Татьяна Полякова - Деньги для киллера
— А если это не он? — вдруг произнес Витька. Рефлексы у него были нарушены, и он начал думать вслух, потом подскочил ко мне и довольно грубо схватил за плечо. — Откуда медальон, ну?
— Из ямы. Яма на кладбище. Кладбище в лесу. Я рассказывала.
Плечо он отпустил и грязно выругался.
— Если все, как я думаю, ты сдохнешь раньше меня, — заверил Витька.
— Я ничего не понимаю, — открыла рот Сонька. — Что с этими трупами? Звоним или нет? Конечно, ко всему привыкаешь довольно быстро, но они там лежат, и я волнуюсь. И заявляю сразу: хоронить я их не буду.
— Заткнись, юродивая! — рявкнула я.
Сонька собралась реветь. Витька пребывал в задумчивости. Мы терпеливо ждали.
— Вмешательство ментов ничем хорошим никому из нас не светит, — наконец изрек он, обращаясь к Глебу.
— Возможно. И что дальше?
— Разъезжаемся. И забудем о них. Этими трупами мы держим друг друга за яйца, так что есть шанс, что, выйдя отсюда, никто не побежит в ментовку.
Глеб, поразмышляв, кивнул:
— Разумно. Делай с ними, что хочешь.
Мы уходим.
— Постойте, — насторожилась я, — мне все это не нравится.
— Чего еще? — нахмурился Витька.
— Ты с самого начала нас использовал.
А теперь бросаешь на произвол судьбы. Без твоей помощи мы и дня не протянем. Извини, мы с Сонькой хотим спасти свои шкуры.
Мы идем в милицию.
— И сколько ты проживешь в этом случае? — спросил Витька.
— Что за люди, — загрустнела Сонька. — Вместе пили, вместе спали, а договориться не можем. Давайте по-доброму. Слышь, Витька, росли вместе, ты меня когда-то бабой сделал, дай шанс считать тебя человеком.
— Чего ты от меня хочешь? — заорал Рахматулин, а я с удивлением поняла, что глупая Сонькина речь его достала.
— Жить дружно, вот чего. Скажи, что надо сделать, — сделаем. Молчать о трупах, хорошо, промолчим. И Глеб не вякнет, к Гретке он неровно дышит. Надо еще что — только скажи. Но и ты помоги. Ты же знаешь, что без тебя мы не жильцы. Не Оборотень, так Браун…
— С ним разберусь. Обещаю. Никто вас пальцем не тронет.
— Лады, — поднялся Глеб, — я ни во что не вмешиваюсь. Но если с Марго что случится, своего Оборотня можешь не ждать, я тебя сам пристрелю. — Он подхватил нас с Сонькой и повел к двери.
Машина Глеба была на стоянке возле моего дома.
— Я хочу с тобой поговорить, — сказал он, — садись в машину.
Сонька тоже полезла, но я ее шуганула.
— Мне совсем исчезнуть или подождать? — спросила она.
— Жди.
Сонька отошла к подъезду и замерла, грустная и терпеливая. Я села рядом в Глебом.
— Витька прав. Ты валяешь дурака, киска. Или ты знаешь обо всем гораздо больше, чем говоришь, или кто-то круто тебя подставляет.
— У меня тоже имеются кое-какие мысли. Первый раз я проснулась в 6.30. В комнате тебя не было. Только не говори, что двадцать минут ты сидел в туалете.
Он схватил меня за локоть, рванул на себя и сказал, задыхаясь от бешенства:
— Врешь. Глупая наглая ложь. Хочешь поймать меня на такой дешевке? Я согласился не заявлять в милицию по одной причине: ты в этой истории завязла по уши. Ты врешь Рахматулину, врешь мне, и вполне вероятно, врешь еще кому-то. Это плохо кончится.
— Возможно. Это хороший повод держаться от меня подальше. Что тебя держит?
Почему ты не ушел, как только почувствовал, во что влез?
— Потому что без меня тебе не справиться.
— О, Господи, мы знакомы всего три дня. Я должна поверить, что ты готов рискнуть жизнью ради женщины, которую едва знаешь?
— Готов.
— Рыцарство опять в моде?
— Вообще-то я тебя люблю.
— Здорово. И как я, по-твоему, должна отреагировать?
— Не знаю. Обрадоваться, наверное.
— Я обрадовалась. Честно. Давай встретимся, когда все кончится. Если ты захочешь, конечно.
— Что значит, когда все кончится?
— Когда я во всем разберусь.
— Ты всерьез думаешь, что сможешь…
Как ты себе это представляешь, интересно?
— Кое-какие соображения у меня есть.
— Ты дура, киска. Ты даже не понимаешь, во что вляпалась. Кем ты себя вообразила? Шерлоком Холмсом? И после этого ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну? За кого ты меня принимаешь?
— Я не хочу, чтобы ты вмешивался, вот что!
— У меня есть предложение. Разумное.
Вы с Сонькой уезжаете, например, на Багамы. Там шикарные пляжи. Идет?
— Хорошая идея, мне нравится. Только ты едешь с нами. А если твой отпуск в последнюю минуту вдруг сорвется, останусь и я.
— Я тебя понял. Мне придется доказать, что я не верблюд. Так?
— Вроде того.
— Для этого я должен найти предполагаемых убийц предполагаемого покойника, найти психопата Оборотня и засадить их в тюрьму. Что ж, я согласен, если это единственный способ получить тебя.
— Не единственный. Достаточно отойти в сторону и подождать, пока все кончится.
— В жизни не слышал ничего глупее. Позволить тебе рисковать головой, а самому отсиживаться в сторонке? Нет, милая, хочешь ты этого или нет, я в деле.
— Катись, — сказала я, выходя из машины, — своим присутствием ты все усложняешь. Я нервничаю и понапрасну трачу силы.
— Идиотизм, — грустно заметил он.
— Идем, доктор Ватсон, — сказала я Соньке.
— Он что, еврей? — спросила она, семеня рядом.
— О, Господи… с чего ты взяла?
— Ну… Мне домой надо. Деньги за квартиру принесут.
— Я могу тебя проводить.
Большую часть пути Сонька пребывала в задумчивости, потом сказала, вздохнув:
— Гретхен, поторопиться бы надо!
— Куда? — не поняла я.
— Не куда, а просто. Как бы нас не опередили.
— Может, ты лучше на пальцах объяснишь, а?
— Ты дурака-то не валяй. Нам надо по-быстрому убийцу Большакова найти. Я правильно назвала фамилию типа, что возле моего амбара зарыт?
От неожиданности я присела.
— Как ты это себе представляешь?
— Откуда мне знать? Умная у нас ты.
Что-то Господь имел в виду, отвешивая тебе мозги. А мне небесную красоту, — хохотнула она.
— Софья, — вздохнула я, — ты меня переоцениваешь.
— В самый раз. Мужикам мозги вкручивай, а я тебя знаю как облупленную, уж ежели ты во что вцепилась… что твой доберман.
— Шкуру бы спасти, богоизбранная, — напомнила я.
— Шкура само собой. А вот убийца — это интересно.
— Что ж в нем интересного?
— Ты завязывай дурака-то валять, все ж проще простого: кто найдет убийцу — найдет и деньги.
— Чего? — опешила я.
— Ничего, — передразнила Сонька, — я бедная женщина. — Она вздохнула и добавила тихо:
— И сирота.
— Это ты-то бедная? Сиротка… А папулино наследство? Две квартиры и кубышка величиной с кабанью голову.
— А вот и нет. Просто у людей предвзятое мнение: если торговый работник, так непременно жулик.
— А он что?
— Кристальной честности был человек. — Сонька, вспомнив родителя, запечалилась, а я спросила:
— А скажи-ка, Софа, что это у тебя фамилия Зайцева, а, к примеру, не Абельман?
— Что, вот прямо сейчас и объяснять?
— А то. Время есть.
— Чего это ты к папуле прицепилась? — насторожилась она.
— Интересуюсь просто.
— А-а. В общем-то, это потрясная история. В смысле романтическая. Хотя, может, это называется по-другому. Бабка после войны прибыла сюда с малым ребенком, то есть с папулей, и вышла замуж за татарина.
— Однако диапазон у твоей бабки: то еврей, то татарин…
— И вовсе не диапазон. Просто бабка любила сапожников, а сапожника-еврея на тот момент в городе не оказалось, и она пошла за татарина.
— А что, Зайцева — фамилия татарская?
— Татарин от чахотки помер, и бабке пришлось выйти замуж в третий раз.
— Опять за сапожника?
— Нет. За фельдшера. А фельдшер был этим… ну, слово, на комара похожее… — Я стала прикидывать, какое слово похоже на комара. Сонька лоб морщила и изо всех сил мне помогала. — Тех, что евреев не любят, как зовут?
— Антисемиты, что ли? Дурища, где же здесь комары?
— Москиты. Не комары, что ли?
— Убогая, — вздохнула я.
— Ты про бабку слушать будешь? В общем, фельдшер был антисемитом, не мог он терпеть в семье такого паскудства, как еврейская фамилия, ну и, натурально, усыновил папулю, тот и стал Зайцев.
— Здорово. А ты замуж за сапожника не хочешь?
— Нет. Я за президента хочу.
— Не выйдет. Уж больно ты дремучая.
А вот почему так, Софья Павловна, память у тебя железная, а слова ты вечно забываешь?
— Я все слова помню, просто путаю, какое куда вставлять. Про бабку я тебе рассказала, а теперь ты мне расскажи, как надумала убийц искать?
Я взяла ее руку, сжала в кулак, постучала им по красивому Сонькиному лбу и сказала:
— Ты даже думать об этом не моги.
Сонька ухмыльнулась и постучала кулаком по моему лбу:
— Как хочешь, а эти деньги мне нужны.
Напрягай извилины.
Я вернулась домой, размышляя по дороге, как избавить Соньку от глупых мыслей.
Вообще жизнь не радовала. Витькиным заверениям я не верила. Хотя его, возможно, и мучают угрызения совести. Его великий предшественник Иуда Искариот даже удавился от подобных мук, правда, тому, кого он продал, легче от этого не стало. Следовательно, досчитывать я могла только на себя.
