Игорь Чубаха - Пепел и кокаиновый король
Отлепив себя от ствола, Пепел пошел... скорее побрел краем лесопосадки. В таком виде, какой он имел, и с преследователями на хвосте, по открытому пространству передвигаться не рекомендуется. А все же любопытно было бы выяснить, землю какого государства он сейчас топчет? Чешскую или совсем другую. Интересно все-таки, как далеко его успели завезти.
Странно, но совершенно не хотелось курить. То ли не до того сейчас организму, то ли вколотый препарат обладал антиникотиновым действием. Ответом на мысли о курении стал приступ рвоты. Не в первый раз уже пустой желудок попытался вывернуться наизнанку, словно мстя своему хозяину за бег с препятствиями и прыжки из поезда, когда так необходим покой. Придет, придет покой, но вот только в каком виде?
* * *– Что ты там застрял, землянику собираешь? – раздраженно оглянулся Андреас, – Прибавь шагу. Начнется дождь и смоет все следы. Начнется ночь, и мы упустим его навсегда!
– А ты это видел? – победно откликнулся Гюнтер и разогнул спину. В его руке серела трубка мобильного телефона «Нокия». Именно такой пользовался Андреас, и именно такую у него ухитрился стянуть пленник.
Испугавшись человеческих голосов, вспорхнула с ветки пичуга, и ветка еще какое-то время раскачивалась, будто отгоняла комаров. Андреас кинулся к напарнику, но почти сразу был остановлен завибрировавшим в голосе того разочарованием:
– Промокла. Не работает. Я ее в луже нашел. Кажется, это твоя трубка, Андреас. Может быть где-то рядом и моя валяется? Давай поищем?
Андреас чуть не заскрипел зубами, любому идиоту ясно, что беглец потому выкинул трубку, что две ему просто ни к чему. И искать «Фору» напарника можно триста лет.
– Ты думаешь, она от воды испортилась? Он наверняка хорошенько треснул трубкой о пенек прежде чем выбросить, – Андреас почти не скрывал злобу на этого увальня, готового использовать любой повод для передышки, – Брось, Гюнтер. Хочешь, возьми «Нокию» себе, сдашь в ремонт. А сейчас давай, не тормози, время уходит. Нам нужно найти беглеца кровь из носу! Видишь, трубку нашли, значит, на пятки ему наступаем. Слышишь, где-то собака лает? Зуб кладу, она беглеца учуяла. Давай же, быстрее переставляй ходули, мешок с немецким дерьмом!
* * *Пепел очнулся от холода. В крепкое ж забытье он, однако, впал – умудрился проспать несколько часов на холодной земле!
В лесу стоял монотонный шум. Сверху, соскальзывая с хвои лиственницы, падали капли. Но дождь начался не сейчас. Влага успела насквозь пропитать одежду, брюки и рубашка мерзко липли к телу.
Пепла трясло. Не фигурально, а по-настоящему. Верхние зубы плясали на нижних. Дрожь тела передавалась цепочке наручников, ее звенья тихо побрякивали. Терпеть это безобразие Пепел не собирался.
Двадцать приседаний не слишком согрели, но придали застывшей крови первый толчок. Пепел перевел дыхание и зашел на новую двадцатку.
Уже стемнело. В лесу мгла смешалась с деревьями, а посмотришь на поле и видишь, что до непросветной мглы еще не дошло. В надвигающихся сумерках на границе перелеска и поля Пепел перешел к отжиманиям. Конечно, выполнять упражнение со скованными руками оказалось весьма трудоемко, но лишние усилия в данном случае шли на пользу – быстрее выгоняли из тела озноб.
Пепел находился не просто на краю перелеска, а занимал позицию с видом на хутор, или ферму, сейчас смотревшую на вечер глазом освещенного окна. Когда Пепел добрел до нее еще при дневном свете, то понял, что дальше идти нет ни сил, ни смысла. Не боец он в наручниках. И нет для него разницы – в этот дом пробираться за противобраслетным инструментом, в другой ли. До того как глаза захлопнулись, погружая его в забытье, он из своего зеленого укрытия ферму («будем называть ее так») рассмотрел.
От края леса до плетня, окружающего фермерское хозяйство, набиралось шагов сто. Жилой каменный дом, двухэтажный, оштукатуренный, с острой двускатной крышей, был поставлен параллельно лесополосе. От его торцов, образуя вместе с домом каре, отходили пристройки. Даже те из строений, что удалось разглядеть Пеплу со своего НП, являли разнообразие строительного материала: приземистый кирпичный сарай, сруб, напоминающий русскую баню, сооружение вроде амбара...
Днем со двора доносились голоса, металлический звон, покашливание какого-то механизма, мычание коров, лошадиное ржание и, что хуже всего, собачий лай. Однако бессобачные жилища реально можно обнаружить разве что в городах. Но к городам со стальными украшениями на руках и прочей подозрительной атрибутикой приближаться не рекомендуется.
Сейчас, заставляя себя наклоняться вперед-назад, резкими выдохами выгоняя из организма холод и слабость, Пепел подумал, что дождь ему на руку. Не всякий хозяин сразу выскочит в темень да под холодные струи, разбираться, от чего это никак не может успокоиться его лохматый сторож.
Скверно получится, если собака во дворе и не на цепи. Может быть, придется поворачивать оглобли снова к лесу. В любом другом случае у него есть шанс успеть нашарить что-нибудь подходящее, пока фермер успокаивает собаку, потом выглядывает в окно, прислушивается, набирается решимости выйти во двор, снимает со стены какой-нибудь дробовик, накидывает дождевик. А подходящее – это напильник, клещи, пилка, ломик, отвертка, – чем можно, если не открыть браслеты, то хотя бы рассоединить руки, разорвав цепочку. Все легче станет жить.
Вечерняя гимнастика сказывалась благотворно. Остывающий вечерний воздух не вызывал более ознобной дрожи. Размятые мышцы гудели, готовые к действию. Сон освежил голову, и химия теперь напоминала о себе разве покалыванием в висках. И жажда больше не мучила Пепела – он ловил ртом дождевую влагу, слизывал капли с губ, и неприятное жжение в гортани отступало. Пока он упражнялся, стемнело окончательно, и увидеть его, если кто-то случайно выглянет в окно, будет непросто. Пепел покинул лесополосу, прошел чуть вперед вдоль строя деревьев – ни к чему топать по пашне, когда можно добраться до лужайки и идти по траве.
Неплохо было бы дождаться, когда хозяева улягутся спать, но терять на ожидание час, два, а то и все три-четыре (кто знает, когда у них тут трубят отбой?) не хочется. Что поделывали и поделывают его преследователи? Между прочим, неизвестно, не заявлялись ли какие-нибудь гости на эту ферму, пока он спал. А ну как не просто заявлялись, а еще и оставили засаду? С его прыжка из поезда прошло часов пять, срок приличный...
Плетень – не препятствие. Он и поставлен здесь для скота, а не как преграда нежелательным визитерам человеческой породы. Раздвинув прутья, Пепел пролез на ту сторону. И в этот миг его приближение обнаружила собака. Лай доносился из дома. Ну, хоть какая-то удача – псина пока не на улице.
Не бегом, но очень быстрым шагом Пепел одолел расстояние до ближайших строений фермы. Кирпичная и глиняные постройки стояли не вплотную друг к другу, между ними оставалась щель. Пепел протиснулся в нее – под ногами зашуршала солома – и попал на двор. Собака продолжала брехать внутри дома, но на крыльцо, никто не выбегал. От дома тянуло дымом – обитатели согревались отнюдь не гимнастикой. Пепел свернул к двери кирпичной пристройки – строение небольшое, живность в ней вряд ли держат, а вот инструментарий запросто.
Понятно, здесь не запирали двери – Европа. Сергей нырнул в отчаянно пахнущую свежескошенной травой тьму, задел лопаты и они с зубовным скрежетом поползли вдоль неясной опоры, убыстряясь, пока не грохнулись с вызывающим лязгом. Однако на где-то не дремлющую собаку это не произвело впечатления, как лаяла в полсилы, так и продолжила сотрясать воздух с ленцой. Закралось подозрение, что даже не прокравшемуся злоумышленнику посвящалось ее соло, а кому-то другому. Но пес, судя по тембру, был внушительный.
Пепел чуть не впилился лбом в деревянный столб, нащупал на нем какие-то болтающиеся кожаные ремешки. Обошел справа, под ногами запружинило сено. И вдруг дверь за его спиной всполошено хлопнула. Сергей мгновенно обернулся, готовый скованными руками рвать кадыки и выковыривать вражьи глазные яблоки. Но этого не понадобилось. Незнакомец лет тридцати с чемоданом в отвисшей руке не спешил нападать на Пепла, а стоял навалившись на дверь спиной. Он удерживал дверь и пялился на Сергея с совершеннейшим безразличием, на сосредоточенной роже читалось только одно желание – удержать эту проклятую дверь во что бы то ни стало.
Сергей тоже не стал ничего пока предпринимать. Только крепче впился в гражданина глазами, благо они помаленьку свыклись с мраком. И ведь по всем статьям выходило, что судьба свела с соотечественником. Русый, округлые щеки и широкий нос, подбородок рыхлый, закушена губа, а в глазах чисто российская печаль. Последние сомнения в гражданстве незнакомца отступали, стоило разглядеть чемодан. Очень родной чемодан, продававшийся во всех галантереях Советского Союза от Калининграда до Находки.
