Агата Кристи - Детективные романы и повести

Я повторяла: «Эмис умер», стараясь понять значение этих слов, но понять не могла. Я видела серьезное, строгое лицо доктора Фоссета, широко раскрытые сухие глаза Каролины. Мисс Уиллиамс не отходила от нее ни на шаг. От меня все отмахивались, чтобы я не мешала, и я чувствовала себя очень сиротливо.

Потом мисс Уиллиамс привела меня в комнату Каролины. Она лежала на диване и выглядела больной. Она поцеловала меня и сказала, что мне следует поскорее уехать и постараться не думать о случившемся.

Я прижалась к сестре и сказала, что не хочу никуда уезжать и не хочу оставлять ее одну. Но она еще раз попросила меня поскорее уехать.

И мисс Уиллиамс вмешалась:

— Единственная помощь, которую ты можешь оказать сестре, это уехать без спора.

Тогда я сказала, что исполню все, чего хочет Каролина. Она крепко обняла меня со словами «Дорогая моя, бедная моя Анджела» и добавила, чтобы я ни о чем не тревожилась.

Меня вызвал начальник полиции. Спрашивал, когда я в последний раз видела Эмиса, как он выглядел, и задавал мне еще другие вопросы, которые казались мне совершенно ненужными. Теперь я понимаю, конечно, что они имели значение. Он убедился, что я не могу сказать ничего нового — он уже знал все подробности от других. Поэтому он сказал мисс Уиллиамс, что не возражает против моего отъезда к леди Трессилион, у которой в то время гостила маленькая Карла.

Я уехала и уже потом узнала, что Каролину арестовали. Я пришла в такое отчаяние, что заболела.

Впоследствии мне передали, что Каролина очень тревожилась обо мне. По ее настоянию меня отправили за границу еще до начала судебного процесса. Но я вам уже говорила об этом.

Как видите, мои воспоминания очень скудны и не могут осветить истину. Я помню только ярость и отчаяние Эльзы, бледное лицо Мередита, горе и гнев Филипа — все было очень естественно и не вызывало подозрений.

И тем не менее я знаю лишь одно: Каролина не виновата. Я совершенно убеждена в этом, хотя не располагаю доказательствами, кроме своего убеждения».

XII

Усталым движением Карла откинула со лба прядь волос.

— Какая путаница! — сказала она, указывая на кипу рукописей. — Все говорят по-разному. Каждый видит дело под другим углом. И все, кроме тети Анджелы, считают мою мать виновной. А мнение тети Анджелы не очень убедительно: у нее нет доказательств, кроме любви и веры.

— Не надо приходить в уныние, мадемуазель. — Голос Эркюля Пуаро звучал ободряюще и ласково. — Перед вами лежат чрезвычайно ценные документы. Из них можно сделать важные выводы.

— Какие выводы? — спросила Карла. — Я понимаю только, что было совершено убийство. И если оно было совершено не моей матерью, то значит, кем-то из остальных пяти лиц. Я тоже пыталась делать выводы, но ни один из них меня не удовлетворил..

— Да? — заинтересовался Пуаро. — Расскажите мне о них.

— Ну, все это только домыслы. Вот, например, Филип Блейк. Он биржевой маклер и был другом моего отца. Возможно, что отец доверил ему деньги: художники непрактичны, как правило. Филип Блейк попал в затруднительное положение и растратил деньги. Может быть, он попросил моего отца подписать какой-нибудь документ, и появилась опасность, что все раскроется. И смерть моего отца была единственным спасением для него. Это один вариант.

— Очень неплохо придумано. Что еще?

— Ну, затем Эльза. Филип Блейк говорит, что она была слишком дальновидной, чтобы пользоваться ядом. Но я считаю, что он неправ. Предположим, моя мать сказала ей, что не даст мужу развода. А Эльза была мещанкой — я уверена в этом — и не признавала свободной любви; ей нужен был непременно законный брак. И она решила отравить мою мать, чтобы та не стояла иа ее дороге. Вот она и воспользовалась удобным случаем накануне и взяла яд. А потом, по какому-то страшному стечению обстоятельств, яд попал к Эмису вместо Каролины. Это второй вариант.

— Опять неплохо придумано. Еще что?

— Я думала: может быть, Мередит, — задумчиво проговорила Карла.

— Мередит Блейк?

— Да. Видите ли, мне он кажется как раз таким человеком, который способен на убийство. Я хочу сказать, что он медлителен н труслив. Кроме того, мой отец отбил у него девушку, на которой он хотел жениться. Почему Мередит изготовлял все эти яды? Может быть, с целью когда-нибудь воспользоваться ими для убийства? Может быть, он заявил об исчезновении кониина из его лаборатории только для того, чтобы отвести от себя подозрение? Может быть, он даже хотел, чтобы Каролину повесили, потому что она когда-то ответила ему отказом? Это третий вариант.

— Вы безусловно правы в одном, — сказал Пуаро, — в том, что не верите искренности рассказчиков. Здесь много написано с целью запутать и отвести от себя подозрение.

— Да, конечно. Я все время старалась читать между строк.

— Ну, а еще какие у вас варианты?

— Еще я не была уверена в мисс Уиллиамс, — сказала Карла. — С отъездом Анджелы в школу она теряла заработок. А если бы Эмис внезапно умер — естественной, смертью, конечно, — Анджела, вероятно, не уехала бы. Может быть, мисс Уиллиамс прочла про кониин в в энциклопедии и узнала, что симптомы отравления им очень похожи на симптомы солнечного удара. Но я сомневалась в ней только до того, как прочла ее рассказ. Ее слова внушают доверие. И она совершенно права: надо смотреть правде в глаза. Ну, что ж! Принимаю страшную правду — моя мать виновна. Ее предсмертное письмо ко мне продиктовано желанием меня пощадить. Наверное, и я поступила бы так же. Я не осуждаю ее и за то, что она в порыве отчаяния убила моего отца — в ту минуту она не владела собой. И отца я тоже не виню. Я его понимаю: жизнерадостный, талантливый, ищущий… У него много оправданий.

— Значит, вы доискались правды?

— Доискалась правды? — В глазах Карлы были усталость и боль.

Пуаро наклонился и отечески погладил ее по плечу.

— Не надо. Разве можно складывать оружие в тот самый момент, когда следует начинать борьбу? Когда открылась наконец со всей ясностью картина того, что произошло в действительности?

Карла широко открыла глаза.

— Но мисс Уиллиамс не будет лгать. Она видела своими глазами, что самоубийство Эмиса было подстроено. Если вы не доверяете ее словам…

Эркюль Пуаро встал.

— Мадемуазель, — сказал он, — показания Сесилии Уиллиамс о том, что она видела, как ваша мать приложила пальцы Эмиса Крэля к бутылке, — именно к бутылке, а не к стакану — и есть то последнее звено, которого мне недоставало для полной уверенности в том, что ваша мать не виновна.

На лице Филипа Блейка можно было прочесть любопытство и нетерпение.

— Ну, как дела, мсье Пуаро?

— Я хочу поблагодарить вас за очень подробное и ясное описание трагедии Крэля.

— Вы очень любезны, — улыбнулся Филип Блейк. — По правде, я и сам удивился, что у меня в памяти сохранились такие мелкие детали.

— Да, все совершенно ясно, — сказал Пуаро. — Но кое о чем вы все же умолчали, не правда ли?

— Умолчал? — нахмурился Филип Блейк.

— Ваш рассказ, — продолжал Пуаро, — не вполне откровенен. Я знаю, например, что однажды миссис Крэль вышла из вашей комнаты в очень компрометирующий ее час.

Последовало молчание, прерываемое тяжелым дыханием Филипа Блейка. Наконец он спросил:

— Откуда вы это знаете?

— Не все ли равно — откуда? Знаю — и этого достаточно.

Снова молчание. Затем Филип Блейк заговорил решительным тоном:

— Вы каким-то образом наткнулись случайно на частный вопрос. Я согласен, что это не совпадает с тем, что я написал. И тем не менее, это совпадает больше, чем вы думаете. Делать нечего — придется объяснить.

Я не лгал, говоря, что ненавидел Каролину Крэль. И в то же время она меня привлекала. Я противился этому и старался побороть свое чувство тем, что преувеличивал ее недостатки. Подростком я был в нее влюблен, а она мной пренебрегла. Такие вещи не забываются.

Когда девочка Грир вскружила голову Крэлю, я воспользовался случаем и сказал Каролине, что люблю ее. Она очень спокойно ответила: «Я знаю». Я видел, конечно, что она меня не любит. Но я видел и то, что она оскорблена неверностью Эмиса. Трудно подобрать более подходящий момент для того, чтобы овладеть женщиной.

Она согласилась прийти ко мне ночью. И пришла. Но когда я ее обнял, она меня оттолкнула с отвращением и сказала, что любит Крэля несмотря ни на что. Попросила у меня прощения и ушла. Надо ли удивляться, мсье Пуаро, моей ненависти к ней?

У Филипа Блейка дрожал голос.

— Я не желаю говорить о ней! Я не желаю, чтобы мне о ней напоминали! Не желаю!

— Будьте любезны, мистер Блейк, скажите, в каком порядке ваши гости вышли в тот день из лаборатории?

— Но, дорогой мсье Пуаро, через шестнадцать лет!.. Разве я могу вспомнить? Знаю только, что Каролина вышла последней.