Татьяна Полякова - Ангел нового поколения

— Минут десять.

— Мог бы позвонить, я бы поторопилась.

— Ничего. Свежим воздухом подышал. Давай немного прогуляемся.

— Идем в парк, — кивнула я. — На прошлой неделе я там белку видела.

— Здорово.

Минут пять мы шли молча, потом Олег вновь заговорил:

— Ты его хорошо разглядела?

— Того мужчину? Нет. Лица ни разу не видела. Может, лица и нет вовсе или видеть его не полагается, — хихикнула я, однако Олег шутку не принял.

— Не говори глупостей. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что здесь ни намека на мистику. Человек этот из плоти и крови.

— Значит, ты его хорошо разглядел? — спросила я. Мой вопрос привел его в некоторое смущение.

— Физиономии его я тоже не видел, там кругом деревья, а он стоял… занятно, как он умудряется выбрать место — и рожу не разглядишь, и смотаться легко. Но кое-что у нас все же есть: высокий мужчина спортивного телосложения, волосы темные, одет в черную кожаную куртку.

— Не густо, — пожала я плечами.

— Бывало и похуже. Он от нас не уйдет, тем более что парень нахальный, любит покрасоваться. Звонки или письма были?

— Нет. Писем не было, и звонков тоже. А у тебя есть новости?

— Пока ничего. Но… черт, надо было тебя еще тогда послушать. Ты видела его за несколько минут до гибели Людмилы…

— Я видела мужчину, но не видела его лица, так что утверждать, что это один и тот же человек, не могу, хотя я уверена, что это так. Абсолютно уверена. Но для милиции этого мало.

— Для милиции возможно, но не для меня. От того места, где он стоял, когда ты его увидела в первый раз, до лестницы всего несколько метров. Он мог выжидать время, когда Людмила останется на лестничной клетке одна. Столкнуть ее вниз и спокойно войти в лифт или юркнуть в коридор. Там же настоящий лабиринт. С Ольгой сложнее, машина была исправна, но сама Ольга здорово выпила. Он мог ее напугать, предположим, некоторое время преследовал ее на другой машине, а там дело техники. Горбовский ждал сантехника, парень позвонил в дверь, и Горбовский решил, что это сантехник. И тот…

— Горбовский умер от сердечного приступа, — вздохнула я.

— Возможно, он увидел что-то такое, что спровоцировало приступ. Парень неспроста возле тебя вертится, это же очевидно. А что у тебя на работе?

— Ничего, — пожала я плечами. — Хотя мое назначение вроде бы вопрос решенный. Допустим, кто-то из наших спятил и избавляется от конкурентов, но Горбовского-то убивать какой смысл?

— Смысл есть. Все дело в сайте, точнее, в словах, которые убийца оттуда позаимствовал. Горбовский наверняка знал убийцу или мог догадаться, кто это.

— Но если я фактически уже получила назначение, то убийце следует поторопиться, — невесело усмехнулась я.

— Вот это меня и беспокоит, — очень серьезно ответил Олег. — Слушай, у тебя есть парень?

— Что? — не поняла я. — А-а… не знаю.

— Как это? — удивился Олег, что, в общем-то, понятно.

— Он считает, что есть, а я в этом совершенно не уверена.

— То есть ты его не любишь? Слава богу… Значит, у меня есть шанс, к тому же это значительно упрощает дело.

— Какое еще дело?

— Охрану. Я серьезно считаю, что мне надо пожить у тебя.

— По-моему, это глупость, — спокойно ответила я. — Я вполне могу свалиться с лестницы в офисе или разбиться по дороге на работу. Так что охранять меня дома нет смысла.

— Ну вот, а я рассчитывал, что мы узнаем друг друга получше и ты, возможно, обратишь на меня внимание.

— Ты шутишь? — нахмурилась я.

— Не шучу.

— Тогда ты странный человек. — Мне вдруг захотелось остаться одной, я мысленно придумывала слова извинения, чтобы поскорее уйти, злясь на себя, на него за то, что надо что-то говорить, объяснять.

Олег взял меня за руку.

— Ульяна, это случилось двадцать лет назад. И ты даже не уверена, что… что так оно и было. Почему бы тебе не поговорить с мамой? Ведь ей наверняка известно…

— Мамы не было на пруду, — покачала я головой. — К тому же ты прав, это давняя история, и мама очень хотела, чтобы я ее забыла. Так зачем же расстраивать маму?

— Но теперь ты убедилась, что во всей этой истории нет ничего мистического? — спросил он.

— Убедилась, — кивнула я, чтобы сделать ему приятное. — Идем к машине. Мне еще придется поработать сегодня.

Мы простились, и я отправилась домой. Работать я не собиралась, однако компьютер включила сразу. В почтовом ящике одно новое письмо. Увидев адрес отправителя, я вздохнула едва ли не с облегчением, и все же рука замерла на мгновение, я зажмурилась, щелкнула мышкой и открыла глаза. «Я есмъ пастырь добрый», — прочитала я, ниже крупными красными буквами: «Пятое Евангелие». Первая фраза показалась знакомой. Я нашла в Интернете Евангелие от Иоанна. Так и есть. Цитата взята оттуда. Глава десятая, стих одиннадцатый. «Я есмъ пастырь добрый», повторила я, силясь понять, что это могло значить. Особых идей не наблюдалось. Вторая фраза вовсе ставила в тупик. Пятое Евангелие? Я не знаток Священного Писания, но помнила, что Евангелий существует четыре. От Матфея, от Иоанна, от Марка и от Луки. Однако решила свои знания проверить. Через десять минут убедилась: я не ошиблась. Четыре апостола составили описание земной жизни Христа, за что и были названы евангелистами. О пятом евангелисте ни слова. «Пятое Евангелие», — напечатала я и щелкнула мышкой. Не знаю, чего я ожидала, но увиденное повергло меня в недоумение. «Пятое Евангелие» — словосочетание весьма популярное. Я наугад открыла одну из страниц и прочитала: «Пятое Евангелие».

Просидев полночи за компьютером, я могла с уверенностью сказать: понимать, что происходит, я больше не стала. Кроме четырех Евангелий, вошедших в христианскую Библию, есть еще так называемые апокрифы. Но как все это связано с происходящим?

Я пыталась найти разгадку, читая апокрифы, глаза слипались, голова раскалывалась. В комнате стало светло, я взглянула на часы и с удивлением поняла, что уже семь часов утра.

Я выключила компьютер и пошла в ванную. Холодный душ меня не взбодрил, я трясла головой, силясь прогнать дрему, казалось, что я способна уснуть стоя. Почистила зубы, умылась, с неудовольствием посмотрела на себя в зеркало. Лицо помятое, вроде бы даже опухшее (за ночь я выпила три чашки кофе и огромное количество чая), глаза покрасневшие, в целом вид совершенно неподходящий для очередного трудового подвига. Я подозревала, что сегодня буду никудышным работником, и даже подумала, а не сказаться ли мне больной и завалиться спать? От этой мысли стало стыдно, и я пошла готовить кофе.

ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ

В положенное время я подходила к своему рабочему столу, чувствуя себя вполне сносно, то ли кофе помог, то ли небольшая прогулка, на которую я выкроила пятнадцать минут. Я достала из стола бумаги, просмотрела почту и только тогда обратила внимание на игрушку: медвежонок держал в лапах, кроме сердца, еще и конверт.

Я посмотрела на Андрея, он сосредоточенно просматривал какие-то бумаги, пожалуй, чересчур сосредоточенно. Я была уверена: письмо от него, перевела взгляд на конверт и вздохнула, но все-таки протянула руку.

Конверт выглядел довольно странно. Прежде всего он был черного цвета, что для любовного послания совершенно не годилось. Заклеен двумя полосками скотча, с левой стороны поблескивала золотая монограмма. Я хотела надорвать конверт, но это оказалось не так легко, пришлось искать ножницы. Наконец я вскрыла конверт и достала листок бумаги, развернула и в недоумении замерла. Чернила были странного коричневатого цвета, точно выцветшие, почерк тоже странный, буквы квадратные, со множеством завитушек, но все это ничто по сравнению с содержанием. «Ты избрана, — прочитала я. — Следуй за желтой курткой».

— А почему не за белым кроликом? — разозлилась я и гневно оглядела помещение. Знать бы, кто так шутит, подойти и треснуть по башке что есть силы. Я отбросила письмо, переводя взгляд с одной склоненной головы на другую. Кажется, никто даже не взглянул в мою сторону.

Андрею вряд ли придет охота так шутить. Тогда кто? Задерживая взгляд на каждом из коллег, я мысленно давала им краткую характеристику и пыталась отгадать, кто мог написать записку. В том, что это непременно кто-то из присутствующих, я не сомневалась. Кто-то из наших пришел пораньше и оставил конверт…

Разумеется, мои размышления ни к чему не привели. Разозлившись еще больше, я хотела разорвать записку, но тут выяснилось, что ее нет. То есть листок по-прежнему лежал на столе, там, куда я его отбросила, но сейчас был девственно чист. Надпись непостижимым образом исчезла. Испарилась. Пропала.

Я повертела листок в руках. Разумеется, я слышала, что есть какие-то специальные чернила для шпионских писем, которые вот так исчезают, но как-то не верилось, что кто-то из коллег держит их дома. Я схватила конверт и вот тогда обратила внимание на монограмму. То, что поначалу было принято мною за гирлянду цветов, оказалось буквами, украшенными завитушками. Слово я прочитала без труда — «Азазель».