть, это их рук дело! Однако, не ожидал я от своего квартиранта такой прыти! Это, должно быть все тот, в поддевке, руководит… Парень, видно сразу, прожженный! Шумков имел в виду Пройди-света, импонирующее влияние которого было замечено им во время пирушки.

— Да… Дельце, можно сказать, тонкое! И взяли они думать надо, сумму немалую! Недаром Сенька так раскутился: вина да закуски разные выставил. Чай пришлось на его долю не одна тысяча. У покойника деньги должно быть были бешеные. Эх, нельзя ли мне около этого дела чем поживиться!

Последние мысли глубоко засели в голову Василию Федоровичу, и он весь день, отпуская товар, считая деньги, казался озабоченным и непривычно рассеянным. У него созрел план, как извлечь выгоду для себя из той тайны, которую открыл ему портсигар с инициалами…

Вернемся к нашему старому знакомому Егорину.

Два дня спустя после вышеупомянутого, Кондратий Петрович сидел у себя в столовой за вечерним чаем и самым милым образом беседовал со своей женой.

— Хозяин, вас спрашивают, там на кухне. — Просунулась в столовую голова кухарки.

— Кто это такой, — отставил свой стакан Егорин, вылезая из-за стола.

В кухне около порога стоял неизвестный ему мужчина, довольно прилично одетый. При виде Егорина он молча подал ему небольшой конверт.

В нем заключалась карточка, на одной стороне которой чернела зловещая печать «мертвой головы», а на другой была надпись: «следуйте немедленно за подателем сего письма.»