Татьяна Полякова - Все точки над i
Однако и на этот раз все пошло совсем не так, как я того ожидала. Отправляясь к Виссариону, я встретила Елену в квартале от своего дома, она нервно вышагивала в узком переулке от одного угла дома до другого. Она была очень взволнованна, это я поняла сразу, лишь только увидела ее лицо.
– Здравствуйте, – сказала она, шагнув мне навстречу, движения ее были чересчур стремительны, это лишь подтвердило первое впечатление. – Я жду вас, – добавила она, как будто я этого не поняла.
– Ясно. Вот только зачем?
– Нам надо поговорить. Я нервно хихикнула:
– Угораздило меня написать вам эти письма. Вы теперь так и будете цепляться ко мне с разговорами? Кстати, вряд ли Вадиму Георгиевичу понравится наша дружба.
– Меня это не волнует.
– Зато волнует меня.
– Почему? – спросила она.
– О, господи, – покачала я головой. – Отстали бы вы от меня, в самом деле.
– Объясните, прошу вас.
– Он решит, что его подружке ни к чему водить со мной дружбу. Разве не ясно?
– Нет, вы имели в виду совсем другое.
– Допустим. В любом случае вам здесь незачем болтаться. Разумеется, если это не он вас послал, – не удержалась я и сразу пожалела об этом.
– Он ничего не знает, – сказала она, и я ей разу поверила, хотя с какой стати? Но что-то было в ее нервных движениях, в ее словах, особенно в том, как она смотрела мне в глаза, зрачок в зрачок, и не оставляло сомнений: она действительно ничего не сказала ему. Однако это еще не говорит о том, что он не знает. Тяжко вздохнув, я размышляла, как бы внушить ей мысль раз и навсегда прекратить наше общение, а она произнесла. – Я разговаривала с ним.
– С Вадимом Георгиевичем? – не поняла я.
– Нет, – покачала она головой. – Со своим другом.
– С честнейшим человеком?
– Прекратите, – резко сказала она. Я пожала плечами:
– И что?
– Он… он… теперь я понимаю, почему вы так поступили. Когда вы увидели меня рядом с ним, вы… у вас возникли сомнения, то есть я хочу сказать… – Она отвернулась и начала дышать медленно и глубоко, как при приступе астмы. – Я ничего не знала, – вдруг произнесла она, и это прозвучало так жалко, с такой детской обидой, что я испугалась: она, чего доброго, сейчас расплачется.
– Да ладно, – вздохнула я. – С кем не бывает.
– Вы не понимаете, Юля, вы ничего не понимаете, – пробормотала она, но от слез удержалась, что меня немного успокоило.
– Почему не понимаю? Вы влюбились в мужчину, который оказался мерзавцем. Такое сплошь и рядом. В вашем случае все много лучше, похоже, он вас любит, так что, наплевав на кое-какие его малоприятные качества, вы…
– Наверное, я заслужила ваши насмешки, – кивнула она.
– Не обижайтесь, я серьезно. Вспомните известную фразу: любовь все преодолевает.
– У нас не может быть с ним ничего общего.
«Поздновато опомнилась, – мысленно усмехнулась я. – Такие, как Долгих, ни за что не отдадут то, что считают своим, а тебя, похоже, он уже считает своей собственностью. Хотя известное имя, может, и удержит его от решительных действий. В любом случае дамочке лучше покинуть город уже сегодня».
– Это ваше дело, – пожала я плечами, посмотрела на нее и добавила: – Вы твердо решили? – Если честно, все это было мне неинтересно. Ни ее страдания, ни разговор, который я вынуждена была вести с ней, мне хотелось поскорее оказаться у Виссариона и выбросить ее из головы. Но повернуться и уйти было бы невежливо, да и сомневалась я, что она позволит мне уйти, а если и удастся мне это сделать, где гарантия, что не будет еще встречи, потом еще!.. Эти мысли вынудили меня сказать: – Вам лучше уехать отсюда.
– Я не могу. У меня мать в больнице. Да и не в этом дело. – Она махнула рукой. Я ждала, что она скажет дальше, но она вроде бы забыла, что я стою рядом, смотрела куда-то вдаль и хмурилась. Я прикидывала, что разумнее: задать ей вопрос или уйти, пока она занята своими мыслями, но так и не решила, потому что она заговорила: – В этом городе нет человека, способного противостоять ему. Ведь так? – Она вновь уставилась в мои глаза, а я подумала: «Уж не спятила ли она? А что, говорят, такое бывает, сильнейшее потрясение, то да се…» Нет, сумасшедшей она, конечно, не была, сейчас выглядела спокойной и решительной, от недавней нервозности и следа не осталось.
– Так вы хотите попробовать? – с насмешливым удивлением спросила я.
– Хочу, – отрезала она и в тот момент меньше всего походила на влюбленную бабу, которую провел какой-то подлец.
– Что ж, – пожала я плечами. – Дело ваше. Правда, опасное, если вы рассчитываете на его любовь, то, скорее всего, зря. Он жену убил, говорят, они были счастливой парой до той поры, пока она имела неосторожность влезть в его дела.
– Я всегда помню об осторожности, – кивнула она. – Я хотела поговорить с вами о другом. Того, что я узнала, хватило, чтобы понять, с кем я имею дело, но этого недостаточно, чтобы изменить ситуацию. Даже для статьи нужны доказательства. Вы понимаете? Иначе в ней будут лишь голословные обвинения, от которых он попросту отмахнется. – Она опять взглянула на меня, а я почувствовала, как по спине прошел холодок. Не оттого, что вновь заподозрила ее в коварстве, нет, я была далека от этого, я верила ей, по крайней мере, верила, что в ту минуту она была искренна. Это был холодок близкой опасности, предчувствия, если угодно, но оно не испугало меня, скорее, наоборот. А еще меня поразил ее взгляд. Я опять пожала плечами.
– Если вы хотите знать, есть ли у меня какие-нибудь доказательства, я вам отвечу – нет. Да и откуда им взяться? Никто в этом городе вам не поможет. Никто. А если и найдутся такие идиоты, то очень скоро лишатся головы. Ментам не верьте. Вообще никому не верьте.
– А вам? – спросила она требовательно.
Я усмехнулась:
– Я не стану рисковать понапрасну.
– Что ж. – Она чуть помедлила. – Не думайте, что я удивлена. – Она резко повернулась и пошла прочь.
А я отправилась к Виссариону.
Я была уверена, что поступила правильно, и все же… Елена не шла у меня из головы, я вновь и вновь возвращалась к нашему разговору, и чем больше убеждала себя в своей правоте, тем больше сомневалась.
Ник по-прежнему не появлялся, и я позвонила ему сама. К тому времени мое беспокойство за Елену достигло критической точки, и пребывать в неведении я больше не могла. С Ником мы встретились в кафе, я пришла раньше и наблюдала в окно за прохожими. Он вошел, сбросил куртку и поцеловал меня в лоб.
– Ну, что, радость моя, скучаешь?
– Ага. То ты глаза мозолишь с утра до вечера, то вдруг исчезаешь неизвестно куда.
– Работа, солнышко. Папа трудится не покладая рук, пока ты бьешь баклуши.
– Ты сам сказал, чтоб я не лезла.
– Правильно сказал. Какой от тебя толк?
– Как продвигается твое расследование?
– Твое? – передразнил он. – Я думал, это наше общее дело.
– Ладно, можешь не отвечать, судя по твоему настроению, дела оставляют желать лучшего.
– Ты исключительно проницательна, – хмыкнул он, подозвал официанта, заказал себе коньяк и кофе и вдруг посмотрел исподлобья тем особым взглядом, который я ненавидела и боялась. Узкие губы дрогнули в презрительной усмешке, а глаза точно говорили: «Я тебя насквозь вижу». В такие минуты я не сомневалась, что все так и есть, и признавала за Ником эту особенность: читать чужие мысли. От его взгляда было не уйти, не спрятаться, я спокойно выдержала его, отлично зная, что этим Ника не обманешь. Он опять усмехнулся, будто подтверждая мою мысль, а я вздохнула. – В чем дело, счастье мое? – спросил он.
– Настроение ни к черту. Сына не видела больше месяца.
– Да? Вроде бы Рахманов у тебя частый гость. Тачка новая – его подарок? Или появился еще кто-то?
– Его. Это отступные за то, чтобы я не приставала к нему с ребенком. Он не хочет, чтобы мальчик ко мне привязался, говорит, так лучше для сына.
– Разумно, между прочим. Кстати, Рахманова пару раз видели в компании с этой журналисткой, как ее… черт… – Я замерла, совершенно невероятно, чтобы он забыл имя Кузьминской, у Ника отменная память, и то, что он сейчас валяет дурака и морщит лоб… – Не помнишь ее фамилию? – спросил он.
– Нет. Зовут Елена, это точно.
– Ага. Так вот, вдруг твой Рахманов решил, что ты для него неподходящая пара?
– Вот уж новость, – усмехнулась я. – Решил и решил, черт с ним. И баб у него всегда было, как грязи. Правда, выбор его слегка удивляет, он не боится перейти дружку дорогу?
– Вот у него и спроси при случае. Поговаривают, что о близкой свадьбе с Долгих теперь и речи нет.
– Что так?
– Они придерживаются разных идеологий, трахаться это не мешает, а вот все остальное…
– А с Рахмановым они, выходит, соратники?
Ник хихикнул:
– Да уж, один другого стоит. Бог с ними, с небожителями. Нам бы документики найти. Долгих на днях устроил мне разнос, кстати, к тебе рекомендовал присмотреться. Сомнения у него есть, что твой Француз ничегошеньки тебе не сказал.
