Кирилл Казанцев - Роман строгого режима
— Не забудь помыться, — грубовато гоготнул мужчина, неловко стаскивая ботинки. — И хорошенько отдохни, пока будешь мыться. Через пять минут я приду к тебе в спальню. Вот только навещу нашего бледнолицего друга…
— Господи, мужчины, вам нужно только одно… — Женщина картинно закатила глаза и прошла в гостиную, чтобы посидеть немного в кресле, дать отдых натруженным ногам.
— Мы хотя бы знаем, что нам нужно, — фыркнул глава семьи, пинком отправляя ботинки под обувную полку. — А вот вас, баб, хрен поймешь. Только красивую жизнь подавай — и чего она стоит и в каком дерьме приходится купаться, вас это уже не волнует…
— Превосходно, у нас в гостиной нет света, — обнаружила супруга, щелкая туда-сюда выключателем. — Что за ерунда, дорогой? Наша домработница, на которую ты смотришь, как на пареную форель, ушла два часа назад. Могла она устроить такую провокацию?
— Что ты несешь? — зашипел мужчина. Он бесцеремонно отстранил супругу и вошел в темную гостиную. Вечно эти бабы… В прихожей со светом все нормально, а в гостиной кончился? Перегорели все восемь ламп одновременно? Он не видел, скорее почувствовал, как что-то устремляется на него из кресла! Порыв, качнулся застоявшийся воздух. Он что-то сдавленно прохрюкал, попятился в проем, но угодил хребтом в косяк. Какого черта? Грабят! Закрученный удар по лбу тяжелым предметом «типа кулак» — и мужчина лишился чувств…
Он очнулся довольно скоро — от ноющей боли. Он находился в собственной спальне — здесь же, на первом этаже. Окна задернуты, горел приглушенный свет. На кровати лежала жена, связанная по рукам и ногам. Она мычала, пучила глаза — рот был замотан, извивалась, но не могла даже упасть с постели — проваливалась в мягкую перину. А вот ее супруг был почему-то не в кровати. Он практически висел на стене в распятом положении! Руки растянуты, привязаны к стоякам парового отопления. Его носки едва касались пола, отчего все тело сводило судорогой, он испытывал потрясающую боль. Мужчина задергался, издал душераздирающий стон и снова чуть не лишился чувств. Он что-то хрипел, кричать в полный голос не мог — скрученные голосовые связки в этот час работали довольно скромно. Туман клубился перед слезящимися глазами. Запотели стекла очков, висящих на носу. Он видел, как кто-то приближается — неторопливо, беззвучно. Мужчину пронзил неописуемый ужас. Он затрепетал, как флагшток на ветру. А этот монстр был уже рядом. Бледная тушь вместо лица, но явно мужчина — сравнительно рослый, прямой, как стояк, к которому его привязали. Мутный силуэт колебался перед глазами. Палач с любопытством разглядывал свою жертву.
— Ты кто такой, твою мать? — заскрипел очкарик. — Чего ты хочешь, ублюдок? Забирай деньги, драгоценности и проваливай… И учти, ты уже покойник…
Палач помалкивал, созерцал распятого перед ним человека. Он наслаждался его мучениями — или делал вид, что наслаждается.
— Почему молчишь, тварь? — стонал очкарик. — Ну скажи хоть что-нибудь…
— А Зорро здесь тихие, Павел Максимович, — вкрадчиво поведал злоумышленник. — Могли бы и догадаться, неужели не догадались? А я ведь несколько дней разбрасывал по округе грубые намеки, неужели никто из вашей банды так и не понял?
С носа Павла Максимовича стащили очки, злоумышленник их чем-то протер, потом нацепил обратно на свою жертву и отступил на шаг. Распятый бедолага пристально всматривался в насмешливое лицо. Он тяжело дышал, слюна сочилась с губ.
— Ты кто? Я не понимаю…
— Бродяга дальнего следования, Павел Максимович. Проездом в вашем райском уголке. Прибыл без визы, так сказать, сделать парочку неотложных дел — в том числе с целью дискредитации местной судебной системы. Совсем не узнаете? Всмотритесь, вспоминайте, всего лишь девять лет прошло…
— Это ты… — в отчаянии застонал мужчина. — Черт тебя подери, это ты… — зубы у мужчины застучали от страха. — Но ты же сидишь…
— Амнистировал себя, Павел Максимович, — невозмутимо ответствовал мучитель. — Расписался на заборе, так сказать. Ну что, господин судья, вспомним за нафталин? Нам ведь есть о чем вспомнить?
— Послушай, я не виноват… — забился в припадке привязанный мужчина. Он обезумел от страха, дышать было нечем. — Мне сказали… я человек подневольный… все улики указывали на тебя…
— Между нами, девочками, говоря, ни одна из так называемых улик не указывала на меня, — перебил злоумышленник. — Дело сфабриковали, доказательства подбросили, причем топорно. И вам об этом было известно, поскольку вы принимали активное участие в этом фарсе. Я слышал, вы продолжаете судействовать в районе, Павел Максимович? Караете суровой дланью закона впервые оступившихся и закоренелых рецидивистов? Люди говорят, что вы погрязли в коррупции? Не может быть, я им не верю. Вы честнейший человек, а все эти красивые дома, машины, земельные наделы в горах, счета в банках, милый домик в Подмосковье приобретены на законные средства, добытые непосильным трудом. Сколько невиновных вы посадили за девять лет? Сколько виноватых избежали тюремного наказания, откупаясь от вас деньгами и прочими материальными благами?
— Ты кто такой, чтобы меня судить? — захрипел районный судья Гаврилов. — Ты еще обвини меня в преступлениях против человечества… Ты кто, граф Монте-Кристо хренов?
— Вполне корректное сравнение, — согласился беглый преступник. — Я не так давно эту книжку перечитывал. И знаешь, Павел Максимович, — он незаметно перешел на «ты», — мне абсолютно плевать на твои должностные преступления, которые ты совершаешь, заручившись поддержкой своего молодого, но уже авторитетного Рудницкого. Меня волнует только то, что ты сделал со мной. А также с моей девушкой, с моими родителями и моими друзьями. Полагаешь, простится за сроком давности?
— Эй, ты чего задумал? — запаниковал судья. И вдруг подавился, выгнулся дугой, захрипел, пена потекла изо рта, как из прохудившейся стиральной машины. Злоумышленник резким движением вогнал ему в туловище — между животом и грудной клеткой — остро отточенный металлический прут, похожий на штырь арматуры! Пронзительно завыла и свалилась-таки с кровати супруга господина Гаврилова. Районный судья испытал потрясающую боль. Бездушный металл пропорол одежду, кожу, внутренние органы, выбрался с обратной стороны туловища и на несколько дюймов вонзился в стену из гипсокартона, отделяющую спальню от гостиной! Судью рвало, он болтался, пришпиленный, очки свалились с носа. Потекло из штанов. Злоумышленник принюхался, брезгливо отодвинулся.
— Закономерный финал, Павел Максимович, согласись, — глухо сказал он. — Такой мрази, как ты, в этом мире не место. Скоро доберусь и до остальных.
— Помоги… — хрипел посаженным голосом судья. — Не убивай… Вытащи из меня это… — его движения слабели, глаза наливались мутью.
— Я так понимаю, что наша беседа, Павел Максимович, — чертовской базар, пустая трепотня, — доносилось до угасающего сознания. — Противно разговаривать с тобой, подонок. Но знаешь, самое интересное заключается в том, что ты не умрешь. Да-да, ты не ослышался. Тебе только кажется, что ты умираешь. Должен сообщить, что годы отсидки не пропали даром. Я знаю, как проткнуть человека насквозь, не задев жизненно важных органов. Это сложная наука, но я ее освоил. Так что расслабься, ты жив, хотя ощущения, конечно, не ахти. Но учти, вытаскивать из тебя эту штуку нельзя, тогда точно истечешь кровью — и поминай как звали. Так и быть, вызову спасателей и медиков. Жди, приедут. И молись, чтобы они все сделали правильно. В общем, живи, Павел Максимович, — злоумышленник сплюнул пригвожденному человеку под ноги. — Но жизнь твоя, начиная с текущей ночи, превращается в муторное занятие, ты скоро пожалеешь, что не умер. Не могу пожелать тебе богатырского здоровья и семейного счастья, извини. Надеюсь, супруга сообразит, что ей делать дальше.
Хлопнула дверь, из горла «бабочки», пригвожденной к стене, потекла зловонная жижа…
Ночь была в разгаре. Районный прокурор Осипчук Георгий Данилович сладко спал. Он намедни принял на грудь в компании с судьей Гавриловым, что способствовало глубокому погружению в сады Морфея. Он что-то мямлил во сне, зарывался в подушку, пускал слюни и вдруг почувствовал, как с него стягивают пижамные штаны! Ощущения были странные, это явно не снилось. Жене задумалось в глухую ночь порезвиться? Глупости, не стала бы утруждаться, что-то стаскивать с него… Он приходил в себя, с него определенно снимали штаны! Он начал ерзать, полез к жене, лежащей на соседней половине кровати. Но не было там никакой жены! Параллельно он различил необычный звук — словно в туалете за изгибом ниши был кто-то заперт и колотился в дверь, требуя, чтобы его выпустили. Он пробуждался очень трудно, со всеми пробуксовками. В спальне горел свет — неяркий, но достаточный, чтобы сделать вывод, что ситуация тревожная. Прокурор стал яростно растирать глаза, и тут с него одним рывком сдернули штаны! Он схлопотал подзатыльник, голова загудела. Он проворонил тот волнительный момент, когда его не очень свежие, попахивающие штаны стали обматываться вокруг рта. А по окончании процедуры завязались на затылке тугим узлом — таким, что затрещал череп и глаза чуть не вывалились наружу!
