Сергей Донской - Дикий фраер
Его ярость была всепоглощающей и мутной, как штормовая волна. Опять его попытались обвести вокруг пальца, опять хотели оставить в дураках, и терпение у Петра лопнуло, как перетянутый стальной трос.
– Стингер?! – бессвязно ревел он, брызгая слюной. – Мафия?.. Пытать меня, значит?!. Убивать?!
Все это время гантель безостановочно поднималась и опускалась, как будто превратилась в часть неуправляемого молотильного агрегата, вышедшего из-под контроля. Вверх-вниз, вверх-вниз. Когда завод постепенно закончился, Петр обнаружил себя стоящим над безжизненно распростертым телом. Блекло-желтые обои вокруг были испещрены красными потеками и кляксами, а по зеркалу медленно скользили вниз розовые комочки, напоминающие слизняков, оставляющих за собой влажные следы.
Опустив взгляд на лежащего, Петр тупо подумал, что теперь никто не определит с уверенностью, какого цвета у него были волосы до… до… в общем, недавно. Что касается лица убитого, то оно отсутствовало. Из блестящего красного месива, там, где у людей находится переносица, торчал острый обломок кости, почему-то белый, как отметил Петр, прежде чем его вывернуло наизнанку.
Извергая один желчный поток за другим, он смотрел сквозь набежавшие слезы на забитого им до смерти человека и не хотел верить, что ничего теперь исправить нельзя, что все останется так, как есть, и что забыть случившееся не удастся никогда.
Распрямлялся он долго и трудно, словно постарел сразу на несколько десятков лет. Бросил еще один взгляд на убитого, посмотрел на свое отражение, усеянное кровавыми брызгами, и только тогда окончательно понял, что проснуться не удастся. Все это было явью.
В мире появился очередной труп и очередной убийца. Минуту назад они должны были поменяться местами, но радости от того, что этого не произошло, не было. И страха тоже не было. Даже гнев куда-то улетучился. Прислушиваясь к своим ощущениям, Петр не обнаружил внутри себя ничего, кроме остатков тошноты. Но она постепенно проходила, а взамен ее не возникало ничего. Осталась только пустота. А еще дикая усталость.
Хотя в карманах у Петра только мелочь осталась, обыскивать труп он не стал, побрезговав прикасаться к телу, испачканному кровью и тошнотворной подливой. Просто отметил про себя, что покойник собирался орудовать самой обычной металлической расческой с длинной заточенной ручкой, а из его кармана вывалилась большая связка разнокалиберных отмычек. «Урка, – холодно заключил Петр. – Так ему и надо. И честным людям хорошо – одним уродом меньше».
Странно, но после этого немного полегчало. Появились силы думать и действовать. Споро, но без лихорадочной спешки он стал готовиться к бегству.
Стингер со своей кодлой мог дожидаться Петра снаружи сколько угодно, он вовсе не намеревался прорываться из подъезда с боем. Насчет того, что в неволе он долго не протянул бы, покойный мужичок угадал правильно. Скорее Петр согласился бы добровольно стать к стенке, чем гнить заживо среди отбросов общества.
Тщательно отмыв в ванной лицо и руки, он почистил влажной губкой куртку и ботинки и только потом перешел в комнату. За считанные минуты из простыни, пододеяльника и двух занавесок был сплетен импровизированный канат, который Петр привязал к перилам балкона и спустил вниз, мало заботясь, достанет ли он с пятого этажа до земли. Уйти он намеревался через соседний подъезд, у которого никто его поджидать не мог. «Караулят они меня с автоматами да заточками, блатари поганые! – то ли бормотал вслух, то ли думал Петр про себя. – Караульте-караульте. Я вам не скотина безответная, чтобы меня ни за что ни про что жизни лишать!»
Жаль было бросать сумку с вещами, штангу, которую он отжал не один десяток тысяч раз, свернутый в рулон плакат с блондинкой на заморском пляже. Все было такое родное и знакомое. Вот только начиналась у Петра отныне совсем новая жизнь, а из той, прежней, где остался труп, он должен был исчезнуть.
Бросив на комнату последний взгляд, он пошарил по карманам, проверяя, на месте ли оставшиеся деньги и документы. Потом набросил на плечо короткий брезентовый ремешок автомата. Прихватил гантель, которая должна была пригодиться при перелазе на соседскую лоджию. Да и оседлал отсыревшие от моросящего дождика перила балкона, даже не перекрестясь на дорожку.
Брешь в застекленной лоджии справа он проделал гантелью, а потом старательно сокрушил осколки, засевшие в раме. Ладонь слегка порезал, рукав куртки распорол, но в целом управился ловко, без лишних телодвижений. А когда, раздвигая ногами пустые бутылки и невесомые картонки, приблизился к освещенному окну, увидел в комнате застывшую в испуге голую парочку. Девка на коленях стояла, мужик рядом торчал, разинув недоуменно рот. «Сектанты? Трясуны? – поразился Петр. – Во, бляха-муха, жизнь пошла: одни друг дружку убивают почем зря, а другие тем временем богу молятся!»
– Открывайте! – велел он, показав парочке автомат.
Глава 7
На ловца и зверь бежит
Не соврал Петру покойный насчет засады снаружи, хотя сам не ведал, что сказал правду. Во дворе, образованном блочными девятиэтажками, в одной из которых Лехман недавно снял охраннику однокомнатную квартиру, действительно приткнулась темно-синяя «Тойота» с полностью укомплектованным оружием экипажем. Стволов было пять – по одному на каждого. И все эти лихие люди с пасмурным выражением лиц на самом деле давно следили за Петиным подъездом, заняв такую позицию, чтобы их автомобиль сливался в темноте со скопищем мусорных баков, кустов и деревьев.
Фонарные столбы давно превратились в бесполезный антураж, так что свет из них можно было высечь разве что собственным лбом – в виде россыпи искр из глаз. Во дворе выделялись яркими прямоугольниками лишь окна домов, но дождливая мгла поглощала их скудный свет задолго до того, как он успевал достичь земли, поэтому обнаружить засаду мог только любитель обстоятельных ночных прогулок. Таких в округе давным-давно не наблюдалось.
О том, что в ночи отваживаются бродить какие-то живые люди, говорил лишь далекий истеричный смех, от которого за версту несло анашой.
«Тойота» безмолвствовала, даже приглушенная музыка не доносилась из нее наружу. Самое комфортабельное место переднего пассажира занимал сухощавый мужчина с обритым наголо черепом, отчего его уши казались раскинутыми на манер крыльев летучей мыши. Живости его глаз позавидовал бы разве что покойник, а тонкогубый рот мужчины напоминал шрам, оставленный острой бритвой. И все же это был именно рот, настоящий же шрам пересекал его левую щеку от уголка глаза до середины скулы.
Розовый рубец привычно дернулся, когда мужчина приоткрыл рот на ширину щели почтового ящика и негромко сказал:
– Монгол! Корявый! Жмите в подъезд, продыбайте там обстановку. Что-то надолго запропал корешок наш ненаглядный. Не нравится мне это.
– Так «волжана» его до сих пор на месте, Стингер, – строптиво заметил узкоглазый крепыш неопределенного возраста, которому явно не климатило выбираться из теплого салона в промозглую темень. – Не пешком же он попрет с такими бабками через весь город?
Тот, кого он назвал Стингером, сказал, не повысив голос и не повернув бритую голову назад:
– Ты, оказывается, думать любишь, Монгол? Так из тебя запросто премудрый японец может получиться. Укоротить на голову – и готово. Будешь японским всадником без головы. Хочешь? – Ответом Стингеру было молчание, и он повторил, резко ожесточив голос: – Я спрашиваю: хочешь?
– Ладно, проехали, – пробормотал Монгол.
– Проехали, – кивнул Стингер с легким разочарованием в голосе. – Как новичка, на первый раз прощаю. Второго раза не будет, Монгол. Заруби это на своем курносом носу, пока он у тебя имеется. Здесь банкую я, остальные суетятся. А любителям побакланить давно куранты поставлены на сто первом километре.
Корявый в этом никогда не сомневался, поэтому окончания диалога дожидался снаружи, прикрывая шею от мелких дождевых капель поднятым воротником. Монгол, присоединившийся к нему, хотел выругаться по поводу ненастья, но прикусил язык, опасаясь, что его метеорологическая сводка будет истолкована превратно.
– Действуйте по обстановке, – напутствовал бойцов Стингер, по-прежнему глядя в темноту перед собой. От этого создавалось впечатление, что он там видит нечто такое, что недоступно глазам простых смертных.
Когда обе мужские фигуры пошлепали по лужам в направлении дома, он снова застыл в мрачном ожидании, которое хорошо знакомо лысоголовым грифам, способным часами караулить жертву.
Лехмана, к примеру, пасли несколько месяцев. Менялись названия и адреса фирм, мелькали и исчезали различные суммы на счетах, но Стингер был терпелив и целенаправлен, как та самая портативная ракета, в честь которой он получил свою взрывоопасную кличку. Не к стрельбе по воробьям он изготовился, потому и не спешил, ждал своего часа.
