Владимир Колычев - Мужчина, которого предала женщина
Он упал на бок, перекатился к луже, но Юра его опередил:
– Козленочком хочешь стать?
Он достал из кармана ватника складной стаканчик из тех, что носят с собой любители сообразить на троих, раскрыл его, зачерпнул воды, бросил туда несколько крупинок марганцовки из пузырька.
– Не самая лучшая дезинфекция, но лучше что-то, чем ничего. Пей.
Валентин помнил вкус марганцовки – она ассоциировалась у него с отравлением, когда нужно было пить смешанную с ней воду, чтобы промыть желудок. Но сейчас он совершенно ничего не почувствовал, настолько хотелось пить.
Одного стаканчика было мало, но Юра больше не позволил.
– Потом. Дух переведешь, потом еще получишь, – сказал он, вернув его на прежнее место.
Валентин оперся спиной о древесный ствол, задрал голову вверх. Темное рябое небо, мачты деревьев, хвойные паруса. Ветер гонит облака, раскачивая верхушки елей, дождя больше нет, но легкие заливает чистый, струящийся воздух; он такой вкусный, что хочется есть его и пить. Наесться бы, напиться…
– А ты молодец, хорошо бегаешь, – поощрительным тоном сказал Юра. – Я думал, ты сдохнешь.
– Сдох!
– Да, но задачу выполнил.
У Валентина не было сил спрашивать, какую именно задачу он выполнил. А надо бы это выяснить, ведь понятно же, что до конечной точки маршрута далеко. Если она вообще существует, эта точка маршрута.
– Дальше пешком пойдем, – сказал Медник.
Это и был ответ. Путь еще не закончен, но изнуряющего марафона больше не будет.
– Куда? – через силу выдавил Валентин.
– Есть место… Я смотрю, бегать ты умеешь. В армии ты, я знаю, не служил. Может, легкой атлетикой занимался?
Ответил Валентин не сразу. Сначала набрался сил, воскресил убитое дыхание.
– Она мною занималась.
– Легкая атлетика?
– Нет, Дарьяна… Она меня заставляла бегать. По утрам. И сама бегала. Бзик у нее такой – по утрам бегать, вечером спортзал…
– И много бегали?
– Километра по три, а бывало и по пять. Каждый день. Даже по субботам. Она легко бегает, быстро и не устает. А мне тяжело было. Но я терпел… Потому что любил…
– Бегать любил?
– Нет, Дарьяну любил. А бегать ненавидел. И Тихоплесова ненавижу…
– Да, губа у твоего Тихоплесова не дура. Такую женщину урвать – и красавицу, и спортсменку… Спортивная она у тебя, женственная… Хотя почему это у тебя? Ты же в пролете, да? Она теперь с Тихоплесовым?
– Я не в пролете. Я в бегах. Что, впрочем, одно и то же.
Чем больше остывал Валентин после изнуряющего бега, тем сильней он замерзал на холодном ветру. Ни единой сухой нитки на нем, а земля стылая. И пить очень хочется. А еще, спрятавшись за чувством жажды, притаился голод. Стоит Валентину ее утолить, как он выскочит из-за кустов и вцепится в горло. А есть, увы, нечего.
– Ты в бегах, а он с твоей женой спит, – сказал Юра.
Он уже отдохнул, поэтому бодро встал на ноги, набрал из лужи воды, сам выпил пару стаканчиков с марганцовкой, угостил и Валентина. И еще он достал из кармана сухарь, протянул ему.
– Я смотрю, у тебя в телогрейке целый склад, – не без ехидства заметил Валентин.
– Если бы целый. Так, на один зубок.
– Готовился к побегу?
– Зачем спрашиваешь, если знаешь.
– А если бы нас застрелили?
– А если бы меня в Чечне убили?… Но я там выжил. И здесь выживу. Такой я живучий… А ты?
– Э-э… Не знаю, – задумался Валентин.
Его не раз посещала досужая мысль, что существует особая категория людей, которые и в воде не тонут, и в огне не горят. Например, древний воин мог выживать в сражениях благодаря своей выдающейся силе и мастерству владения мечом. Но взять Вторую мировую войну, где пуля-дура не разбирает, кого убивать – сильного или слабого; одни люди погибают сразу, в первом же бою, другие проходят через свинцовые вихри, не получив ни единого ранения. Значит, кому-то на роду написано сгинуть в пекле войны, а кому-то суждено жить вопреки всему… Юра знает, что он живучий: была у него возможность в этом убедиться. А Валентин знает про себя пока только то, что он невезучий. А вот как относится к нему смерть?… Судя по тому, что киллер, посланный Тихоплесовым, решил его не убивать, у него есть шансы выжить во всей этой кутерьме. Да и при попытке к бегству его не пристрелили, это тоже кое-что значит.
– И не надо знать. Зачем тебе это? Жить в тишине и спокойствии; ты никого не трогаешь, тебя никто не трогает, – с мечтательной иронией сказал Юра.
– Где найти такую тишину и покой?
– Здесь, в лесу.
– Выкопать землянку, питаться грибами и ягодами?
– Ягоды будут не скоро. Грибы еще позже. Но можно силки на зайца ставить. Или на куропаток. Я умею.
– Ты предлагаешь жить в лесу?
– У тебя есть другие варианты?
– Э-э… Есть же заброшенные деревни…
– Тоже неплохо. Хотя и опасно. Деревни мертвые, а участковые живые. В деревнях все на виду, если ты не знаешь…
– Значит, землянку будем рыть.
– Отлично. Ты будешь жить в землянке, а Тихоплесов – катать на своей яхте твою жену.
– Да, у него есть яхта, – кивнул Валентин.
– Это неважно, есть или нет, все равно будет катать… Несправедливо это.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего.
– Ты собирался его убить.
– Я вводил тебя в заблуждение.
– Тебе нужно было склонить меня к побегу?
– Мне нужно, чтобы ты поднялся и шел за мной… Пошли!
Юра не объяснял, куда он его ведет. Он шел по собственному маршруту, время от времени сверяясь с картой местности, которую захватил с собой. Оказывается, он скачал из компьютера несколько карт, определяющих один, возможно, долгий маршрут. Но куда вел их этот путеводитель, Валентин не знал, поскольку Медник держал это в секрете. Да и неважно это. Главное, что куда-то вел… Возможно, Медник и не собирался жить в лесу. Зачем тогда разговоры про зайцев и куропаток? Может, он хотел, чтобы Валентин отвязался от него? Может, ему предлагалось охотиться налесную живность в одиночестве?…
Шел Медник пешком, но так быстро, что Валентину порой приходилось переходить на бег, чтобы нагнать его.
Уже стемнело, когда они вышли на окраину какой-то деревни. Людей не было видно, но в бревенчатых избах светились окна. Небо уже очистилось от туч, прикатилось яркое колесо луны, мерцали звезды, и в этом естественном ночном освещении было видно, как из труб поднимается дым. Тепло там в домах, еда в печах, самогон в бутылях… В баньке бы сейчас попариться, надеть сухое чистое исподнее, смолоть бы краюху хлеба с толстым шматком сала, запить это мутным первачом и завалиться спать на теплую печь. Но, увы, об этом можно было только мечтать.
Валентин заметил грузовик, приткнувшийся к забору возле крайнего дома. Похоже, «Газ-53»; машина старая, но, возможно, на ходу.
– Там и ключ не нужен – замок вырвать, контакты замкнуть, – мечтательно протянул Валентин. – Защиты никакой, сел да поехал…
Дождя уже не было несколько часов, но одежда на нем до сих пор была мокрой. И тело колотил озноб, зубы отстукивали азбуку Морзе. А в кабине будет тепло, со временем он и согреется, и просохнет. И грязь сапогами месить не надо. Едешь себе… Неважно, куда ехать, лишь бы в тепле.
– Нельзя, – покачал головой Медник.
– Ну, я понимаю, что это угон, но ведь машина потом сама к хозяину вернется, после того как мы ее бросим.
– Да, но хозяин сначала в милицию заявит, а там поймут, кто машину угнал.
– Мы уже далеко будем.
– Может, далеко, может, не очень… Пошли!
Валентин чуть не заскулил с досады, когда Юра повернул обратно в лес. Они шли почти всю ночь, изредка останавливаясь на короткие привалы. Медника совершенно не смущала мокрая одежда – он пер вперед как танк, не обращая внимания на неудобства. И грязи он не боялся. Зато Валентин измучился от холода и усталости.
Температура тела способствовала тому, чтобы просохло хотя бы нижнее белье, брюки и роба. Но Медника будто магнитом тянуло к воде. Наткнувшись на ручей или маленькую речушку, он считал своим долгом хотя бы сотню метров пройти по воде по пояс, а то и по самое горло. Валентин роптал, но все же неотступно следовал за ним.
Было уже глубоко за полночь, когда они вышли к спящему поселку. Юра обошел его стороной, но сделал привал на заброшенной ферме, куда они вышли, огибая поселок. Заросшая травой дорога, прошлогодний ковыль высотой в человеческий рост, мертвая тишина – все это указывало, что здесь редко ступала нога человека, а животного и подавно.
Темная прогнившая крыша продавлена, но не разрушена, узкие прямоугольные окна без рам и стекол; ворот не было вообще, дверей тоже, в темном длинном помещении гулял сырой сквозняк. Зато было спокойно в пристройке, которой в прежние времена пользовался персонал фермы, доярки, скотники. Из мебели здесь, разумеется, ничего не осталось, зато не дуло, а на бетонном полу можно было развести костер. Спички у запасливого разведчика имелись…
Пока Валентин шарился по доильному залу в поисках досок, штакетин и прочего дерева, Юра натаскал сухого коровьего навоза, разжег огонь.
