Виктория Платова - Куколка для монстра
– Все-таки куда? – впервые за все время выхода из комы мной овладело веселое бесшабашное любопытство. Уж теперь-то я обязательно получу ответы на все свои вопросы.
– Куда-куда… В жопу труда. Снял для нас маленькое гнездышко у Речного вокзала. Сама понимаешь, в нашем положении лучше отсиживаться, как потаскухам во время Олимпиады, за сто пятым километром. Это, конечно, не Версаль, но полутораспальная кровать в твоем распоряжении… Я перевез кое-что из твоих вещей – так, по мелочи, но на первое время хватит. Пока не сделаем тебе документы – и привет семье…
– Какие документы? – Я все еще не слышала Эрика. Я не слышала ничего из его туманных намеков на некие обстоятельства, которые не были известны мне. Соболиная шуба, в которой не обидно умереть, и имя Анна, в котором уютно жить, мне нравились, но все остальное?.. Неужели за этим именем есть тайная двусмысленность?.. Я откинулась на сиденье и закрыла глаза: двусмысленность, почему бы и нет, ведь имя «Анна» одинаково читается слева направо и справа налево.
– Да, вижу, с башней у тебя действительно не слава Богу. Сейчас приедем домой и поговорим…
Что ж, поговорим. Получим ответы на интересующие нас вопросы. После растительной жизни в клинике заднее сиденье машины Эрика казалось мне райскими кущами. А музыкой небесных сфер был его чуть гундосый, чуть хрипловатый, чуть развязный и невыносимо обаятельный голос…
– Какие сигареты я курила? – спросила я у Эрика, не открывая глаз.
– Слава Богу, вспомнила… Они все в той же многострадальной сумке. Можешь достать и полюбоваться на свой пейзанский вкус.
Я выудила из сумки блок сигарет (видимо, у Эрика широкая душа, и мне это нравится, черт возьми!), надорвала его и только потом с любопытством рассмотрела вынутую пачку.
«Житан Блондз».
Совсем неплохо для начала. Я вдруг вспомнила Настю, которая приносила мне сигареты. Тогда мне очень хотелось взять «Житан»…
– Ты подкуришь? – спросила я у Эрика, выбив сигарету из пачки. И тут же поймала себя на том, что говорю с его интонациями. Похоже, информация о молочных братьях и сестрах не так уж неверна.
– Куда денусь, – не снижая скорости, он повернулся ко мне и щелкнул «Зиппо».
На Ленинградском проспекте (Эрик галантно представил меня и проспект друг другу) мы попали в пробку. Эрик нетерпеливо постукивал большими пальцами по рулю, а я, куря сигарету за сигаретой, пыталась вспомнить географию города. Пыталась – и не могла. Смутное чувство чего-то неуловимо знакомого, но ускользающего из прихотливого затуманенного сознания не покидало меня.
…Спустя полчаса Эрик уже звенел ключами у обыкновенной, обитой жалким дерматином, двери на шестом этаже девятиэтажного дома. Номер квартиры вселил в меня уверенность – 151. Именно с этих цифр начинался телефон Насти…
Прежде чем толкнуть дверь, Эрик пожевал губами и, повернувшись ко мне, виновато произнес:
– Покаюсь тебе, Анька. Микушку пришлось отправить на панель. Сама понимаешь, возиться с псом в моей ситуации было просто глупо, а хороших рук для него не нашлось. Уж слишком верным ты его сделала. Прямо под себя скроила…
Я с недоумением посмотрела на Эрика:
– Кто это – Микушка?
– Н-да… Проколец… Все забываю о твоем плачевном состоянии. Мик – это собачонка твоя комнатная. Крохотный такой ротвейлер. Семьдесят сантиметров в холке. Что, правда не помнишь? Вот оно, человеческое вероломство. И черная неблагодарность. А ведь он мог за тебя глотку перегрызть кому угодно. В этом мы с ним похожи, любовь моя.
Вот оно что – ротвейлеры… Вот почему тогда, на даче, мне показалось, что именно ротвейлеров я должна была вспомнить прежде всего. Эрик аккуратно и методично прибирался в квартире моего сознания, расставляя все вещи по их привычным местам.
Но теперь мне предстояло испытание еще одной квартирой – номер 151.
…Это было то еще зрелище. Прихожая и маленькая кухня были страшно запущены, комната, почти лишенная мебели, забита коробками и вещами, сваленными прямо на коробки. Но посреди всего этого бедлама победно возвышался отлично сервированный на двоих стол. Свечи и цветы в низкой вазе дополняли картину.
– По какому поводу праздник? – критически оглядев обстановку, спросила я. И опять в моем голосе проскользнули интонации Эрика. Ты все схватываешь на лету, девочка, поздравляю…
– По поводу твоего возвращения в родное бунгало, – Эрик поцеловал меня в щеку. – Это, правда, не совсем бунгало и не совсем родное. Но все-таки…
– Ты был так уверен, что я поеду с тобой?
– Конечно. Ведь я тебя знаю как облупленную. Ты бы никогда не осталась в этой богадельне. Свобода – и свобода передвижения в частности – для моей Аньки превыше всего. Позвольте манто, мадам!
Я скинула шубу прямо на руки Эрику и осталась в больничном халате. Эрик поморщился:
– Значит, так, девочка моя. Сначала в ванную, потом одеваться… Я приготовил для тебя твой любимый прикид. Тот самый, который так неотразимо действует на богатых папиков… Потом можжевеловая водка, потом все остальное. Устраивает тебя такой план действий?
– Вполне.
Эрик сопроводил меня в ванную и целомудренно остался за дверью. В ванной я нашла все, что нужно; все, от чего отвыкла в настоящей жизни. И может быть, к чему привыкла в прошлой.
Дорогая пена для ванн, дорогой шампунь, дорогое мыло. Судя по нерезкому, едва уловимому, девственному запаху, они действительно были дорогими… Полку под большим зеркалом занимала целая батарея баночек с кремами и лосьонами. Я пустила воду и через несколько минут с наслаждением погрузилась в нее. Сначала я от нечего делать рассматривала полки на противоположной стене, до самого потолка забитые одеколонными флаконами. Все флаконы были либо запечатаны, либо едва начаты. Похоже, Эрик экспериментировал с запахами, а может быть, для каждой части тела у него был отдельный одеколон – ведь все части его тела, как и черты лица, жили своей собственной жизнью. Я вспомнила его руки на руле, как будто бы понятия не имеющие друг о друге; носки его ботинок, как будто бы отворачивающиеся друг от друга… Я лениво думала об этом и рассматривала одеколоны. Долго. Пожалуй, слишком долго я не могла оторваться от всех этих легко читающихся и легко переводимых названий. И только потом поняла, почему делаю это: я все еще боялась посмотреть на себя.
Ну, решайся же, наконец. Вода всегда подаст тебя в выгодном свете, а пена для ванн скроет все недостатки. Но я так и не решилась. Сначала нужно побольше узнать о себе из первых рук, а уж потом придет время знакомиться с собой. Я закрыла глаза, чувствуя, как горячие, наполненные экзотическими ароматами струи (банальная химическая отдушка, только и всего, не надо обольщаться) смывают с меня и стерильную грязь образцово-показательной клиники, и двухмесячную кому. Еще полчаса, и из этой французской пены для ванн может, как Афродита, родиться и моя собственная память.
Афродита, рожденная из пены. Афина, рожденная из головы Зевса. Ты имеешь представление о древнегреческих мифах, Анна. Значит, ты не безнадежна. Я поймала себя на мысли, что уже привыкла к своему имени, хотя так и не вспомнила его. Есть чему порадоваться. Есть за что поднять первую рюмку можжевеловой водки. К ней я испытываю особую нежность, если верить Эрику. Он должен принести халат и все мне объяснить.
Я так долго и умиротворенно покоилась в толще воды, что Эрик забеспокоился. Он вкрадчиво постучал в дверь и таким же вкрадчивым голосом сказал:
– Ты не утонула там, любовь моя? Неприятности с Гарри накануне воссоединения святого семейства нам не нужны.
«Неприятности с Гарри». Еще один фильм Хичкока. Я, кажется, знаю все его фильмы, вот только не могу понять, так ли уж он мне нравится…
– Сейчас выхожу, – ответила я Эрику. – Принеси мне халат.
– Уже принес, Эрик распахнул дверь и оказался на пороге с белым махровым халатом в руках. Странно, я не испытала никакого стеснения, когда вылезла из ванны и позволила Эрику укутать себя восхитительно свежей махровой тканью.
– А ты все такая же бесстыжая, любовь моя, – удовлетворенно констатировал он, затягивая мне пояс на талии.
– Такая же бесстыжая, как твои губы, – мне вдруг захотелось поиграть с ним в слова. Откуда что берется, черт возьми?!
– ..такие же бесстыжие, как твои бедра. Сумасшедшая женщина! Почему ты не вышла за меня замуж?
– Решила остаться на своей девичьей фамилии.
Кстати, Эрик, как звучит моя девичья фамилия? – Я со жгучим любопытством посмотрела на него.
– Ты и этого не помнишь? – сказал он, сосредоточенно вытирая полотенцем мои мокрые волосы. – Александрова. Во всяком случае, именно эта фамилия была записана в твоем паспорте.
– Я хочу посмотреть, – законная просьба законной владелицы.
– На что?
– На фамилию. И на паспорт заодно.
