Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят - Виктор Алексеевич Пронин
И банда тоже оказывает ему знаки уважения, а с остальными ментами борется в меру сил.
Все это Касьянин хорошо себе представлял, поскольку не один раз все странности этих взаимоотношений ему приходилось описывать в коротеньких своих заметочках, из которых когда–нибудь сложится увлекательная, но кровавая история криминальной жизни города в конце второго тысячелетия…
Посидев еще несколько минут на пне, Касьянин твердо решил, что ночевать будет дома. И в этом было не просто желание или вызов, нет, все было проще и естественнее. Ему нужно было принять душ, сменить рубашку, собраться в дорогу, побриться, в конце концов. Нужно было прихватить с собой блокноты, записи, черновики, документы — все это осталось в столе. Возможно, пребывание на берегах Днепра затянется, и он сможет поработать над документальной повестью, которую давно обещал редактору — тот собирался печатать ее с продолжением из номера в номер.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — пробормотал Касьянин, вспомнив и об этой своей затее, из–за которой ему во что бы то ни стало нужно побывать в квартире. — Глядишь, благодаря всем этим злоключениям удастся навалять страниц сто, а то и сто пятьдесят…
У Касьянина уже и название было приготовлено — «Эти милые бандитские разборки…». Но с некоторых пор ему нравилось и другое — «Бифштекс с кровью».
Была в нем и невинность названия блюда, которое можно найти в любом приличном ресторане, была и ирония, поскольку блюдо, вынесенное на обложку, уже вызывает улыбку, была и скрытая крова–вость содержания, вполне соответствующая нынещнему времени, его криминальным особенностям и ночным разборкам.
Единственное, чего не хватало Касьянину, чтобы засесть за эту работу плотно и решительно, это личных впечатлений, участия хотя бы в малом происшествии. Теперь и это он получил сполна — смерть авторитета, гибель Ухалова, неожиданная, глупая и потому особенно досадная, его собственные злоключения, которые, похоже, только начинались.
Наступил момент, когда двор на какое–то время опустел. Ни служащие, ни рабочие еще не хлынули с автобусов, а бабули и домохозяйки уже скрылись в квартирах — им пора было готовить ужин для кормильцев. И Касьянин, неожиданно для самого себя, поднялся с пня и быстро, не оглядываясь по сторонам, прошел между гаражами, мимо машин, пышущих жаром от солнца, и оказался на открытом пространстве.
До своего подъезда ему оставалось пройти метров пятьдесят.
И он отшагал эти пятьдесят метров с таким чувством, будто следом за ним где–то в окне, в какой–то Щели, из какой–то машины передвигались сразу несколько стволов с оптическими прицелами. Но выстрела не прозвучало, и самый громкий звук, который раздался, когда он вошел в подъезд, это хлопок входной двери — он бросил ее за собой, сорвавшись на последних секундах, последних шагах.
На площадке первого этажа ему никто не встретился, и лифт подошел тут же — он был где–то рядом на третьем или четвертом этаже. На двенадцатый этаж Касьянин поднялся в пустой кабине, в полном одиночестве. Выйдя на своем этаже, невольно оглянулся, осмотрел площадку, выходящую на балкон. Нигде не было ни единого человека. Решительно пройдя к своей квартире, он вставил ключ, повернул, вошел в прихожую и, не теряя ни секунды, захлопнул за собой дверь, изуродованную вчерашним выстрелом. И тут же, скорее по привычке, чем с какой–то надеждой, задвинул щеколду — клееная дверь вряд ли смогла бы выдержать удар мощного евладовского плеча.
И только затем, обессиленно припав спиной к захлопнутой двери и немного отдышавшись, Касьянин почувствовал беспокойство, пришло ощущение, что он совершил какой–то промах. Чувство досады и сожаления усиливалось еще и оттого, что он не знал причины. И вдруг догадка пронзила его, он вспомнил, что, открывая дверь, увидел, все–таки увидел, но не осознал — был какой–то знак, какая–то отметина. И, входя в квартиру, он, не придав значения, нарушил его.
Убедившись, что на площадке никого нет, Касьянин открыл дверь и выглянул наружу. На полу, возле самой двери, он увидел маленький клочок газеты. Он поднял его, осмотрел. Видимо, это был сигнальный флажок, прикрепленный к двери.
Теперь сразу можно установить — дверь открывали. Где торчал этот уголок, как был закреплен, Касьянин не помнил. Был ли он выше ручки, ниже или вставлен как раз напротив…
— Ну и ладно, — проговорил он вслух. — Пусть так… Дверь открывали. Но это вовсе не значит, что и поныне в квартире кто–то есть.
Успокоить–то он себя успокоил, однако тревога осталась. Он понял, что за квартирой наблюдают. Возможно, тот человек, который приезжал на красной евладовской машине, и оставил этот флажок. Следовательно, он придет опять.
Убедившись, что флажка нет, ударит в колокола.
Вот тогда и можно будет ждать гостей. Прикинув все это, Касьянин решил на ночь не оставаться. Слишком опасно. Значит, нужно взять все необходимое и рвать отсюда, линять, бежать как можно быстрее. Посмотрев на часы, он дал себе час времени. Через час нужно покинуть квартиру.
Сначала Касьянин прошел на кухню, заглянул в холодильник — так и есть, початая бутылка водки стояла на месте. Марина впопыхах то ли забыла о ней, то ли не заметила среди бутылок с кетчупом и уксусом. Касьянин налил в стакан граммов сто пятьдесят, наскоро выпил и лишь тогда спохватился — надо было чем–то закусить. В холодильнике ничего не нашлось, и он, нащупав в пакете хлеб, отломил корочку, выдавил на нее струю острого кетчупа, сунул в рот. Закуска получилась неожиданно хорошей. Он отломил еще кусок хлеба, смазал его кетчупом и дожевывал уже в комнате, сидя в кресле. Солнце слепяще било прямо в глаза, и он, поднявшись, задернул штору.
Бумаги, записи, черновики уже были сложены в одной толстой папке. Потом он собрал документы мало ли что потребуют хохлы на границе. В шкафу взял наугад несколько рубашек и, не глядя, свернув их в рулон, сунул в сумку. Пройдя в ванную, бриться не стал, но помазок, бритву, мыльный крем, одеколон ссыпал в один пакет и тоже бросил в сумку, на рубашки. На сборы ушло, наверное, полчаса, за это время солнце сдвинулось в сторону и уже не било в глаза.
Касьянин подошел к окну, хотел было отдернуть штору, но что–то его остановило. Он вспомнил, как задергивал ее полчаса назад, теперь готов снова отбросить в сторону…
Это была ошибка.
Бумажка в двери — ладно, это можно бьшо объяснить тем, что он заходил в квартиру, потом снова ушел. Но штора… Штора оповестила всех желающих, что хозяин находится в квартире. — Ни фига себе, — пробормотал Касьянин. Он не стал отодвигать
