Нина Соротокина - Летний детектив
— А Игнат где сидел?
— Игната не было.
— Почему? Его не позвали?
— Нет, Лева всех звал. Просто к Анне Васильевне опять из Калуги племянница приехала. По-моему, Игнат крутит с ней амуры.
— Амуры так амуры, — вздохнул Никсов, вглядываясь в план.
— Алиби будете выяснять? — не сдержав ехидства, поинтересовался Флор.
— Буду. Как все сидели на террасе, когда Марья Ивановна появилась с подносом?
— Наверное, так и сидели, как я описал. Помню, Артур уходил в сад курить, я вместе с ним вышел, посидели на ступеньках, посмотрели на звезды.
— И что?
— Опять вернулись на террасу. Спор был. Всем было интересно. Потом… не помню. Пиво в бочке кончилось, Артур выставил все бутылки на общий стол. Да, Сикорский вышел из-за стола и ушел в дом. Насколько я понимаю, в туалет. Пиво на него всегда так действует.
— Вы не помните, когда именно прозвучал выстрел?
— Что-то около двенадцати. Нет, позднее. Я когда за фельдшером приехал, он ворчал, везите раненого сюда, мол, не могу дежурство оставить, мол, надо же придумать такое — в два часа ночи к больному волочить, — Флор умолк, а потом спросил осторожно: — Вы кого-нибудь подозреваете? Из нас?
— Почему — из вас? Здесь деревня. Каждый мог выстрелить.
— Нет, деревенские к этому не имеют отношение. Раньше у Бомбиста оружие было, но милиция отняла. Да и откуда бы они пистолет взяли?
— Сейчас пистолет раздобыть не штука. Кстати, у меня к вам просьба. Дайте телефон или расскажите, как добраться до местного оперуполномоченного. Как его фамилия?
— Зыкин. Он был здесь вчера, когда труп около церкви обнаружили, он его в морг увез. Записывайте номер телефона.
— Я знаю, — сказал Никсов, доставая записную книжку, — есть версия, что убийство совершили проезжие молодцы, недавно освобожденные по амнистии.
— Василий, сознаюсь вам, что в последнее я не верю. И еще скажу — я знаю убитого. Фамилия-имя его мне его не известны, но я с ним встречался. Зыкину я не признался в этом. Не до милиции мне сейчас. А вам скажу…
Никсов внимательно выслушал рассказ Флора про казино.
— А Лев Леонидович с ним точно не знаком?
— Точно. Во всяком случае, я так понял. Мы с Львом всего лишь соседи, а никак не закадычные друзья. Я, например, не могу вам сказать, были ли у него враги. Понятия не имею, какие у него проблемы, в смысле — трудности.
— И еще вопрос — последний. В тот вечер в казино Артура не было?
15
Купание принесло облегчение, но ненадолго. Пока добрался до дома, опять весь взмок. Зной, как в Сахаре. Воздух струится, и все предметы словно колеблются, меняя очертания. Скорей бы в тень!
Никсов поднялся по ступеням на террасу и замер. На торце длинного стола — вот он, на только что нарисованном Флором плане — закинув голову на спинку плетеного стула, сидела Марья Ивановна. Правильнее сказать — лежала, трупы не сидят. Приоткрытый рот ее был окровавлен, на щеке рдела роковая отметина — видимо рана, белый фартук на груди тоже в кровавых пятнах. Над несчастной кружили мухи. В голове вспыхнули слова Флора:
— А почему вы так уверены, что стреляли именно в Леву? В него попали, это точно. Но ведь мы можем предположить, что метились в другого человека.
Он тогда сказал:
— Для отвода глаз что ли? Начитались Честертона: спрятать бумаги среди бумаг, труп среди трупов… Сейчас так даже в детективах не пишут. Сейчас везде реальные бандиты и крутые пацаны. Им человека убить, что комара прихлопнуть…
Ну, эту-то за что? Чем могла так досадить кому-то безобидная тетушка? Чушь, конечно, но как говорится «факт на лице». Может быть, она слишком много знала? Что-то лишнее увидела, что-то ненужное подслушала…
На ватных ногах Никсов подошел к убитой. Фу, черт! Идиот! Как он не заметил рядом полной корзины вишен? На коленях у мнимой покойницы стояла миска с тонущими в соке вишневыми косточками, безжизненная рука сжимала металлическую шпильку. Никсов осторожно тронул пенсионерку за плечо. Она тут же открыла глаза, обвела террасу мутным взглядом:
— Что? С Левушкой плохо? Что вы меня трясете? Говорите наконец!
— С Львом Леонидовичем больше ничего плохого случиться не может, он в больнице, — Никсову было неловко, и он совершенно не знал, с чего начать разговор.
— Во сне видела какой-то ужас. Бегу куда-то, задыхаюсь, прячусь, а проснуться не могу. И все, как наяву. И вдруг — тыква. Огромная! А из тыквы — рука, и хвать меня за плечо. Вы не знаете, к чему во сне видеть тыкву?
— К изобилию, — с готовностью отозвался Никсов. — А ужасы во сне вполне объяснимы. Столько событий! Летние сны вообще бывают очень разнообразны.
— Что значит — летние?
— Это определение Демокрита — был такой мыслитель в Древней Греции. Может быть, помните? Он говорил: «В мире нет ничего, кроме атомов и пустоты».
— А что? Разумно. А летние сны?
— Демокрит считал, что от всех людей и предметов отлетают легчайшие оболочки. Он называл их эйделами. И во сне мы их улавливаем. Отсюда, кстати, идол, — Никсов воодушевился, а воодушевившись — успокоился, чувство неловкости прошло. — Идол — это оболочка, образ, а не сама вещь. Так вот, осенью и зимой слишком много ветров. Они перемешивают эйделы, и люди во сне видят черте-те что.
Марья Ивановна рассмеялась:
— Но сейчас лето. Правда, у нас в Стане иногда очень ветрено. — Она облизнула выпачканные соком пальцы. — Вы, наверное, думаете про меня — бесчувственная. Племянник в больнице лежит, а бесчувственная особа пошла вишню собирать. Но ведь пропадет — жалко!
— Вы не бесчувственная, вы хозяйственная, — с улыбкой сказал Никсов.
— Отвратительное занятие — выковыривать из вишен косточки. Я пробовала машинкой. Ничего не получилось. У моей машинки центровка испортилась. У Левушки любимое варенье — вишневое. А с косточками варить я не умею. Там какие-то тонкости с синильной кислотой. Да и невкусное оно — с косточками. Вы хотели со мной поговорить? Пошли на кухню. Я руки помою, а вас кофе напою. Да вы наверное и проголодаться успели. И вообще, вы завтракали? Я утром в саду, так что каждый завтракал самостоятельно.
Прошли на кухню. Как не странно, здесь было не жарко. Марья Ивановна умудрилась устроить в помещении сквозняк. В открытой форточке весело шуршали бумажные ленты. Никсов вспомнил свою бабушку. Она устраивала из газет такие же занавески от мух. Странно было видеть столь старомодное приспособление на этой комфортабельной кухне. И как бы услышав его мысли, Мария Ивановна пояснила:
— Горе наше: в июне — комары, в июле — мухи. И ведь нет на них никакой погибели. Если скот держат, значит, навоз. Да еще на краю деревни старая свиноферма. Она так и набита дерьмом! Пока ее деревня на дрова не растащит, а дерьмо землицей не присыпит, так и будем мучиться. Так о чем вы со мной хотите поговорить?
— Я хотел восстановить полную картину вечера: кто и где на террасе сидел, о чем говорил, когда куда уходил. Ну, и так далее…
— Понятное дело, — тут же отозвалась пенсионерка, разлила кофе по чашкам, уютно уселась напротив и сказала, — это не он.
— Кто — не он?
— Я знаю, Левушка вам все рассказал. Вы думаете, что если Артур ко мне ночью в спальню заходил, то значит, и в Левушку он стрелял?
— Ничего подобного я не утверждаю. Это вы говорите, что ночью в грозу в вашей спальне был именно Артур.
— Ничего я не говорю. И вообще — Артур не убийца. И тот, ночной злоумышленник — тоже не Артур. Да он на него и не похож вовсе.
— Опишите вашего ночного гостя.
— Я только одежду видела. Самого его я не помню.
— Хорошо. Но рост, например, подходит? Хотя бы примерно.
— Здесь любой рост подойдет. Здесь только карлик не подойдет. Он согнувшись надо мной стоял.
— Ну, хорошо. А комплекция? Худой — толстый?
— У нас здесь только один толстый был — Костя-Фольстаф. Но он жену-то не в состоянии был в руках удержать, не то что пистолет.
— А голос? Вы говорили, что он кричал.
— Голос тоже всем подходит. Мой, как вы говорите, ночной гость заорал так, словно его режут. Я думаю, когда людей режут, она все орут примерно одинаково. И вообще, Артур подштанники носит, а у того, с пистолетом был совсем другой стиль одежды.
— Но ведь дождь лил как из ведра. Насколько я понял, он был в плаще?
— В плаще, и рукава задрались. Это не Артур. Ворсик у него на коленях сидит. Если бы Ворсик его оцарапал, он бы нипочем к нему на колени не пошел.
Здесь Мария Ивановна лукавила, хоть и не хотела себе в этом признаться. Когда Ворсик избороздил ногу своей обидчице Анне Васильевне, он хоть и не сидел у нее на коленях, та вообще кошек никогда на руки не брала, но, выгнув дугой длинное тело и, вздыбив хвост, с удовольствием терся о ее ногу и нагло мурлыкал от удовольствия.
Но Марья Ивановна не хотела, чтобы потенциальной убийцей, чудовищем, замахнувшимся на любимого племянника, был ближайший его человек. Столь очевидная подлость и так близко — непереносимо! Так нагло влезть в их спокойный, сытый и ухоженный мир! Да и страшно, между прочим. Пусть убийцей будет кто-то из чужих.
