Кирилл Казанцев - Авторитет из детдома
– Мы его пока отпустили. Но он у нас крепко сидит на крючке: заявление уже лежит в отделе Собственной безопасности. Так что, даже если он что и видел, не успеет и рта раскрыть, как очутится на нарах.
– Это точно не рискованно? Может, его прямо сейчас закрыть? А то мало ли что? – занервничал хозяин.
– Не сейчас. Если его повязать, это может привлечь лишнее внимание. Пусть все поутихнет, тогда им и займемся, – успокоил его Гандыбин. – А вы молодцы. Я давно думал, как бы избавиться от этого правдолюбца.
Хлыщ довольно ухмыльнулся.
– И не с такими справлялись.
– Ладно, с этим решили. Вообще-то я к вам за другим приехал. Как говорится: у вас купец – у меня товар.
Тамара недоуменно посмотрела на отца и застыла с бокалом вина в руке. Лаврецкий-младший похотливо посмотрел на девушку и подмигнул ей.
У Гандыбина давно созрел план выдать свою дочь за сына самого влиятельного в городе бизнесмена. Но до этого как-то не находилось удачного момента предложить Лаврецкому сделку. Если отбросить лишнее морализаторство, то Хлыщ был неплохим вариантом для Тамары. И для самого подполковника. Хваткий, умный подонок, «мужчина самостоятельный», с таким, по мнению мента, его дочь-художница не пропадет. А на все его криминальные выходки можно закрыть глаза – по большому счету…
Тамара на мгновение потеряла дар речи. Она знала, что отец – отнюдь не образец порядочности, но это обычно касалось его работы, и об этой части его жизни она предпочитала знать как можно меньше. А вот такой подлости по отношению к себе девушка от отца никак не ожидала. У нас что на дворе – Средневековье? Я что, вещь, чтобы за меня решать мою судьбу? Да и за кого он меня сватает? За идиота с двумя извилинами, подонка, бабника. Наглого и подлого. Он и школу еле окончил, а диплом ему папа подарил на день рождения. Про живопись вообще лучше промолчать. Тамара всегда представляла, что ее возлюбленный будет не просто спутником по жизни, но и человеком, хорошо разбирающимся в искусстве. Ведь картины, живопись были для нее всем. А что мог предложить этот «женишок»? Пьянки, пошлые шуточки, разговоры про тачки и то, как круто он вчера оторвался? Нет, увольте!
– Что-то холодать стало, идемте в дом, – предложил бизнесмен.
Девушка, еще минуту назад огорошенная и раздавленная предательством отца, с ненавистью посмотрела на окружающих. Выпрямила спину, гордо вскинула голову и, ни на кого не глядя, быстрыми шагами направилась к дому. У беседки мужчины курили, обслуга собирала со стола бутылки и еду. А Валерий, разгоряченный алкоголем и приятными переменами в жизни, догнал девушку и засеменил рядом. Предложение Гандыбина его воодушевило. Может, после этого Томка перестанет наконец артачиться и смотреть на него, как на букашку. Правда, представления о внимании и ухаживаниях у молодых людей были разные. Без лишних слов сынок-мажор, как бы поддерживая, приобхватил девушку за талию и плавным движением опустил руку ниже. Тамара резко остановилась и с разворота влепила нахалу звучную оплеуху. Шедшие за «нареченными» следом мент и бизнесмен остановились. На их покрасневших от выпитого лицах застыли идиотские улыбки.
– А что, дело житейское, – сморозил Гандыбин.
– Да, огонь-девка, – подтвердил Лаврецкий-страший.
– Да пошли вы все! Ненавижу!
Девушка со злостью выхватила из рук отца бутылку и швырнула в окно. Раздался звон разбитого стекла.
– Дочка, успокойся. Ну, перебрали чуть-чуть. У парня руки развязались. Он извинится…
– Да не нужны мне ваши извинения. И женишка вашего дебильного не надо. Хотите – валите с ним в ЗАГС сами.
Клокоча от обиды и злости, Тамара бросилась по дорожке к выходу из сада. Запрыгнула в припаркованный отцовский джип и, утопив педаль газа до упора, рванула с места.
На площадке перед домом стояли ошарашенные Лаврецкие с Гандыбиным. Вид у них был слегка пришибленный – как у щенков, которым устроили выволочку, а за что – они так и не поняли.
– Ничего, дело молодое. Тамара у меня вспыльчивая, но отходчивая. Понервничает, подуется и успокоится. – Подполковник похлопал Лаврецкого по плечу.
– Смотри, Валера, эта девка как возьмет тебя за яйца, так потом не вырвешься. По струнке будешь ходить, как шелковый, – подколол Лаврецкий сына, весело подмигнув.
Все трое зашли в дом и продолжили выпивать.
* * *Анкудов сидел на кухне, бесцельно пялясь в черный квадрат окна. Одинокая лампочка во дворе освещала далекие гаражи и близкие ветки липы, упирающиеся в стекло. Дул тихий летний ветер, и ветки так же тихо и печально постукивали друг о друга. Пейзаж не вдохновлял. Натюрморт, если вдуматься, тоже. На столе стояла початая бутылка водки и закуска, состоявшая из пары соленых огурцов, банки килек с белыми глазами, тихо лежащих в чем-то красном, и буханки хлеба. Опер залпом опрокинул стопку и зачерпнул из консервной банки ложкой невнятную, но яркую жижу. Скривился и заел все хлебом, не чувствуя вкуса.
Холостяцкая квартира Анкудова выглядела более чем скромно. Денег хватало только на то, чтобы оплатить коммуналку, что-то поесть, чего-то выпить. Всю мебель в однокомнатной малосемейке составляли кривоватый стол, три табурета, шкаф, тахта, тумбочка и мягкое кресло с просиженной подушкой.
Павел пил второй день. После ареста в фитнес-центре его повезли в отделение, где и оформили по полной программе. Подброшенные наркотики, незаконное проникновение, превышение служебных полномочий. По указанию Гандыбина его, правда, в тот же день и отпустили. Но от этого было не легче. По сути, его подставили, как и многих бедолаг, ежедневно проходивших через руки продажных ментов.
Самым обидным было предательство старлея, дежурившего тогда на входе в фитнес-центр. Его же подчиненный – и сдал со всеми потрохами, даже бровью не повел. И, что самое страшное, он далеко не исключение. Такие, как этот парнишка, полицейские, напялив форму, днем делают вид, что борются с преступностью, а вечером, сдав табельное оружие и сложив в шкафчике униформу, отправляются в услужение к бандитам.
Анкудов наливал себе рюмку за рюмкой, все больше и больше тупея, все глубже и глубже проваливаясь в мягкое алкогольное забытье. Заглушить горе водкой было не самым лучшим выходом из ситуации. А точнее – и вовсе не выходом. Но опер, словно зверь, был загнан в угол. Оставалось либо, оскалив зубы, выскочить прямо на охотников, либо ждать, как на бойне, пока у подонков дойдут до него руки. Первое ничего не решало. Выбрать второе не позволяла гордость. Пьяный, измотанный, он не имел представления, куда идти и что делать. Алкоголь же помогал ослабить чувство тревоги, хотя бы до утра.
Все, о чем Павел мечтал с самого детства – защита слабых, борьба с несправедливостью, – разрушилось в один миг. Еще вчера он мог хоть как-то противостоять злу, заполонившему улицы города. Теперь же он – никто. Карьера достигла не нулевой – уже минусовой отметки. Будущее не предвещало ничего хорошего. Опер прокручивал в голове разные варианты развития событий. Все были один хуже другого. Перспектива попасть на «красную» зону не радовала. Здесь же, на свободе, никогда нельзя быть уверенным, что в подворотне тебе не дадут арматурой по черепу и не сбросят тело с моста.
Павел тяжело поднялся с табурета, бросил пустую бутылку в мусорное ведро и не попал. Поднял с пола, еще раз попытал счастья и снова промазал. Пнул посудину ногой под умывальник и достал из холодильника непочатую. Мельком заметил свое отражение в висевшем на стене напротив зеркале. Отсалютовал ему бутылкой, обреченно вздохнул и отвинтил пробку. Сделал прямо из горла несколько больших глотков. В этот момент в дверь кто-то позвонил, резко и настойчиво. От неожиданности опер поперхнулся. Погрозил бутылке пальцем, сунул в рот огурец и пошел открывать.
Рука уже потянулась к замку, но в последний миг остановилась. Павел решил сначала посмотреть в глазок. На пороге стоял Копоть.
– Привет, Колян.
– Здорово. Можно к тебе?
– Да, заходи. А я пью, извини. Не обижайся, друг, – да, бардак у меня, потому что женщины в доме нет, потому и убирать некому. И мне не стыдно – это пусть эти упыри стыдятся. Это они все, все-е-е под себя подгребли… А я – я просто пью, и баста. Вот, заходи – видишь, ничего нет, даже ворам нечем поживиться. Почему? Потому что мент я продажный, вот я кто, Коля! Ты заходи, друг, там еще бутылка есть, а эти, упыри, пускай подавятся все! Все! – В конце этой бессвязной тирады Павел попробовал погрозить кому-то кулаком, но пошатнулся и громко икнул. Николай подхватил его под руку, бережно завел в комнату.
Разуваться Копоть не стал – все равно это жилище уже ничем, похоже, не испортишь. В квартире было, мягко говоря, некрасиво. Пыль, резко заметная в свете лампочки без абажура, лежала на всех горизонтальных поверхностях. А еще – разбросанные в беспорядке вещи, бумаги и развешенные на всех вертикальных поверхностях фотороботы преступников.
