Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть
3
В тенистом углублении между горами далеко внизу белели домики еще одной деревушки, а среди них уходила дорога в ущелье, которая явно вела к побережью. У него возникло ощущение, что появляются интересные возможности.
Спуск с горы только казался пустяком по сравнению с предыдущим восхождением. Учитывая, что завтрак Святого состоял исключительно из свежего воздуха и ленч, видимо, продолжит это меню, Симон почувствовал, что он усыхает от жажды, слабеет от голода, падает от усталости и вконец изжарился, но над этим он предпочел не задумываться. Напротив, новая надежда оживила его силы и помогла ему забыть об усталости. Тем не менее он трезво и объективно сознавал, что не может без конца держаться только на силе воли и запасах энергии. Нужно было найти что-нибудь для питья и хотя бы скромную еду. Миновав деревню, он бы быстро добрался до побережья, но в таком состоянии не смог бы противостоять мафиози, наткнувшись на них по дороге. Риск обратить на себя внимание, появившись в деревне, был бы компенсирован восстановлением бодрости духа и тела.
Как и все сицилийские деревни, она состояла из улицы шириной всего в несколько шагов. Проблемы уличного движения явно предстояло решать где-то в отдаленном будущем. Крутые закоулки, изгибаясь между домами, сбегались на площадь, которая, несомненно, называлась центральной. Симон решительно вступил на улочку, заваленную отбросами, и вдоль облупленных стен, увешанных увядшими цветами, добрался до той самой «пьяццы». Все окна, выходившие на площадь, были старательно закрыты ставнями, создавая бесконечно сонную атмосферу. Наработавшись с самого утра, обитатели деревни теперь свято блюли законы послеобеденной сиесты. Никто не подавал признаков жизни, кроме мух, крутившихся над захудалым псом, спавшим мертвым сном в какой-то тенистой нише.
На площади не было фонтана, но где-то поблизости должен же быть кран, колодец или, по крайней мере, пойла для скота. Симон держался в тени, пытаясь сообразить, когда откроется хоть какая-то лавка.
— Эй, Мак, хочешь побриться и освежиться?
Он чуть не подпрыгнул, услышав эти слова, произнесенные на беглом английском, правда с сильным акцентом, когда проходил мимо открытых дверей. Над ними виднелась неумело сделанная надпись: «Перуччерия». Занавеска из бус, типичное для Южной Европы примитивное, но эффективное средство защиты от мух, скрывала помещение от людских глаз, и Святой решил было, что двери оставлены открытыми для проветривания, а парикмахер храпит где-нибудь в глубине, но, видимо, мастер уже проснулся и из своего убежища следил, нет ли потенциального клиента в пределах досягаемости.
Симон остановился, проехался рукой по своей щетине и сделал вид, что раздумывает над сделанным предложением. В действительности пересчитывал мелочь в кармане, решая, может ли он это себе позволить. Бритье не только избавит его от вида несчастного беглеца, но и поправит настроение; там, разумеется, будет вода — сама эта мысль уже толкнула его внутрь, — и он мог бы получить множество сведений… чем черт не шутит, может быть, даже серьезных.
Доводы за и против он взвесил за долю секунды и не колеблясь сделал выбор.
— Ты меня убедил, братец, — сказал он, входя.
Его охватила приятная прохлада, всегда потрясающее явление внутри толстостенного каменного дома, своего рода микроклимат, придуманный задолго до изобретения механических кондиционеров. Ничего не видя в полутьме, дал провести себя к парикмахерскому креслу, усевшись в которое с наслаждением расслабился, пока на шею ему навязывали чистую салфетку. Потом, когда его взгляд привык к полумраку, заметил нечто, показавшееся ему вначале галлюцинацией. Белый ящик из пенопласта стоял под стеной, наполненный кусочками льда, из которого торчали горлышки четырех бутылок.
— Что это вы там держите во льду? — спросил он голосом, полным надежды.
— Немного пива, Мак. Так, несколько бутылок, вдруг кто захочет.
— На продажу?
— Разумеется.
— Я беру.
Парикмахер сделал четыре шага, чтобы дойти до ящика, в котором лед роскошно захрустел при извлечении бутылки, и четыре шага обратно. Симону, умиравшему от нетерпения и жажды, каждый шаг казался вечностью. Наконец с хлопком отлетела пробка, и он смог ухватить холодную и мокрую бутылку, показавшуюся ему прекраснее ценнейшей вазы эпохи Минь.
— Ваше здоровье, — сказал он и одним глотком осушил половину.
— Спасибо, — ответил парикмахер.
Симон сделал паузу перед следующим глотком, наслаждаясь первой реакцией, вызванной в его организме холодной и вкусной жидкостью.
— Нет ли у вас тут чего-нибудь перекусить? — спросил он. — Я считаю, что вкус пива улучшается с закуской.
— Есть хорошее салями, если вы его любите.
— Обожаю салями.
Парикмахер исчез за еще одной занавеской в глубине и вернулся через минуту с несколькими щедрыми ломтями на выщербленной тарелке. За это время Симон уже прикончил свою бутылку и выразительным жестом показал, что к колбасе потребуется еще одна.
— Что подало вам мысль обратиться ко мне по-английски? — с любопытством спросил он, открывая вторую бутылку.
— Судя по тому, как вы оглядывались, я решил, что вы никогда раньше не были здесь, — тихо сказал парикмахер, — и я обратил внимание, как вы пострижены, и как вы одеты, и как вы двигаетесь. У жителей разных стран совершенно разные выражение лиц, движения, походка. Переоденьте немца в итальянский костюм, он все равно не будет похож на итальянца. Я шестнадцать лет работал в Чикаго и навидался всякого.
Каким образом он оказался в Америке и почему вернулся в это сицилийское захолустье, Симон не знал и знать не хотел, но был уверен, что вскоре услышит все в мельчайших деталях. Пока он сам был еще в состоянии говорить, пока губы его еще не были скрыты пеной, Святой решил, что нужно хотя бы намекнуть, откуда он тут взялся.
— И только турист, говорящий по-английски, может в такой день, как сегодня, лезть сдуру от моря в горы, — сказал он, надеясь, что эта версия продержится хоть немного и создаст видимость, что он пришел совсем с другой стороны.
Мастер ловко смыл пыль с лица Святого и покрыл его нежным бальзамом пены.
— Полагаю, вы очень любите прогулки?
— Меня убедили отправиться в глубь острова, чтобы увидеть настоящую Сицилию, с которой не сталкиваются обычные туристы, — ответил Симон между двумя глотками из следующей бутылки. — К несчастью, я забыл о таких деталях, как рельеф и климат. И рад, что попал в ваш городок, но не могу сказать, что с удовольствием думаю о возвращении по той же дороге. Здесь можно поймать такси или кто-нибудь дает машину напрокат?
— Нет, ничего подобного, Мак, — Мастер занялся бритвой устрашающих размеров. — Два раза в день ходит автобус. Утром и вечером.
— Когда?
— Всегда в шесть. Не ошибетесь.
Далекий от шутливого настроения парикмахер казался еще более унылым перед лицом бездонной убогости этого захолустья, куда забросила его судьба. Натянув большим пальцем кожу на щеке Святого, он с нажимом провел по ней своим дедовским лезвием.
— Вы поступили очень неразумно, вступив в схватку с мафией, — сказал он, не меняя тона.
Необходимо признать великое искусство Симона владеть собой, в результате чего он умудрился даже не вздрогнуть при этом убийственном замечании. Острие бритвы с легкостью пера на бесконечно долгий миг уперлось в его горло, парикмахер невозмутимо смотрел ему в глаза, на что Симон ответил таким же неподвижным взглядом. Потом парикмахер пожал плечами и отвернулся, чтобы вытереть пену со своего смертоносного орудия о края служащей для этого поношенной резиновой мисочки.
— Я вас не понимаю, — сказал Симон, чтобы поддержать беседу.
— Это вы так только говорите. Я тут сидел и видел дорогу до самого поворота, вы пришли не оттуда. Нет, простите, вы пришли со стороны гор, из Мистрета, и, наверно, это вы наделали там у них дел.
Он приступил к обработке другой щеки; на этот раз Симон уже спокойнее воспринимал прикосновение бритвы. Если у мастера и были кровожадные намерения, он не преминул бы воспользоваться предыдущей оказией.
— Что случилось в Мистрета? — спросил Симон, с успехом подражая чревовещателю и оставляя в неподвижности лицевые мышцы.
— Не знаю и знать ничего не хочу. Мне уже звонили, три раза звонили в эту дыру и сказали, что я должен делать. Сообщили как вы выглядите, что говорите по-английски и что все должны за вами следить.
Дальнейшее притворство не имело смысла.
— Они знают, что я здесь?
— Нет. Это общая тревога. Они не знают, где вы, и просто передают, чтобы все были настороже.
— А я уже подумал, что вы меня выследили, как Шерлок Холмс.
— Не надо смеяться. Я хотел послушать вас и убедиться, что вы за тип.
