Сергей Рокотов - Час совы
Игнат Константинович поморщился от пришедшей в его голову мысли… Да, он свидетель, его засунули в машину, ударили пару раз по ребрам и повезли сюда… Завязали глаза, швырнули в этот огромный пустой ангар. И ушли… Что же будет теперь? Что с ним будет теперь?
Ему идет семьдесят пятый год, он бодр и полон сил. Всю жизнь он крутился, выкручивался, перекручивался… Гремел, возвышался и падал… И никогда не давал жить своим конкурентам… Он был бизнесменом по сути дела, и давно, ещё с пятидесятых годов жил по волчьим законам рынка… Давил диссидентов, кричал на них с высоких трибун пленумов и съездов… Вымогал себе награды, выбивал квартиры для своих многочисленных брошенных жен… У него было пятеро детей от разных браков, но, пожалуй, единственным человеком, к которому он относился, как к сыну, был двадцативосьмилетний Филипп. Он был чем-то похож на него. Взбалмошный, авантюрно настроенный, постоянно пытающийся что-то урвать от жизни… Да и внешне был просто поразительно похож на него… Рост, кудри, орлиный нос, порода, короче говоря… Он гордился сыном, когда тот разорвал отношения с дочерью Кружанова, но ещё более стал им гордиться, когда тот снова сошелся с ней и вошел в дом магната. У них родилась дочь, одновременно и его внучка, и внучка мультимиллионера Кружанова… Нет, Рыльцевы не пропадут ни в какое тяжелое время… Так казалось ему.
У Игната Константиновича Рыльцева полностью отсутствовала категория совести. Если это было в его интересах, он мог написать донос на коллегу, мог публично ошельмовать его с высокой трибуны, написать разгромную статью в центральную газету… И по прошествии лет нимало не стеснялся своих поступков. Ведь это же делал ОН. И во благо СЕБЕ. А значит, все правильно…
Отношения его с женщинами носили своеобразный характер. Сам он был женат восемь раз. Первый раз он женился в конце войны. Его должны были призвать на фронт в конце сорок четвертого. Он женился на дочери военкома, она забеременела от него, и на фронт Рыльцев, естественно, не попал. Бросил её Игнат Константинович сразу же после войны, за ненадобностью. И женился на дочери маститого режиссера. Поступил во ВГИК. Кончил его, снял конъюнктурный фильм, получил за него Сталинскую премию третьей степени, и тут же развелся и с этой женой. За ненадобностью.
Дольше всех он прожил со своей шестой женой Ларисой, матерью Филиппа. Более десяти лет. Он почти любил её. Она была тиха и непритязательна. Когда он заявил ей, что больше её не любит и собирается жениться на другой, он хотел выбить ей квартиру, как сделал для предыдущей. Лариса отказалась, и ушла, ничего не взяв от него, кроме сына. Воспитывала его сама, на свою скудную зарплату. Иногда Рыльцев подкидывал ей от своих щедрот. Впоследствии Филипп, поссорившись с матерью, переехал жить к отцу, который некоторое время ходил в холостяках…
… Это жены, только жены… А сколько было любовниц. Все хорошенькие актрисы, снимавшиеся у него, прошли через рыльцевскую постель. Он показывал неграмотным в сексуальном отношении девчонкам чудеса секса. В этом отношении Рыльцеву равных не было. Когда он увидел в ленинградском театре не очень молодую, но фантастически красивую синеглазую блондинку Веронику Лемберг, он сказал себе, что не будет считать себя человеком, если эта женщина не будет принадлежать ему. К тому же замужем она была за ничтожным позером Вадимом Навроцким, к которому Рыльцев относился с бесконечным презрением.
Вероника оказалась единственной, кто не поддался чарам Рыльцева. Она дала ему пощечину и убежала от него. И он поклялся отомстить ей. По его поручению оператор Тынчеров позвонил в Новосибирск находящемуся там на съемках Навроцкому и сообщил мужу, что Вероника утверждена на главную роль в фильме Рыльцева. С душещипательными подробностями, разумеется… Но последствия оказались гораздо более тяжелыми, чем ожидал Рыльцев. То, что Вероника была изгнана Навроцким из дома, это ладно… Но дальнейшее… Это было уже чересчур… Вероника Лемберг зарезала ножом любовницу Навроцкого… Вот это шекспировские страсти…
Рыльцев тоже немного поучаствовал в процессе над Лемберг и внес в исход дела свою лепту. Он не явился на суд, но дал письменные показания, в которых в принципе не писал о Лемберг ничего дурного. Кроме одного Лемберг была утверждена на главную роль в его фильме, и никто её с роли не снимал. Все прекрасно знали, что это значит… Да и сам не отрицал того, что она была его любовницей. На неё крепко прилип ярлык продажной девки, истерички… Она получила восемь лет тюрьмы… Что было с Лемберг в дальнейшем, Рыльцев не знал…
… Он лежал на бетонном полу ангара и вспоминал всю свою жизнь… Руки его связаны не были, он присел, затем встал и начал ходить по ангару…
Да, видно пришел конец его долгой жизни… Ну и что? Надо платить по счету… Хотел нажиться на чужом горе, пожалуйста… Сидел бы себе тихо в своей квартире, получал пенсию, крутился на тусовках, снимал бы рекламные ролики, клянчил бы деньги в высоких инстанциях, любил бы молодую жену, ан нет — ладно, за что боролся, на то и напоролся… Пора держать отчет перед Богом… Только бы не мучили — пристрелили бы, и все… А зачем им его мучить? Какой прок? Он свидетель, и все, значит, надо его уничтожить…
Рыльцев гордился тем, что ему, в общем-то, не страшно… Он стар, сед, мастит — терять ему нечего… Он достойно прожил свою семидесятипятилетнюю жизнь. Снял два десятка фильмов, получил звание народного, несколько премий, объездил полмира, любил неимоверное число женщин… Что же ему, до ста лет доживать? Он умрет героем, на боевом посту…
… Мысли его прервала открывающаяся со скрипом железная дверь ангара…
Рыльцев насторожился, сделал несколько шагов назад.
… В ангар, в сопровождении тех громил, которые привезли его сюда, вошла невысокая женщина. Рыльцев был близорук, очки его были разбиты, когда его вталкивали в машину, и лица её он разглядеть не мог. А она медленно и уверенно шагала к нему. На ней была черная кожаная куртка и такие же брюки, белокурые волосы были эффектно распущены по плечам.
— Здорово, Игнат Константинович, — сказала она, останавливаясь метрах в десяти от него. — Давненько мы с тобой не виделись…
— Вы кто? — напрягся Рыльцев. Лицо её казалось ему знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он видел эту стройную статную женщину. Она была немолода, ей на вид было не меньше лет пятидесяти. Нагримированное лицо, морщинистая шея, усталые глаза…
— Лет двадцать не виделись, — произнесла она. — Когда-то ты очень хотел меня, Рыльцев. А что, если сейчас… Я не против… Лучше поздно, чем никогда…
Рыльцев сделал несколько маленьких шажков по направлению к ней. Оттянул веко в сторону, чтобы лучше разглядеть его лицо…
— Ну, узнавай, узнавай, что у тебя такая слабая память, Рыльцев? Впрочем, таких, как я, у тебя было много, очень много… Всех и не упомнишь… А и какая разница? Факт один — ты когда-то хотел меня, теперь я хочу тебя. Я дура, не захотела потрахаться с народным артистом СССР. Раскаялась, имела время подумать… Целых восемь лет…
— Вероника?! — наконец, узнал её Рыльцев.
— Какая разница? У меня было много имен, кликух, погонял… Много славных приключений… Но тревожит меня только одно — что я не воспользовалась твоим предложением… И удовольствия не получила, и в твоем фильме не снялась. Я, кстати, смотрела его в зоне, там нас баловали порой хорошими фильмами. Там Пронькина снялась, Ритка. Неплохо сыграла, кстати, жаль что впоследствии она совершенно спилась… И вообще, это твой лучший фильм. Ты можешь снимать и хорошие фильмы… Он такой чистый, трогательный, Ритка поет там такой замечательный романс…
— Ты бы сыграла и спела лучше, — выдавил из себя Рыльцев.
— Я и так пела, — усмехнулась Ника. — В электричках пела, на гармошке играла. Реализовалась, короче, и без твоей помощи. И в психушки не наведываюсь по нескольку раз в год, как Ритка… А вот о том, что не переспала с народным, раскаиваюсь. И хочу восполнить. Давай, восстановим статус-кво…
— Как это? — пробормотал Рыльцев.
— Как? А вот так. В натуре. Как это делается… Я слыхала, что ты творил со своими любовницами. Давай, продемонстрируй на мне. Раздевайся!
— Ты что? С ума сошла? — побледнел Рыльцев. А за спиной Ники бесстрастно взирали на происходящее трое парней дюжего роста.
— Да нет, выдержала вот, как ни странно. Меня в первую же ночь хотела изнасиловать в СИЗО одна крутая. Сазониха её, помнится, звали… Не получилось у нее, как и у тебя… Потом в СИЗО ночью навалились гуртом… Спасибо покойному отцу, научил кое-каким приемчикам… Отсидела в карцере, на хлебе и воде. И не раз, я отчаянная была… То и дело наказывали… А сокамерницы зато зауважали… И с ума не сошла, и форму сохранила, и интересные роли сыграла… А теперь тебя хочу. Хочу, и все тут. Раздевайся, Рыльцев! — зловещим голосом, произнесла она.
