Иван Жагель - В стиле «фьюжн»
Павленко откинул люк и взобрался на чердак. Здесь было сумрачно и очень пыльно. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться. Беглеца нигде не было видно, но в дальнем углу через распахнутое чердачное окно в это темное царство вливался веселый столб солнечного света.
Добежав туда и выбравшись на крышу, следователь сразу понял, что Чернова они упустили. На другую сторону дома спускалась пожарная лестница. А за домом шли какие-то гаражи и дальше — подъездные железнодорожные пути к хорошо просматривавшемуся отсюда Рижскому вокзалу. Спрятаться в таком месте было проще простого. Можно было, конечно, попытаться блокировать район, но пока приехало бы оцепление, пока людей проинструктировали и расставили по местам, сбежавший дизайнер успел бы уехать в другой конец города.
Поэтому Павленко лишь устало присел на крышу. Рана на голове у него саднила, но еще сильнее болела душа. За пятнадцать лет службы он так и не привык к тому, что приличные на вид люди бывают отъявленными мерзавцами.
Глава 12
Зря майор Павленко, рассевшись на ржавой крыше и наблюдая, как после долгой дороги поезда устало подтягиваются к Рижскому вокзалу, давал себе клятву, что не пожалеет ни сил, ни даже своей крови, чтобы поймать оборотня-дизайнера. Чернов действительно не знал, каким образом деревянная подставка от одной из пропавших бронзовых статуэток оказалась в его стеллаже за книгами. Это была самая невероятная загадка, с которой он когда-либо сталкивался в своей жизни. Пожалуй, Федор удивился бы меньше, если бы встретил на улице снежного человека, прогуливающегося под ручку с инопланетянином. Или вдруг ему сказали бы, что его мать приходится английской королеве сестрой и родня прислала приглашение провести выходные в Букингемском дворце.
Чернов не просто удивился находке. Едва он увидел эту покрытую темным лаком дощечку, как сразу понял, что погиб! Погиб окончательно и бесповоротно. Все складывалось самым неблагоприятным образом: у него не имелось алиби на время ограбления, он знал, что хранится в доме Кисина и сколько это стоит, именно по его инициативе туда привезли главное орудие преступления и, наконец, эта кошмарная улика! Теперь можно было отчаянно бить себя в грудь, клясться на Библии, пригоршнями есть землю — все равно ни один человек уже не поверил бы в его невиновность.
Но самое ужасное заключалось в том, что с этого момента никто бы и не стал искать танцовщиц, во всяком случае, по-настоящему. А только они способны были снять с Федора ужасные обвинения. Изводя допросами, вернуть статуэтки требовали бы от него, а он физически не мог бы это сделать. Получался замкнутый круг, вне которого оказывались истинные организаторы и исполнители преступления.
Естественно, на то, чтобы просчитать все детально, у Чернова не было времени. Понимание ужасной перспективы вошло в него где-то на уровне подсознания. Это было похоже на ослепительную вспышку света: он ясно представил, как сидит в тюрьме за преступление, которое не совершал, и каждый день испытывает колоссальные душевные муки, причем не только от окружающей обстановки, но больше — от неспособности повлиять на ситуацию, восстановить справедливость.
И побег Чернова тоже был абсолютно спонтанным, а не являлся следствием четко продуманного плана. Он вышел на лестничную площадку и здесь что-то щелкнуло в его голове, замкнуло какой-то контакт. Еще не осознав, что он будет делать дальше, Федор уже бежал по лестнице, стараясь оторваться от преследователей.
Он знал, что на последнем этаже есть лестница на чердак. Несколько месяцев назад ему устанавливали спутниковую антенну и он поднимался туда. Правда, в этот раз люк оказался закрыт, но Федор так саданул по нему плечом, что навесной замок лишь жалобно звякнул.
Взлетев наверх, Чернов закрыл крышку и встал на нее. Он слышал, как снизу следователь уговаривал его не делать глупости, и даже что-то отвечал ему, однако никакие силы не заставили бы сейчас Федора отдаться в руки милиции. Он не хотел добровольно ехать в камеру предварительного заключения. Да и прерывать побег на середине было еще глупее, чем предпринимать его. С таким же успехом можно было признаться в совершении кражи, а потом отрицать этот факт.
Оглядевшись, Федор увидел рядом с люком какую-то металлическую балку, очевидно оставленную еще строителями. Привалив ею крышку, он побежал сначала к другому люку, выходившему в соседний подъезд, но там его почти наверняка должны были встречать. Поэтому он на ходу изменил свое решение и через чердачное окно вылез на крышу.
Чернов молил о спасении, и небо предоставило ему еще один шанс. Буквально рядом с чердачным окном находилась площадка пожарной лестницы, которая вела на другую сторону дома. Обдирая до крови руки о ржавый металл и рискуя свалиться, он стал быстро спускаться вниз. Правда, теоретически существовала опасность, что и здесь его будет ждать милиция, но все обошлось — за домом не было ни души.
Дальше Федор пробежал между гаражами, перепрыгнул бетонный забор, пересек многочисленные железнодорожные пути, перемахнул еще какое-то ограждение и оказался уже на другой улице. Тут он перешел на шаг, отряхнул измазанные грязью и ржавчиной брюки. Важно было не привлекать к себе внимания. А метров через сто пятьдесят ему попалась остановка общественного транспорта, и он сел в первый же подошедший автобус, не выясняя, куда тот идет.
Только сейчас он понял, что ему удалось оторваться. Конечно, через час-полтора его приметы, а может, и фотографии будут у всех постовых милиционеров, и тогда охота за ним развернется всерьез. Но пока у него было немного времени, чтобы все обдумать и выработать план дальнейших действий.
На всякий случай Чернов сменил несколько автобусов. Это была элементарная мера предосторожности, способная запутать преследователей. А через сорок минут он вышел в районе Лубянки, где первым делом нашел банкомат и снял приличную сумму с кредитной карточки. Было очевидно, что уже вскоре ее заблокируют, а значит, стоило запастись наличными. Хотя бы на первое время.
Решив проблему с деньгами, Федор купил у торговца сувенирами майку с гербом города Москвы, бейсболку и большие солнцезащитные очки. Наверняка у милиционеров будет не только его фотография, но и описание одежды, в которой он сбежал, поэтому от нее стоило избавиться или, по крайней мере, от наиболее заметных ее частей.
В ближайшем общественном туалете он натянул обновку и, оставив в кабинке пиджак и рубашку, вышел на улицу. Теперь Чернов был похож на одного из многочисленных туристов, слонявшихся в центре города. К тому же бейсболка прикрыла волосы, а очки — половину лица и узнать его было трудно. Правда, майка с гербом столицы плохо сочеталась с брюками от костюма — к ней больше подошли бы джинсы, но в глаза все это не особо бросалось.
Завершив свое перевоплощение, Федор направился в сторону Кузнецкого Моста, где всегда было многолюдно и можно было смешаться с праздной толпой. Здесь он нашел небольшое кафе, забился в самый дальний его угол и, заказав чашку кофе, стал размышлять над сложившейся ситуацией.
Главными для него оставались все те же неразрешимые вопросы: каким образом деревянная подставка попала в дизайнерское бюро?! Кто и когда мог ее подкинуть?! Ответив на них, он не только бы установил, кто украл статуэтки, но и фактически спас бы себя.
Стараясь не упускать ни единой детали, ни единого эпизода, Федор еще раз мысленно просеял каждый день, прошедший с момента похищения танцовщиц, — час за часом, минута за минутой. И еще раз убедился, что никакой ошибки быть не может: после ограбления он был так поглощен сорвавшимся контрактом и необходимостью возврата двухсот тысяч долларов, что с клиентами и просто знакомыми людьми разговаривал лишь по телефону и никому не назначал встречу в своем бюро. Скорее, наоборот, в поисках денег ему пришлось слоняться по чужим офисам. Правда, в понедельник он приглашал приехать Сухорукова, но тот категорически отказался, очевидно, опасаясь, что его побьют, и в конце концов они пересеклись в кафе.
Не могла чего-либо забыть и Рита. У нее хватало недостатков, но провалами памяти она не страдала. А тем более она не способна была его предать или продать. Тут Чернов, возможно, впервые за свою довольно безоблачную, безалаберную жизнь почувствовал счастье оттого, что у него есть по-настоящему близкий, почти родной человек. Прежде он считал все это ерундой, дешевыми сантиментами, но сейчас едва не расплакался и ему даже пришлось прикрыть рукой повлажневшие глаза, чтобы скрыть свою слабость от окружающих.
Наконец он вспомнил и о еще об одном возможном варианте, упомянутом следователем, а именно: дощечку подбросили, когда в бюро никого не было. Однако через форточку там не пролез бы даже ребенок, а на двери стояло два хороших замка и справиться с ними могли разве что профессионалы. Хотя, с другой стороны, за похищение статуэток ценой в два миллиона долларов вряд ли взялись бы любители.
