Андрей Житков - Хакер
Денег в карманах не оказалось. Лобстер на мгновение задумался — неужели кончились? Потом вспомнил — вчера Никотиныч разменял стодолларовую купюру, чтобы купить продуктов, сдачу куда-то положил, но только Лобстер не помнил куда.
Он стал рыскать по комнате в поисках денег: пошарил на полках в шкафу, заглянул за шторы, даже приподнял мониторы, надеясь, что деньги под ними.
— Сейчас-сейчас, дядя Паша, ты посиди пока!
Сосед терпеливо ждал, поглядывая на Лобстера, крутил в руках коробки с компакт-дисками.
Лобстер обыскал всю комнату, переместился на кухню. Дядя Паша последовал за ним.
Котёнок Триллер сидел на подоконнике и сыто жмурился. На полу валялась недоеденная рыбья голова.
— Я тебя когда-нибудь убью, скотина! — пригрозил Лобстер. Он отправился в ванную за тряпкой.
— Смотри, прижился он у вас, — заметил дядя Паша. — А у меня носился каждую ночь, как недорезанный, спать не давал.
— Прижился! — недовольно проворчал Лобстер. Он подцепил рыбью голову на совок, выбросил в мусорное ведро, стал затирать тряпкой пол. — Кусается, царапается, орёт, по шторам скачет, одну уже порвал. У меня вон все ноги в царапинах, раздеться стыдно. С ним меня Марина Леонидовна точно выкинет!
— Не выкинет, не ссы, поговорю я с ней! — кивнул головой дядя Паша. — Так вот ж они, деньги! — он кивнул на холодильник. Действительно, на крышке холодильника лежали доллары — пятьдесят и двадцатка. Лобстер протянул дяде Паше двадцатидолларовую купюру.
— С пенсии вернёшь.
— Не, Олег, я таких бабок взять не могу! — помотал головой дядя Паша.
— Почему? — удивился Лобстер.
— Не догоняешь, что ли? На пивко я у тебя всего три десятки возьму и отдам потом легко, а если двадцать «зелёных» — это ж без малого шестьсот! Думаешь, я двумя бутылками успокоюсь, если у меня в кармане бабок полно? Русской натуры не знаешь? Мне ещё захочется. Пока всё до последнего фантика не спущу, не уймусь. Поэтому ты мне лучше рублей поищи.
— Ну, нету у меня рублей — кончились! — похлопал себя по карманам Лобстер, его начинала раздражать назойливость дяди Паши.
— Хорошо, пойдём — разменяешь и дашь мне на пивко, — невозмутимо сказал сосед.
Лобстер заглянул в холодильник, взял пакет с ананасовым соком, потряс в руке. Сока было на донышке. Кроме сока надо ещё сладенького купить, чтобы мозги лучше соображали: халвы, шоколада, конфет.
— Ладно, пойдём, — со вздохом согласился Лобстер.
Он зашёл в обменный пункт, сунул в металлический лоток двадцать долларов. Дядя Паша нетерпеливо мялся на улице за дверью. Лобстер за ним наблюдал.
Глядите-ка, в последнее время он стал прислушиваться к мнению других, поступать согласно их воле! Лаборантка, сосед. Скажи ему ещё полгода назад, что он по прихоти какого-то пьяницы пойдёт менять доллары, чтобы одолжить ему тридцать рублей, он бы рассмеялся и покрутил пальцем у виска — никогда! А теперь вот… Лобстер пересчитал деньги и вышел на улицу.
— Держи! — сунул дяде Паше в руку пятьдесят рублей.
— Спасибо, Олежек! — Сосед посмотрел на него подобострастно. — Что бы я без тебя делал?
— Кого-нибудь другого затопил, — пошутил Лобстер.
Они двинулись по тротуару вдоль бесконечного ряда припаркованных машин к ближайшему магазину.
Дядя Паша начал что-то рассказывать и вдруг с силой толкнул Лобстера, навалился на него, уложил на асфальт, под бок к припаркованной «пятёрке» красного цвета. Лобстер услышал, как сбоку тихонько тренькнуло стекло, но пока ещё не понял, что случилось.
— Блин, что за дела! — закричал Лобстер, пытаясь скинуть с себя соседа. Дядя Паша оказался тяжёлым, кроме того, от него сильно несло застарелым перегаром, вызывающим тошноту. Сосед закрыл широкой ладонью его рот, прошептал:
— Не ори, мудак! Привстал и на четвереньках пополз к подворотне! Понял? — прошептал дядя Паша на ухо.
Лобстер кивнул в ответ и испуганно оглянулся. В витрине закрытой на ремонт чебуречной была оплавленная дырка с разошедшейся в разные стороны паутиной трещин.
— Пошли!
Они привстали и, низко согнувшись, под прикрытием машин побежали к ближайшему двору. Может, со стороны это и выглядело смешно — два здоровых мужика несутся по улице на полусогнутых, но им сейчас было вовсе не до смеха.
— Сюда! — Дядя Паша увлёк Лобстера во двор. Они бегом пересекли детскую площадку, ломанулись напрямик через кусты в соседний двор.
Наконец дядя Паша перешёл с бега на шаг, отдышался.
— Это что… это меня хотели?.. — От страха голос Лобстера срывался и дрожал.
— Почём я знаю? — пробурчал дядя Паша, оглядываясь по сторонам. — Может, и меня! Решили, что слишком много знаю и… Вот ведь сучий потрох, дилетант грёбаный! Блеснул мне в глаз прицелом. Что значит — инстинкт! Ещё бы секунда — и… «кирдык»! — Он нервно рассмеялся. — Сейчас огородами — домой! — Сосед опять прибавил шагу, и Лобстер припустил за ним, испытывая противную дрожь во всём теле. Он был не в силах её унять.
Около дома дядя Паша всё-таки купил в киоске три бутылки пива. Одну высосал, пока шли через двор к подъезду, ещё одну отдал Лобстеру, третью взял за горлышко, как гранату.
— Значит так, Олег. Я иду первым, если что — беги, ори, зови на помощь! Бежать нужно зигзагами, как заяц! А потом на досуге нам вместе подумать надо, кого ты обидеть мог, кого я. Ну, если только по мою душу, я их всех, лидеров, сделаю! Кровавой слюной харкать будут! — сказал дядя Паша и решительно взялся за ручку подъездной двери…
Лобстер, постоянно оглядываясь, открыл замок, заскочил в квартиру, хлопнул дверью, припал к мутному глазку. Лестничная площадка в глазке изменила очертания, двери и стены выгнулись, искривились, словно резиновый пузырь, наполненный водой. Они больше не таили в себе опасности. Лобстер бросился к телефону.
— Никотиныч, в меня стреляли! Мы уезжаем! Немедленно, сейчас же!
В квартире было тихо. Дневной свет струился через полузадёрнутые шторы, которые из-за гуляющих по квартире сквозняков с лёгким шуршанием скользили по полу, то плотно прижимаясь к батареям, то вздуваясь, словно наполненные ветром паруса; яркие солнечные пятна бегали по паласу, креслам, по разноцветным щитам и копьям, украшавшим большой африканский ковёр на стене.
В коридоре стоял полумрак. Только небольшой квадрат гладкого паркета перед дверью ванной был освещён тусклым электрическим светом. Из туалета доносилось журчание воды. Дверь в ванную комнату была нараспашку. Изящный шпингалет висел на одном шурупе, остальные были выдраны «с мясом». Из большой импортной ванны с гидромассажем торчало огромное копьё с рукоятью, украшенной замысловатой резьбой, оно слегка приподнималось и опускалось, покачиваясь, словно было воткнуто в спину вздыхающего кита. На самом деле оно торчало из груди человека, который был подтоплен тяжестью копья и словно парил в воде около дна ванны, раскинув руки. Струйки воды, вырывающиеся из массажных отверстий в боках ванны, покачивали тело. Вода была окрашена в бурый цвет, будто в ней долго варили свёклу. Глаза человека были открыты, они давно остекленели, подёрнулись белесой плёнкой и сквозь толщу воды безжизненно смотрели в потолок. На его седой голове красовался панковский «ирокез», чем-то похожий на коровий рог, он неторопливо и плавно покачивался в воде, словно рыбий хвост. Гоша лежал в ванне второй день.
ALT
Небольшой посёлок, раскинувшийся на холмах вдоль небольшой речушки, был погружен в осенний утренний туман. Кое-где в окнах уже горел свет, из печных труб поднимался к небу жидкий дым. Те дома, которые были ближе к реке, в низине, полностью утонули в пелене тумана. Казалось, что дым поднимается прямо из земли, словно по берегам лениво курятся десятки маленьких вулканов.
Третьи петухи своё откричали, и было тихо. Разве что изредка скрипнет колодезный ворот, спросонья тявкнет собака или негромко хлопнет калитка. Но вот из-за холма послышалось тарахтение. Неуклюжий «пазик» перевалил через вершину, высветил фарами кусок дороги и медленно покатил вниз, к посёлку.
Он остановился на небольшой поселковой площади. По периметру площади стояли слегка скособочившиеся деревянные магазинчики, посредине — невзрачный серый памятник погибшим в боях с фашизмом. Двери автобуса с лязгом отворились, и из автобуса вышли двое — Лобстер и Никотиныч. У Никотиныча на плече болталась большая дорожная сумка, у Лобстера — его любимый рюкзак. В руке Лобстер держал небольшой пластиковый короб. Из короба доносилось жалобное мяуканье. Автобус фыркнул, обдал их сизым дымом и укатил в начавший рассеиваться под розовыми лучами зари туман.
— Да заткнись ты, Триллер! — раздражённо сказал Лобстер.
— Вот она, альма матер, мать твою! — вздохнул Никотиныч, оглядывая площадь. — Ничего за двадцать лет не изменилось. — Помолчал немного, сплюнул. — И дерьмом всё так же пахнет.
