Сергей Асанов - Экстрасенс
— Да, точно! Мне показалось, что он получает удовольствие от того, что они жутко стесняются и краснеют. И он мне предложил такую фотосессию.
«Да, он большой оригинал, — подумал Михаил. — На физические действия у него сил уже, видимо, не хватает».
— Вы отказались?
Она опустила голову.
«Черт возьми, Лена, нет!»
— Михаил Вячеславович, я не знаю… Мне тяжело. Я когда его вижу, мне плохо, у меня руки и ноги трясутся, у меня все просто опускается. Он из меня уже всю душу вынул, разговаривает со мной все время, о чем-то спрашивает, интересуется, как живу… Блин, я уже все готова сделать, лишь бы он отстал.
— Что он предлагает взамен?
— Не знаю… вернее, не понимаю. Он сказал, что ограничиваться банальной пятеркой — это пошлость. Это стоит дороже, он, типа, предлагает мне дружбу и покровительство… что-то еще, я уже не помню. Что мне делать?
Михаил взял обе ее руки в свои.
— Так, Леночка, вы уже сделали все, что нужно. Можете расслабиться, больше он вас беспокоить не станет, обещаю.
Она посмотрела на него как на мессию, и нельзя сказать, что Михаилу этот взгляд не польстил.
— У вас еще есть сегодня какие-нибудь консультации, Лен?
— Да. И еще в деканат надо зайти, а потом в библиотеку.
— Вы все это прогуляете. Сейчас я кое-что сделаю, и вы пойдете домой отдыхать. Сможете поспать?
— Ну, может быть.
— Хорошо. Так, сейчас просто молча посидите и ничему не удивляйтесь.
Она кивнула, придвинула поближе стул. Михаил мягко зажал ее нежные ладошки в своих руках и принялся поглаживать большими пальцами. Он выгонял из нее страх, он видел, как взгляд ее проясняется и дыхание становится ровнее. Конечно, за один короткий сеанс полного освобождения от «монстра» ему добиться никогда не удавалось, но для начала это была очень неплохая терапия.
Они сидели так около двух минут, не обращая ни малейшего внимания на остальных посетителей бистро. Потом Михаил опустил ее руки.
— С этого момента вы будете чувствовать себя лучше. Только один совет я вам дам, которому нужно следователь неукоснительно.
— Да, я слушаю.
— Старайтесь не пересекаться с ним взглядом и уж тем более не позволяйте ему к вам прикасаться, даже ненароком. А лучше вообще не попадайтесь в поле его зрения.
— А «хвост»?
— Ваш «хвостик» я беру на себя. Я не сомневаюсь, что вы готовы его сдать и господин Саакян зачтет его заочно. Хотя с моей стороны крайне непедагогично обещать вам это.
Она улыбнулась.
«Елки-палки, как же она хороша! — подумал Михаил. — Как можно ее так примитивно использовать?!»
— Ну, все в порядке?
— Наверно, да.
Они покинули столик, Михаил помог ей накинуть легкий плащ. Когда они вышли на крыльцо, Лена с улыбкой посмотрела в мрачнеющее небо.
— Кажется, дождь собирается.
— Да, — отозвался Михаил. — Пятачок, у тебя есть дома ружье?
Они рассмеялись. Казалось, девушке действительно стало легче.
Но спустя несколько мгновений…
— Лена, в чем дело?
Она не ответила. Взгляд ее задержался на рекламном щите, который висел на другой стороне улицы прямо напротив кафе. Михаил тоже посмотрел на него, но ничего необычного не обнаружил: это была реклама журнала «Молния».
— Лена, все в порядке, нет?
Выражение ее лица менялось стремительно, и Михаил вскоре понял, что вся его терапия пошла коту под хвост.
— Лена, я здесь. Как слышно? Прием!
Она взяла его за руку, как будто боялась упасть. Михаил подумал, что она действительно может грохнуться на асфальт, поэтому не спеша отвел ее в сторону от тротуара, посадил на скамейку.
— Так, Леночка, взяли себя в руки и рассказали, что такое мы вспомнили.
Она кивнула. В глазах ее снова появились слезы.
— Михаил Вячеславович, я настоящая дура…
— Поподробнее.
— Саакян предлагал мне любую помощь, и…
— Что?
— Он сказал, что может решить вопрос с главным редактором журнала «Молния», который меня третировал. Я не помню точно, что я ответила… это был какой-то кошмар… я была как пьяная…
«Гипноз?!» — предположил Михаил.
— Что значит «решить вопрос»?
— Я не знаю… но он, наверно, как-то его решил, потому что… о Господи, нет…
Она закрыла рот руками.
— Так, милая моя, успокоилась и сказала мне, что случилось! Дай руку.
Она безвольно протянула ладонь.
— Михаил Вячеславович, он попал в автокатастрофу… Виктор Вавилов, мой редактор… А потом… Ой… я только сейчас об этом подумала… Блин, что ж я наделала?!
Виктор
Полдень того же дня. Я дома один. Жена исчезла, наверно, пока я спал, и записки не оставила. То есть я не знаю, была ли она вообще дома, потому что, вернувшись из вытрезвителя, я даже не пытался осмотреться и сразу рухнул на диван в кабинете.
Если Светка не оставила записки, значит, есть надежда, что вернется хотя бы попрощаться.
Утром я хлебнул водочки из холодильника, немного пришел в себя. Потом уселся перед монитором компьютера, запустил Интернет. Пора было уже систематизировать информацию о том, что вокруг меня происходит. Расчехленная камера лежала в кресле, и ей как будто было по фиг.
Для начала я снова набрал номер телефона Сережки Косилова. Меня не оставляла в покое его фраза о том, что он мне не все рассказал. Не могу понять, то ли он, расчувствовавшись, просто перемудрил и напустил туману, то ли действительно что-то такое есть. Почему он не сообщил мне сразу?
Увы, Серега был вне зоны досягаемости. Такое с ним случалось часто — в силу особенностей своей работы он иногда оказывался там, где нет поблизости ни одной базовой станции. Но не сейчас, Серега, не сейчас! Неужели ты, собака, встал утром как ни в чем не бывало и поперся на работу?! Меня штормило весь день!
Ладно, черт с ним, позже попробуем.
Я пробежался по местным информационным порталам, чтобы выяснить, не случилось ли чего ужасного в городе за то время, пока моя голова жила отдельно от тела. Оказалось, ничего похожего на «массовое отравление экскаваторщиков и их машин», готовивших строительную площадку на Набережной, не произошло. Хоть какое-то облегчение. Затем я перешел к делу.
Так, камера начала глючить после съемок похорон депутата законодательного собрания Колыванова. Не нужно быть писателем-фантастом, чтобы примерно представить себе, что с ней случилось. Говорят, энергетика человека долго сохраняется в его фотографиях и видеокадрах. А если долго снимать мертвяка, особенно такую сволочь? Что будет?
Я забил в поисковую строку фамилию погибшего народного избранника, мерзкая душонка которого вселилась в мой «Панасоник» («Кхм, мой «Панасоник» — круто!»). Интернет вывалил с десяток документов, в которых фамилия Колыванова фигурировала уже в заголовках, причем половина материалов касалась его странной гибели на охоте. Похоже, ничем особенно хорошим при жизни депутат не отличился. Я начал открывать документы по очереди, «сканировать» их по диагонали своим прищуренным с похмелья взглядом. Потом я отправил по электронной почте запрос своему приятелю, имеющему доступ к серьезным документам, которые не отыщешь с помощью «Яндекса». Приятель поматерился немного (также по электронной почте), потом дал несколько нужных ссылок, а потом…
А-а, не все ли равно, Миша, как я нарыл эту информацию? Меньше знаешь — крепче спишь.
Короче, главный итог моих многочасовых исследований был такой: как Остап Бендер, у которого я уже позаимствовал приступы самокопания и самобичевания, я просто начал терять веру в человечество.
Кирилл Владимирович Колыванов, 1967 года рождения, уроженец Оренбургской области, бизнесмен, политик, семьянин, поэт и… действительно порядочный ублюдок. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что таким он был не всегда, подтверждая тем самым простую истину: мы засранцами не рождаемся, засранцами нас делают неправильные родители, друзья, одноклассники, учителя и весь прочий сброд.
До восьми лет Кирюша Колыванов слыл хорошим, спокойным мальчиком, увлеченным детскими конструкторами различной степени сложности. Полки в его комнате были уставлены самодельными самолетами, корабликами и роботами, а в углу за письменным столом из подручных материалов — спичек, коробков, болтиков-винтиков и карандашей — даже была выстроена целая крепость. Когда Кирюша занимался своими моделями, он почти медитировал, он отрешался от суетности мира и забывал про элементарные обязанности перед взрастившим его обществом, как то: сходить за хлебом, вынести мусор и искупать кошку. В эти минуты Кирюша был счастлив.
Словом, это был обычный парнишка, звезд с неба не хватавший, не заявлявший прав на вселенскую любовь и не лишенный некоторых талантов. Таких ребят советские школы выпускали в огромных количествах, и все они в большинстве своем мирно трудились на объектах народного хозяйства, своим инертным существованием приближая крах нефтяной империи. Но однажды, когда Кириллу было восемь лет и он учился во втором классе, какая-то падла с высшим педагогическим образованием, явно перепутавшая школу с военкоматом или районным отделением милиции, позволила себе публично, буквально перед всем классом, усомниться в истинном пролетарском происхождении мальчишки. Дескать, ты, Кирилл Колыванов, произошел не от обезьяны, как все нормальные ученики этой школы, а неизвестно от кого. Ты не успеваешь выполнять домашнее задание, ты на каждом уроке норовишь отпроситься в туалет — «очевидно, у тебя энурез», мама твоим воспитанием не занимается, а папа твой придурок и алкоголик, и вообще… учиться тебе следует в специальной школе для лунатиков.
