Виктор Пронин - Смерть президента
А Пыёлдин странной своей приблатненной походкой, чуть присев, большими тягучими шагами, с театральной куражливой игривостью двинулся вперед, прямо в толпу. И толпа расступилась, он рассек ее на две части, а дойдя до противоположной стены, резко развернулся и двинулся обратно, но уже в другом направлении, и опять рассек толпу, и опять при его приближении люди шарахались в стороны. А Пыёлдин все ходил и ходил, рассекая толпу и выкрикивая время от времени слова не совсем понятные, ворвавшиеся в его сознание из прошлой жизни:
— Раздайся море, говно плывет!
Этот нехитрый возглас, видимо, возбуждал его, в голосе Пыёлдина слышались и торжество, и удаль, и даже какая-то угроза, не совсем, правда, внятная. Его победа оказалась настолько полной, что он, похоже, еще не знал, как поступить дальше. Опасливый опыт человека, которого всю жизнь искали, ловили, сажали, подсказывал, что победу надо закреплять, что со стороны внешнего мира каждую секунду можно ожидать пакости. А в том, что человечество уже к утру ополчится против него, Пыёлдин не сомневался.
Да, сейчас, глубокой ночью, в эти вот минуты он мог чувствовать себя спокойно — двое его ребят с гранатометами сидели на крыше, готовые сбить любой приблизившийся летательный аппарат, будь то вертолет, самолет или какая-нибудь заблудшая тарелка.
И лифтовая площадка была под перекрестным прицелом.
И по парадной лестнице несколько его сокамерников спустились на два этажа и расположились там с автоматами.
И толпа этих бестолковых, слезливых баб и мужиков тоже была под надежным прицелом шести автоматчиков.
Пыёлдин прекрасно знал, что пара часов у него есть, за это время ему нужно успеть сделать все задуманное, и до того, как начнет светлеть небо на востоке, его вертолет с погашенными огнями должен раствориться в ночном небе.
Пройдя в очередной раз сквозь толпу, Пыёлдин неожиданно наткнулся на Цернцица и, не останавливаясь, погнал, погнал его перед собой, пока оба не оказались в полутемном коридоре, где никого, кроме них, не было.
— Ну, Ванька… Что скажешь?
— Все хорошо, Каша… Все хорошо.
— Не понял?
— А что ты хочешь услышать? Операция прошла успешно, Дом ты захватил… Не потерял ни одного человека… Сам жив и здоров… Все тебя боятся, перед тобой на цырлах ходят… Чего тебе еще?
— Это что же получается… Если боятся, значит, мне больше ничего и не надо? — угрожающе спросил Пыёлдин.
— А чего тебе еще? — произнес Цернциц и поморгал глазками, показывая полнейшую свою наивность.
— Ладно, Ванька… Понял. Что посоветуешь?
— Ну, — протянул Цернциц, — если ты нуждаешься в совете… Если даже меня решил спросить…
— Нуждаюсь! — перебил его Пыёлдин.
— Я бы на твоем месте… Для начала… Изъял у них, — Цернциц кивнул в сторону толпы, — оружие и драгоценности.
— Да? — задумался на секунду Пыёлдин. — А ты, Ванька, похоже, не дурак.
— Стараюсь, — потупился Цернциц.
— Как это проделать?
— Каша, ты все это знаешь и без меня… Впускай в общий зал по одному и обыскивай. Да их и обыскивать не придется, со страху сами все отдадут. Коробку поставь у входа, и пусть освобождаются от лишнего… Некоторым это не помешает.
— Да? — опять задумался Пыёлдин.
— Ты же для этого и пришел сюда, разве нет?
— Ну, хорошо… С тебя, Ванька, и начнем. Оружие, наркотики, драгоценности, деньги? — Пыёлдин протянул руку.
— Ничего нет, — покачал тот головой. — Никогда не держу при себе ни денег, ни оружия.
— Так… Где же ты хранишь свои миллионы? Где прячешь бриллианты и золотые слитки?
— В сейфе, — просто ответил Цернциц.
— А где сейф?
— Там, — Цернциц неопределенно махнул рукой куда-то за спину, давая понять, что сейф — это вовсе не ящик с деньгами.
— Там надежно?
— Вполне.
— Это хорошо… — Пыёлдин снова протянул руку. — Ключи.
— Отстал ты, Каша… С тех пор как мы с тобой брали сейфы в сельских сберкассах… многое изменилось.
— Что же изменилось?
— Ключей-то нет.
— С собой не носишь?
— Их вообще нет. Каша, там все не так, как ты думаешь.
— А как я думаю?! — взвился Пыёлдин, решив, что Цернциц морочит ему голову.
— Сейф отзывается на мой голос. Я попрошу его открыться, он откроется. Не попрошу — не откроется.
— И больше ни на чей голос… — Пыёлдин не закончил и вопросительно уставился на Цернцица — не пытается ли старый подельник надуть его.
— Больше ни на чей.
— Ни на чей?! — ужаснулся Пыёлдин.
— Поэтому, Каша, не надо меня расстреливать. И выбрасывать в окно не надо. И постарайся не огорчать.
— Жалеть тебя надо? Любить? Гладить по головке?
— Да, Каша, да, — печально проговорил Цернциц, удрученный тем, что ему приходится объяснять такие простые вещи.
— А если нет… То что будет? — ехидно усмехнулся Пыёлдин.
— Сейф не откроется.
— Это как?
— Если у меня будет печальный голос, дрожащий голос или просто огорченный… Сейф не откроется. Он распахнет свое нутро, только когда будет уверен, что я в прекрасном настроении, что я здоров и счастлив. Что никто не угрожает мне, никто меня ни к чему не принуждает.
— Ни фига себе! — восхитился Пыёлдин. — Ну, ты даешь, Иван! С тобой не забалуешь!
— Так было всегда, Каша.
— Да? Ну, хорошо… Пошли к народу. Народ заждался.
— Они хотят определенности.
— Получат.
— Мне кажется, ты и сам не знаешь, чего хочешь, Каша.
— Да? — обернулся на ходу Пыёлдин. — Разберемся. — Он вышел из темноты коридора на освещенное пространство и остановился перед толпой подавленных, настороженных людей.
Зрелище было удручающее. Некоторые, устав, сидели на полу, другие расположились на ступеньках лестницы, на подоконниках, многие даже лежали, воспользовавшись тем, что весь пол бы покрыт высоким ковром. На некоторых выпитое подействовало прямо-таки благотворно — едва приняв горизонтальное положение, они попросту уснули. Но насладиться Пыёлдин им не позволил.
— Минуточку внимания! — крикнул он сорванным голосом. — Минуточку внимания! — повторил он и звонко хлопнул в ладоши, точь-в-точь, как это делал, промышляя массовиком-затейником в днепропетровском парке имени Чкалова. Легкий говор, начавшийся в толпе при его появлении, мгновенно смолк. — Что?! — резко обернулся Пыёлдин на чье-то неосторожное движение. — Есть вопросы?
— Вопросов нет, — поспешно ответил толстый мужик, который, кряхтя и ворочаясь, пытался подняться, чувствуя, что его лежачее положение раздражает Пыёлдина.
— Я так и знал. — И ствол пыёлдинского автомата ушел в сторону от барахтающегося толстяка. — Значит, так, господа отдыхающие, — снова выскочили слова из его затейницкого прошлого, — сейчас все по одному проходят вот в этот зал, вот в эти двери. Только по одному, без давки и суеты, — ствол автомата медленно прошелся по примолкнувшей толпе.
Ухватив за рукава двух своих боевиков, Пыёлдин подволок их к двустворчатой двери и поставил по обе стороны. Потом загадочной своей походкой, усвоенной скорее всего все в том же парке имени Чкалова, приблизился к стойке Анжелики. Заглянув за перегородку, увидел большую коробку из-под сигарет. Вытряхнув красавице под ноги все ее содержимое, он поставил коробку у входа в зал.
— Зачем это, Каша? — спросил Хмырь.
— Надо! — отрезал Каша, даже не обернувшись. — Вот сюда, — Пыёлдин не очень чистым указательным пальцем указал на коробку, — всем надлежит сбрасывать оружие, деньги, наркотики, драгоценности, — он обвел толпу напряженным взглядом. — Кольца и браслеты, бусы, амулеты, — нараспев произнес он, вспомнив очередные слова из своего бурного прошлого. — Если кто оставит при себе хоть что-нибудь из того, что я перечислил, — Пыёлдин снова прошелся взглядом по толпе, и послушный автомат повторил его взгляд, — расстрел на месте. — Последние слова Пыёлдин произнес совсем тихо, но в мертвящей тишине его услышали все. — Вопросы есть? Вопросов нет. Первым пройдет мой давний друг и надежный соратник Иван Иванович Цернциц. Прошу! — повернувшись к Цернцицу, он сделал широкий приглашающий жест.
— Видишь ли, Каша…
— Ну?
— Мне бы не хотелось…
— Чего бы тебе, Ванька, не хотелось? — вкрадчиво спросил Пыёлдин, приблизившись к Цернцицу вплотную.
— Мне бы не хотелось тусоваться рядом с тобой во всей этой катавасии…
— Стесняешься? Напрасно. Я вот, например, всегда гордился дружбой с тобой. И тебе советую — гордись. Гордись, Ванька, у нас с тобой еще много чего впереди.
И Цернцицу ничего не оставалось, как медленным, деревянным шагом пройти в зал.
— Золоченые зажигалки, авторучки с золотыми перьями, мундштуки и портсигары тоже входят в список, — крикнул ему вслед Пыёлдин, но Цернциц даже не оглянулся. — За них тоже полагается расстрел на месте, — последние слова Пыёлдин произнес, уже повернувшись к толпе.
