Эксперт, на выезд!.. - Нежин Виталий Григорьевич
— Не заводись, — говорю я. — Поедем домой.
— Ну уж нет, — вдруг как-то сразу успокаивается Кондаков. — Я есть хочу. Что-нибудь горячее и мясное. Я ведь еще не ужинал.
— Сейчас уже завтракать пора, — я смотрю на часы. — Половина четвертого.
— Тогда надо спешить, — деловито говорит Кондаков и наклоняется к дяде Мише. Тот охотно кивает. — А повезу я вас, соколики, ужинать. Или завтракать. Это как вам будет угодно.
— На вокзал, что ли? — Следователь недовольно морщится.
— Ни в коем разе, — веселится вовсю Кондаков. — Культурно, чисто, в свете люминесцентных ламп, с обязательной подачей горячих блюд!
— А мне горячего молока с пенкой, — капризно говорю я.
— Будет тебе с пенкой, — охотно соглашается Кондаков. — Дежурному сообщим с места. Все равно по дороге. Дядя Миша, гони!
— Слушаюсь, товарищ самый главный начальник, — с готовностью ответствует дядя Миша, и мы трогаемся.
21
К дому, над которым горят неоном названия двух наших областных газет, подъезжаем с переулка. Типографское здание насквозь пронизано светом, и на улицу доносится ровный гул машин. У темного подъезда густо стоят фургоны из почтовых отделений, ждут утренних газет.
Мы паркуемся рядом с фургонами.
Дядя Миша трещит ручным тормозом и оборачивается к нам:
— Давайте идите. А я здесь побуду, на связи. Мало ли что…
— Я останусь, ребята, — слышится сонный голос следователя. — Спать хочу — мочи нет. Ну вас с этим ужином или завтраком! Я лучше здесь прикорну…
Кондаков с сомнением смотрит на него:
— Проспишь вызов.
— Не просплю, я чуткий. В армии по связи служил, у меня на вызов реакция.
— В случае чего скажи, чтобы снизу позвонили в буфет на пятом этаже.
— Ладно, — тихо отзывается следователь и блаженно замолкает.
Вылезаем все четверо: Кондаков, проводник собаки, дядя Миша и я. В проходной Кондакова знают.
— Эти трое — со мной, — лихо бросает он.
Дядя Миша незаметно подмигивает мне.
Чертовски приятно подниматься под утро сквозь этажи делового, незасыпающего дома!
Сквозь широкие стеклянные двери видны полупустые типографские залы с дрожащими от напряжения машинами. Они бешено жуют бесконечную бумажную полосу, откусывая от нее ровные газетные листы. Медленно прохаживаются вдоль машин спокойные люди в синих халатах, и вихрем пролетают другие — в спущенных галстуках и распахнутых рубашках.
В воздухе разлит густой, сильно припахивающий керосином, но все же приятный запах свежей газетной полосы.
К пятому этажу шум несколько умолкает, и по пустому коридору мы проходим в ночной буфет. Квадратные часы над входом показывают три часа сорок шесть минут. Прямо как в песне, «у нас еще в запасе 14 минут…». Точно, целых четырнадцать. Успели.
Молодец Кондаков! Эту ночную точку нарпита он открыл еще тогда, когда работал поблизости, в райотделе, и гордился ею безмерно. Еще бы — чистота, белые столики, уют, горячая еда — что еще надо под утро измотавшемуся человеку?
Раньше по пути с места происшествия мы иногда заезжали перекусить на вокзал, но после того, как однажды, отстояв фантастическую очередь и будучи уже у самой продавщицы, увидели, что через толпу продирается наш водитель, делая нам отчаянные знаки, мы решили больше не рисковать.
В управлении буфет закрывается в восемь, и потом оборачивайся как знаешь. А ведь если подсчитать, сколько народу сидит там по ночам и работает! Опергруппы, дежурная часть, связисты, картотетчицы угрозыска и ОБХСС, еще кое-кто — почему бы о них не позаботиться? Однако риторический этот вопрос уже который год повисает в воздухе… А ведь у нас производство по всем статьям вредное! И не только в смысле моральном…
Впрочем, чего ворчать, если в руках у тебя в данный момент холодеет запотевший стакан молока (хотя и без пенки), сидящий напротив Кондаков с урчанием вгрызается в отбивную, а устроившиеся за соседним столиком проводник и дядя Миша солидно употребляют лимонад. На седой щеточке усов дяди Миши неслышно лопаются светлые пузырьки. Хорошо…
— Слушай, — вдруг говорит заморивший голод Кондаков, — ну ладно, я все понимаю у вас в ОТО, но все же… Вот ты, допустим, химик…
— Допустим, — охотно соглашаюсь я.
— Значит, представитель точной пауки. Трасологи там у вас, баллисты, дактилоскописты — это ведь все тоже наука…
— Ну? — подозрительно спрашиваю я.
— А как же тогда эмпирики чистейшей воды?
— Чего-чего?
Кондаков доволен.
— А ты думал, что если сыщик, так уж таких слов и не знает?.. Сыщик все должен знать, во всем разбираться. Сыщик — это, брат, емкое слово. И, кстати, незаслуженно обиженное…
— Так что, ты хочешь с моей помощью заполнить пробелы в своем образовании, что ли?
— Допустим. Но я к чему — вот сидят там у вас специалисты по почерку. Как хочешь, а это все, по-моему, отдает черной магией — графологи, хироманты, астрологи… Еще бы хиропрактиков завели, как в «Четвертом позвонке»… Спины щупать…
— Чудак ты, — беззлобно говорю я. — Да на их работе весь ОБХСС держится. Ведь все документы через них идут.
— Да не об этом я! С документами это я все и так знаю. Но я вот слышал, что у вас там появились специалисты, которые чуть ли не характер угадывают по почерку. А это, знаешь ли…
— Кондаков, ты уже обретался на этом свете, когда кибернетика считалась лженаукой?
— Ну обретался. Правда, я тогда больше за девчонками приударял, чем занимался научными проблемами.
— Это видно. Тогда как ты можешь так говорить? Если хочешь знать, от выработанного почерка так же невозможно избавиться, как от отпечатков пальцев! И есть такие признаки, по которым действительно можно узнать очень многое — уж о темпераменте, во всяком случае. Правда, точной, устоявшейся науки пока нет, это верно, но ведь это не значит, чтобы всякие там сыщики проявляли недоверие…
— Чего ты сердишься? Ты-то при чем?
При чем здесь я? Вообще-то не очень при чем, это Кондаков правильно заметил. А только, если бы не моя химия, я бы, наверное, еще со стажировки прочно осел в секторе исследования документов. Захватывающее, хотя и тишайшее занятие. Но подумать — сколько иногда зависит от чуть заметного отклонения в закорючке подписи, от еле видного даже под специальными приборами штриха, от малой линии, проведенной неверной рукой!..
Неспешно, неторопливо работают люди в этом секторе, но результаты этой работы не могут не вызвать восхищения. Ведь по их разработкам исчезают по всему городу целые виды преступлений!
Это они на корню срубили спекуляцию талонами на бензин, они добились того, что сейчас почти невозможна подделка магазинного чека. Надо думать, что вскорости они выдадут свои соображения и по листкам нетрудоспособности, которые пока все еще заваливают их, не давая заниматься действительно стоящей работой.
Вместе с фотографами комбинируя немыслимые углы света и сумасшедшие светофильтры, пуская в ход все волновые диапазоны — от инфракрасного до ультрафиолетового, они разделяют красители, уверенно читают вытравленный, стертый, наконец совсем, до пепла, сожженный текст. Здорово!
В секторе исследования документов сидят очень интеллигентные люди — тихие, вежливые, спокойные. Я подозреваю, что самую конечную цель своей работы они видят в том, чтобы вокруг все стали похожими на них. Но что поделаешь — ради этого приходится заниматься мошенниками, кляузниками, а то и просто полуграмотной шпаной…
Но надо видеть, как светлеют эксперты-графологи, когда в руки им попадают дела, не связанные с уголовщиной! С каким удовольствием, например, оживляли они угасший текст удостоверения народного комиссара, как гордились потом выхваченным из плена времени кусочком истории! Когда мне приходится бывать в нашем городском краеведческом музее, я всегда останавливаюсь перед витриной, где на самом почетном месте лежит этот удивительный, получивший вторую жизнь документ. И читаю рядом — на музейной карточке: «Восстановлено сотрудниками ОТО УВД области…»
