Владимир Першанин - Золото прииска «Медвежий»
Вертолет — грузопассажирский МИ-8 доставил нас до верховьев Норы, где я без особого труда отыскал бывший лагерь ЛБ-08/62. Ровными рядами стояли знакомые бараки, немного поодаль виднелся военный городок.
Бревенчатые склады, двухэтажная контора прииска, причал тоже сохранились. Только ни над одним строением не поднимался дым, все вокруг было безлюдно и тянулась вверх лесная поросль. А чего делать человеку в этом глухом, мрачном месте? Мы вспугнули лишь несколько оленей, которые шарахнулись от реки в еловую чащу.
Гораздо сложнее оказалось отыскать Илим. За прошедшие годы Нора в нескольких местах изменила русло. Появились новые острова и протоки, а километра на полтора выше «Медвежьего» река пробила невысокую гряду и залила широкую каменистую ложбину. Ущелья и мелкие речки-притоки Норы были сверху похожи как близнецы, и мы проскочили лишних километров двадцать.
Захар, прилипнув к иллюминатору, щурился, снимал и снова надевал очки, но все внизу сливалось для него в сплошное пятно, и он молчал. Всем своим видом он показывал, что искать Илим — не его дело. Главное, он навел на след золотой россыпи, а дорогу пусть показывает вон тот лох. То есть я. Но у меня тоже пока ничего не получалось, и Захар поджимал толстые бледные губы.
— Давай вон туда, к той скале, — показывал я пилоту направление.
Но ущелье оказывалось совсем не то, которое было нам нужно, и вертолет снова взмывал вверх. Марат вел себя спокойно, зато стал заметно нервничать Захар. Трое других членов нашей бригады искателей приключений сидели в глубине салона и молча пили пиво.
Наконец, после четвертого или пятого снижения, я разглядел знакомые красноватые утесы, стену темных елей, прибрежную отмель и узкую речку, серой лентой петляющую по дну ущелья.
…Вертолет исчез за кромкой леса, и мы принялись разбирать вещи.
Прежде чем рассказывать о дальнейших событиях, я хотел бы описать компанию, в которой находился уже четыре дня.
Марат был старшим. Захар набивался к нему во внештатные заместители, но тот, отлучаясь, оставлял вместо себя Женьку Кандыбина, по кличке Ганс. Кандыбин и правда напоминал немца из фильмов о войне: блондинистый конопатый здоровяк с мордой эсэсовца и толстой, вросшей в плечи шеей. Со мной он почти никогда не заговаривал, проходя словно мимо пустого места. Это был мордоворот со стажем. С Маратом работал не один год, и бригадир доверял ему полностью. Когда Ганс переодевался, я увидел на его торсе ярко-синюю татуировку — церковь с тремя куполами. Ровно столько судимостей было у двадцатишестилетнего Женьки Кандыбина. Как я понял, он никогда и нигде не работал, еще малолеткой связался с уголовниками и был по натуре жесток и скрытен.
Второй качок — Игорь Дорошенко, по кличке Студент, был мне уже немного знаком. Он сопровождал Марата в нашу первую встречу в Ростове и приезжал за мной в Югорск. Дорошенко по натуре был попроще, любил посмеяться и еще не успел стать стопроцентным бандитом, как Ганс. Года три назад Игорь закончил институт физкультуры, помотался по стране и, не найдя ничего подходящего, вернулся в Ростов. Околачивался на рынке, занимаясь мелкой спекуляцией, и был подобран там Маратом. Игорь проходил нечто вроде стажировки, а в такую ответственную поездку был взят лишь по той причине, что несколько месяцев на Урале работал в старательской артели и имел хоть какое-то понятие о технологии промывки золота.
Шестым членом нашей компании был Андрей Ваганов, единственный профессионал-золотоискатель среди нас. Марат с помощью местной братвы отыскал и нанял его в Якутске. Высокого роста, с жилистыми крепкими руками, он держался несколько особняком, пока еще никого из нас не зная. Было Ваганову лет сорок пять и за первые дни я услышал от него не больше десятка фраз. Он присматривался к новым для него людям, и, как я заметил, они не слишком ему нравились.
Такова была компания, в которой мне предстояло искать золото на речке Илим, затерянной в горах Якутии.
Марат подошел к берегу и долго всматривался в воду. Зачерпнул горсть мокрого песка и растер в ладони. Возможно, он сразу хотел увидеть крупинки золота.
— Дикое место, — помолчав, проговорил он и стряхнул песок.
Узкая, стиснутая хребтами долина Илима была погружена в сумрак. До заката оставалось часа три, не меньше, но солнце уже давно зашло за вершину хребта и все здесь выглядело мрачно: замшелые столетние ели, стволы упавших и догнивающих деревьев, темно-зеленая, струящаяся между валунами вода.
Надо отдать должное Марату — группу он экипировал хорошо. Мы быстро установили две канадские палатки с надувным дном и пологом внутри. Запас продуктов был упакован в большие картонные ящики, для которых мы соорудили помост из бревен и накрыли брезентом. Возле палаток между елями натянули камуфляжный водонепроницаемый тент и установили в центре разборный алюминиевый стол.
Туристы, да и только! Любители природы или охотники-промысловики… Оружия привезли на целую промысловую бригаду. Вместе с барахлом из вертолета выгрузили два самозарядных карабина СКС, двустволку двенадцатого калибра, а у Марата я разглядел под курткой тяжелый, отсвечивающий белым никелем пистолет.
Марат распоряжался быстро и толково. Меня он перекрестил в Стаса.
— Для оперативности! А то пока по имени да отчеству, забудешь, о чем речь начинал. Не обидишься, Вячеслав Николаевич?.. Игорь, занимай вместе с Захаром и Стасом вон ту палатку. Мы с Женькой и Вагановым займем вторую.
Ну что же, логично! Андрей и я в компании Марата чужие, и оставлять нас вместе нежелательно.
Для хлеба и скоропортящихся продуктов я посоветовал вырыть яму.
— Бери в помощь Игорька и валяй! — одобрил Марат.
Дорошенко, раздетый до пояса, играя мышцами, взялся за лопату. В отличие от Кандыбина у него на теле не было ни одной татуировки. Молодой крепкий парень, смеясь, откидывал тяжелые пласты земли. У него было хорошее настроение, и он с удовольствием разминал застоявшиеся за три дня дороги и вынужденного безделья мышцы. И тем не менее это был уже член бригады, прошедший испытание кровью, привыкший к большим дармовым деньгам и опьяняющему чувству превосходства над людьми. Просто сейчас в нем проснулся прежний студент, мамин сын, пока еще далекий от рэкета, мафии, насилия…
— Отдохни, — потянулся я за лопатой, но Дорошенко отрицательно замотал головой.
— Я сам! Знаешь, сколько земли в институте на шабашках перекидал? У родителей деньги не любил просить. Каждое лето на стройке вкалывал. На модные штаны и кроссовки зарабатывал.
— Сейчас больше выходит?
— Нормально! Побольше, чем у физкультурника в школе… раз в пять.
— И все деньги получаешь, наверное, вовремя, без задержек, — подковырнул я его, но Игорь насмешки не почувствовал.
— А как же! Организация серьезная, дисциплина на уровне. Кому положено — день в день платят. С братвой шутки хреновые.
Лопата звякнула о лед. Игорь, наклонившись, разглядывал бурую поверхность мерзлоты.
— Здесь что, и летом лед не тает?
— Вечная мерзлота. Покойника положишь, через сто лет, как живой!
Упоминание о покойниках Игорю не понравилось. По всему было видно, что здесь, в угрюмом ущелье Илима, он чувствовал себя не слишком уютно.
Вечером у костра Марат распределял обязанности:
— Захар готовит еду и дежурит по лагерю. Игорь работает в паре со Стасом. Ваганов — с Евгением. Подъем в шесть ноль-ноль, полчаса на все процедуры — и бегом на работу. Обед в двенадцать — и снова до темноты вкалываем. Считайте себя ударной бригадой коммунистического труда! Помнишь, Стас, такие бригады?
— А как же.
— Ну вот. Бездельников не будет, слишком дорогое удовольствие — наше здесь пребывание. Вертолет, палатки, жратва, то-се… Разве что Захару, как заслуженному вору, днем поспать разрешим. И то, если он нормальный суп варить научится. А про это дело забудьте, — Марат кивнул на разбросанные водочные бутылки и банки из-под пива. — Норма наркомовская: сто грамм перед ужином — и все.
— Сто пятьдесят. Сто грамм я и не почувствую, — поправил бригадира Женька Кандыбин и со скрежетом раздавил веснушчатой пятерней банку из-под пива.
— Ну ладно. Пусть сто пятьдесят, — засмеялся Марат.
Я часто вспоминал тот первый вечер на Илиме. Долгие северные сумерки, журчание быстрой горной речки и наползающий с хребтов туман. Дрова шипели и стреляли в сыром воздухе. Я смотрел на огонь, и чувство нереальности происходящего не оставляло меня. Те же столетние ели, зубчатые вершины хребтов и люди вокруг костра. Тогда, в апреле пятьдесят восьмого года, нас было пятеро. Трое погибли, а нас с Захаром снова столкнула судьба. Я вспомнил прошлое, и предчувствие, что эта россыпь снова не принесет никому добра, не оставляла меня.
— Медведи здесь водятся? — спросил Кандыбин.
