Владимир Колычев - Постой, паровоз!
Лодка была старой, пропускала воду. Зато уключины есть, и весла вдоль борта лежат. И ржавый, некогда эмалированный черпак в наличии – чтобы воду вычерпывать… Не будет зоны, не будет строгого режима. Сама судьба приготовила ему чудесное избавление от дьявольских пут, в которые заманила его роковая женщина. Да, это судьба, которую направлял сам бог! И если Сатана не подставит подножку, то судьба дальше будет благоволить ему. Тем более, что многого ему в этой жизни не нужно. Городская суета его не прельщает, да и нечего делать теперь там – мамы нет, Люда уже давно забыла о нем. Наташа… Ее Зиновий видеть не хотел. Пожалуй, он еще любил ее. Да, любил. И при этом понимал, что любовь сия от лукавого. И если Наташа снова будет ниспослана ему, то лишь во искушение… Боялся он ее и не хотел видеть. Он хотел лишь одного – свободы, тишины и покоя. И утлое суденышко должно было отнести его вниз по течению большой реки, подальше от мест обетованных. В синие дали, в лесную глушь…
Зиновий работал веслами как одержимый. Он не просто греб, он наслаждался усталостью, которую испытывали его натруженные мышцы. Он наслаждался самим движением. Ведь он не просто качал мышцы в тесноте каменного мешка, он работал ими, чтобы лодка быстрей шла по свободной воде свободной реки и уводила подальше от опасности теперь уже свободного человека. Никто не гнался за ним, никто не останавливал. Проходившие мимо баржи равнодушно взирали на него своими глазами-иллюминаторами. А белый теплоход, важно прошествовавший по встречному курсу, казалось, даже не взглянул в его сторону…
Наступил вечер, затем ночь. А Зиновий продолжал грести. Медленно накапливающаяся усталость упорно не желала переходить за критическую отметку, когда нет больше сил продолжать работу. Он уставал, но по-прежнему получал от этого удовольствие. Ко всему прочему физический труд защищал его от ночной прохлады. Он уже жалел, что выбросил робу. Хоть она и полосатая, но в ней сейчас было бы гораздо теплей. И костерок в лодке не разведешь. Разве что пристать к берегу. Но нечем добыть огонь. В неком подобии рундука в носовой части лодки среди прочего добра он обнаружил мокрые спички в разбухшем от влаги коробке. Спички сейчас сушились, но до кондиции им еще далеко…
Но к берегу он все же пристал. После полуночи его сморил сон, а это значило, что оставаться дальше в лодке было опасно. Нужно ведь постоянно отчерпывать воду – заснешь, тогда вместе с лодкой пойдешь ко дну. Да и с курса можно сбиться и столкнуться с речным судном. После той катастрофы, в которой побывал Зиновий, он уже ничего не боялся, но тем не менее к берегу все же причалил. Выбрал место, лишенное ночных огней, приплыл к кромке берега, вытащил лодку на сушу, вычерпал воду и лег на траву в одних трусах. Холодно. Но Зиновий знал несколько способов, как согреться. В тюремной камере зимой отопление работало плохо, а иногда его и вовсе отключали. Хочешь не хочешь, а надо было приспосабливаться. То есть выживать в страшных условиях неволи. А здесь свобода, когда не выживать нужно, а жить. От одной только мысли, что завтра он проснется свободным человеком, становилось теплей. Согревала внутренняя энергия. До утра ее должно хватить…
Энергии хватило – Зиновий не замерз. Но все же проснулся от холода. И сразу согрелся – от ощущения счастья и радости, которое вызвало в нем поднимающееся из-за горизонта солнце. Как будто сам бог улыбнулся ему…
И снова вниз по реке – к ледяному северному морю. Закон природы – чем ближе к северу, тем холодней. А климат и без того не тропический. Это сейчас тепло, потому что лето. А потом будет холодная осень и морозная зима. Скоро надо бы начинать искать себе место для зимовки. Как говорится, сани нужно готовить летом. Места уже и без того безлюдные. Только пароходы и баржи взад-вперед снуют, не обращая внимания на одинокого путешественника…
Для очередной стоянки Зиновий выбрал небольшую возвышенность в излучине реки. Изгиб был настолько крутой, что это место представляло собой настоящий полуостров. Заливные луга, опушка вечнозеленого леса вверх по склону, пьянящий запах хвои, травы и луговых цветов. Вокруг на десятки, а может, и на сотни верст ни души… У Зиновия не было карты этих мест, но своим особым чутьем он догадывался, что места совершенно безлюдные. Ну разве что речные суда. Но к берегу они причалить не смогут, не тот фарватер. А на лодке запросто…
Луга еще сырые после пойменных вод, но в лесу сухо. Обилие ягод. И что удивительно, на лесной поляне, на которую он вышел, почти не было гнуса и комаров. Уже одно это наводило на мысль, что лучшего места для житья-бытья не найти. Чутье подсказывало, а сознание упрямилось. Место, может, и хорошее, но ведь здесь нет абсолютно никаких условий для жизни. И сам он гол как сокол. Трусы да майка вокруг туловища, да и та пропитанная кровью. Хорошо, что сапоги не догадался выбросить.
Правда, у него было добро, которое он обнаружил в лодке. Изъеденный ржавчиной топор без топорища, моток лески с ржавым рыболовным крючком, спички. Ну разве же это не богатство? Да сама по себе лодка представляла собой самое настоящее сокровище. Краденое сокровище. Ведь у кого-то же Зиновий украл эту лодку. Грех. Но у него не было выбора…
Удочка у него уже была. Пока плыл, соорудил. И несколько рыбин успел поймать. Съел их сырыми и, можно сказать, живьем. Ничего, нормально. Невкусно, зато сытно… Не до жиру сейчас, быть бы живу. Быть бы живу и жить, наслаждаясь долгожданной свободой! Жить, жить и еще раз жить… Удочку Зиновий забросил еще до темноты. Но только когда стемнело, самодельный поплавок впервые ушел под воду. Зато какой был эффект! Он выдернул жирного налима килограмма на три. Хорошо, что леска толстая и крючок крупный, поэтому он смог затащить на борт добычу. Еще немного посидел, и выдернул крупного ерша. Хороша уха из ерша! Но, увы, не в чем ее варить. А так хотелось горяченького похлебать!
«Ничего, все у меня будет, дай только срок». С этой мыслью Зиновий собирал хворост и разводил костер. Рыбины нанизал на тонкие прутики. Хорошо у костра. Тепло. Уютно. А вокруг – лес. Волк мог вынырнуть из темных глубин или рысь. Но больше всего Зиновий боялся людей. Хотя и знал, что здесь их быть не должно, во всяком случае сейчас…
Никто не нападал на него. Никто не тревожил его покой. Он поужинал, наломал еловых лап, соорудил постель у костра и лег спать. Неудобное ложе, колючее. И у костра спать не очень приятно – животу жарко, спине холодно. И наоборот. Но уж лучше так мучиться, чем заживо гнить в тюремной камере…
Утром Зиновий долго точил о камень топор. Нашел подходящую палку, сделал из нее топорище. И уже самодельным топором вырубил более удобную рукоять. После чего весь день сооружал шалаш. Рубил ветки, складывал их в конструкцию, переплетал между собой, а получившееся сооружение густо накрыл сверху еловыми лапами. Нарвал травы, сделал себе ложе. К ночи все было готово. Уставший, голодный, но вдохновленный, как ему казалось, колоссальным успехом, отправился на рыбалку. Ему повезло, всего за час он смог надергать ряпушки на ужин. Снова костер, снова запеченная рыба. Неплохо. Но была бы соль, было бы еще вкусней! Но нет соли. И без нее не будет жизни. Это когда соли в избытке, о ней не думаешь. А когда ее вообще нет, в самую пору задуматься…
Ночью прошел дождь, и оказалось, что крыша шалаша хорошо пропускает воду. А иначе и быть не могло. Вот если бы его целлофановой пленкой накрыть да небольшим рвом по периметру окаймить. Ровик Зиновий сделать мог, а вопрос о пленке отпадал сразу. Нет у него доступа к благам цивилизации. И не будет… Разве что если очень повезет…
Именно на везение он и надеялся, отправляясь в путешествие, которое он сам назвал краеведческим. Надо было исследовать прилегающую к его стоянке местность. Может, деревенька какая-то поблизости обнаружится.
Часа два или три ушло только на то, чтобы покинуть полуостров и уйти от большой воды. Странно, но чем дальше он удалялся от реки, тем больше появлялось гнуса-мокреца. Хотя, казалось бы, должно было быть как раз наоборот. Загадка природы или перст судьбы, указующий ему на это место как на лучшее из возможных пристанищ? Возможно и то, и другое…
В окровавленной майке, в трусах и сапогах на босу ногу, с посохом в одной руке и самодельным топором в другой, он прошел километров двадцать, не меньше. По лесам, по долам, куда глаза глядят. Шел, пока не наткнулся на избушку посреди леса. Ни курьих ножек, ни Бабы-яги. Прохудившаяся крыша, замшелые бревна, внутри – полуразрушенная печь, пыль и паутина. А гнуса вокруг столько, что Зиновий удивлялся, как он до сих пор дух не испустил. Зато в избушке кровососы оставили его в покое. Более того, здесь он обнаружил одежду – старую байковую рубаху в клетку. Древние заплатанные штаны лежали у дверей вместо половой тряпки. Но ведь их можно выстирать, благо что в сундуке за печкой он обнаружил несколько кусков пересохшего, оттого и растрескавшегося хозяйственного мыла.
