Мартина Коул - Малышка, пойдем со мной...
— Опохмелись, мама. Тебе ведь нужно прийти в себя?
Джоани отрицательно помотала головой.
— Все нормально. Я пойду с Моникой.
Он засмеялся:
— Я хочу сказать, не нуждаешься ли ты в валиуме?
Джоани ухмыльнулась.
— Бывает и хуже, сынок. Нет, спасибо. Я бы оценила твой жест, если бы ты не предлагал валиум направо и налево. Тебя заграбастают, Джон-Джон, поверь мне.
Джон-Джон не ответил — он был занят тем, что любовался собой в зеркале.
Она выпила залпом и поморщилась.
— Какая дрянь, Джон-Джон! Это что, ракетное топливо?
— Смирновская, с черной этикеткой. Карти гонит ее из особых трав.
Джоани хлебнула кока-колы и улыбнулась.
— Это то, что мне нужно.
Она говорила правду, хотя сын этого не знал. В ответ Джон-Джон улыбнулся, и она взглянула на него с восхищением. Он ненавидел ее работу, однако всегда приносил выпивку, чтобы хотя бы так поддержать мать. Он любил ее, и это несмотря на то, что над ним смеялись в школе, потому что она была распутницей, шлюхой или как там ее еще называли охочие до пересудов обыватели. И ни разу — ни разу, даже в порыве юношеского максимализма — он не упрекнул ее, потому что признавал: иначе бы они сдохли от голода.
— Побудь дома, присмотри за Кирой, хорошо? Очередь Жанетты идти, не забывай.
Он кивнул.
— Не нужно без конца повторять одно и то же, мама. Ведь я всегда делаю то, что должен. Так?
Он вышел из комнаты с видом оскорбленного достоинства: семнадцатилетние парни не переваривают нравоучений.
Чтобы ни говорили о нем, он хороший мальчик, даже если она, Джоани, единственная, кто так считает. Полиция его ненавидит; что бы ни случилось в округе, подозрение падает прежде всего на него. Джон-Джон может выкинуть что угодно, когда на него находит, но если бы они застали его за чтением!.. Он глотает все, что попадает под руку, а какие он знает слова!
Гордость Джоани за сына не знала границ. Она всегда гордилась своими детьми, несмотря на те пересуды, которые просто липли к их семейству. Джоани пропускала большую часть сплетен мимо ушей. Сплетни ее никогда не волновали, по крайней мере на людях она привычно шутила над своей профессией, да так, что ее остроты потом еще долго гуляли по всему кварталу, переходя из уст в уста.
Она также прославилась умением вести себя во время перебранок. Она болтала больше, чем все ее соседки, вместе взятые, она была чрезмерно доверчивой в пустяках и всегда охотно давала дружеские советы; но также умела держать язык за зубами и моментально определяла истину даже в самых досужих предположениях. И еще она никогда ни на кого не доносила; она знала: стоит ей открыть рот — и обыкновенной ссорой дело не закончится.
У Джоани были и другие достоинства. Она собирала каталоги, по которым женщины делали себе покупки (особенно часто на Рождество и в дни рождения), благодаря этому ей было известно финансовое положение каждой семьи. Джоани гордилась тем, что никому не задолжала и пенни, но ей самой не нравились люди, которые пользовались в своих целях ее добротой.
Она также гадала на картах Таро за небольшую плату, и это заметно повышало ее престиж в обществе, потому что соседки хотели знать, выберутся ли они наконец из этой беспросветной нищеты, а самое главное — когда это произойдет; не меньше они интересовались и тем, ждет ли их в будущем любовь. Поскольку мужчины ни у кого не задерживались надолго, ее предсказания пользовались колоссальным успехом. Сама Джоани смеялась: таких оптимисток еще поискать! Но она понимала, что им и полагается быть такими, с другим отношением к жизни быстро пойдешь ко дну.
Так или иначе, но у нее здесь была своя небольшая ниша. Жизнь, полагала Джоани, такая, какой ее создают, и она лепила ее по возможности лучше. Счастье, как она не уставала повторять детям, это состояние ума.
Втиснувшись в тугую черную мини-юбку и вызывающе просвечивающуюся блузку, она сунула ноги в туфли с невероятно высокими каблуками и с важным видом, выставив вперед грудь, вышла в коридор.
— Ой, мамочка, какая ты красивая!
Голос Киры дрожал от возбуждения. Она еще не понимала, что переизбыток макияжа и духов — это признак дурного вкуса. Мать в ее глазах была восхитительной.
— Спасибо, милая. У тебя есть деньги?
Кира кивнула; светло-голубые глаза излучали обожание.
— Ты вся благоухаешь!
— Когда она вернется, будет источать запах мужского туалета в Сохо.
Этот укол исходил от Жанетты, средней дочери Джоани.
— Ты, наверное, часто там бываешь, милочка? Раз уж даже запахи тебе известны…
Джон-Джон и Кира засмеялись. Джоани хохотала вместе с ними, хотя в глубине души ее обидело замечание Жанетты. Она лучше других понимала, с чем приходится ежедневно сталкиваться ее детям, и делала на это скидку.
Джоани зажгла сигарету и рассеянно поправила волосы, поджидая Монику.
В округе, как обычно, кипела жизнь, носились туда-сюда дети, ревело стерео, урчали моторы автомобилей, воняло чем-то кислым — здесь никогда не бывает других запахов. Но для них это был дом, и они старались любить его, насколько это возможно.
Она вздохнула.
— Эта Моника когда-нибудь опоздает на собственные похороны!
Кира засмеялась.
— Завтра мы с ней и Бетани собираемся в кино.
— Прекрасно, дорогая. — Джоани снова зажгла сигарету и прокричала: — Джон-Джон, дай мне еще выпить.
Джон-Джон следил за тем, как в микроволновке готовятся чипсы. Ему страшно хотелось есть. Услышав вопль матери, он затянулся травкой, плеснул в стакан и вышел в коридор, распространяя характерный запах.
— Неудивительно, что это дерьмо называют вонючкой, — язвительно заметила Джоани.
Он выдавил из себя улыбку.
Снова появилась Жанетта, исчезнувшая было в спальне.
Джоани вздохнула.
— Ты что, собираешься идти в таком виде?
У Жанетты было тело зрелой женщины, но полудетское лицо. Такое сочетание носило убийственный характер. Обе ее девочки пошли в мать. Даже у Киры наметились грудки, хотя ей всего одиннадцать. Сегодня Жанетта была разодета, как Бритни, и выглядела вызывающе.
— Ты такая пышная! — Кира вновь пришла в восторг. — Это что, сапоги твоего приятеля?
— Отвяжись, сапоги — мои собственные.
Кира сникла.
— Я только спросила.
— Нечего и спрашивать.
У Жанетты вечно не хватало времени на младшую сестру, она считала ее помехой.
— Не разговаривай с ней так, паршивка, — вмешалась Джоани. — В любом случае Кира права. Если ты не одолжила их у приятеля, откуда ты их взяла?
— Она снова вышла на большую дорогу. Ты что, занялась воровством? — усмехнулся Джон-Джон.
Жанетта откинула длинные вьющиеся волосы за плечо.
— Да хотя бы и так. Тебе-то какое дело? Ты что, мой отец?
Джон-Джон сделал шаг по направлению к ней, но Кира успела втиснуться между ними.
— Пожалуйста, не затевайте драку!
Джоани закончила пить и со стуком опустила стакан на стол.
— Хватит! Почему я никогда не могу нормально уйти из дому? Хоть раз в жизни дайте мне спокойно поработать!
Джон-Джон ткнул сестру не очень нежно в грудь и прорычал:
— Следи за собой, девочка.
Она засмеялась.
— Я тебя совсем не боюсь, дорогой!
Он пристально посмотрел ей в глаза, и Джоани увидела, что за бравадой дочери кроется истинный страх.
— А стоило бы бояться, Джен, очень стоило!
Кира была явно расстроена. Казалось, воздух вокруг наполнился злобой. В это время распахнулась входная дверь, и тяжелой поступью вошла Моника. От нее исходил прямо-таки африканский дух — смесь чего-то совершенно невообразимого.
— Я выпила здесь неподалеку, — прорычала она. — Ты готова, девочка, или как? — Она почесала свою огромную грудь, утянутую лифчиком из эластика. — Вот зараза, прямо изводит меня! — пожаловалась она.
— В следующий раз думай, что покупать, — саркастически заметила Жанетта.
Прежде чем Моника ответила, вмешалась Кира:
— Мне кажется, это выглядит…
Все присутствующие, включая Монику, закончили за нее: «Красиво» — и снова рассмеялись.
Поцеловав детей, Джоани пошла на работу в веселом настроении.
Кира спустилась вниз по крутой бетонной лестнице в пустующую прачечную. Прачечная была необорудованной, поэтому там вечно ошивались дети. Удобно было сидеть и болтать, слушая обрывки музыки, долетавшие из квартир. Единственное, что смущало, — огромные мусорные баки, находившиеся неподалеку. Вонь от них, особенно летом, стояла невыносимая. Но и из них можно было извлечь свою пользу. В прошлом году в одном из баков был обнаружен новорожденный ребенок, в котором едва теплилась жизнь. Дети услышали писк, вынули бедняжку и вызвали полицию, став героями дня. Матери новорожденного пришлось покинуть округу, но прежде ее хорошенько поколотили соседи, ребенка, понятное дело, отправили в приют. Об этом случае вспоминали до сих пор, и детей больше никто не гонял — пусть уж сидят!
