Дерек Марлоу - Чья-то сестра
Брэкетт помедлил с ответом, будто смаковал изысканный муттон-ротшильд, затем произнес:
— Отменно!
Мириэм расцвела и подтолкнула кастрюлю поближе. Брэкетт вперился взглядом в кастрюлю, закрывавшую Горовитца.
— Спасибо, Сидней, — покачал он головой, — я отлично себя чувствую. Тебе со мной одни хлопоты!
— Да что ты, Уолтер! Ну, Мириэм, скажи!
— И правда! Когда бы ты еще зашел!
— Уже поздно, — сказал Брэкетт. — Пора двигаться. Не обижайтесь.
Мириэм взглянула на мужа, тот знаком велел ей выйти. Мириэм нехотя ушла. Было слышно, как она моет на кухне тарелки.
— Чего не ложишься, Мириэм? — окликнул Горовитц, возвел глаза к потолку и снова обратил все внимание на Брэкетта.
— Старик, нет, ну как ты бушевал в машине! Даже крышу прошиб!
— Извини, запоздалая реакция.
— Ну понятно. Крыша—ерунда. Но ты так буйствовал! У-ух!
— Сидней.
— Ага?
— Ты не против, если я?.. — Брэкетт указал на суп.
— Конечно. Оставь его. Пусть и ребятишки пострадают завтра. Знаешь, моя жена, наверное, единственная еврейка, которая не умеет готовить.
Помолчали. Брэкетт оглядывал комнату: на дальней стене традиционная галерея фотографий. В основном детишки: играют на пляже, стоят, зачарованные, в Диснейленде, катаются на велосипедах. Брэкетт подошел ближе.
— Растут потихоньку.
— Не пропустят ни дня. А ты правда уже в форме?
— Заладил! Говорю, все отлично.
Чтобы сменить тему, Брэкетт перешел к своей фотографии, снятой 18 лет назад. Он на ступеньках маленькой церкви в своем лучшем костюме, в петлице гвоздика. За руку держится Дороти, а справа — Кембл. На заднем плане — лицо Горовитца. Быстро переведя взгляд на другое фото, Брэкетт воскликнул:
— Эге! Да это ты! Групповой снимок выпускников-полицейских на фоне суровых ворот их училища.
— Я, а кто же еще! Разве не видел ее раньше?
— Наверное, видел. А вот и Херб. Херб Йохансен.
— Выпуск новобранцев.
— А я считал… — начал было Брэкетт и запнулся.
— Считал, что он старше? Нет, Уолтер. Херб честолюбив. Мне кажется, он всегда добивается своего. Смотри-ка, и Симмонс тут.
Брэкетт молчал.
— Уолтер, мне пришлось доложить Симмонсу, — вдруг сказал Горовитц.
— Что?!
— Прости, пришлось. Ведь я на дежурстве…
— Что ты ему сказал?
— Да так, ничего. Что Лумис был в «тойоте». Пришлось. Дело ведем мы, а не ты. Кроме того, надо же было о чем-то подавать рапорт.
— Но почему? Почему про это? — Брэкетт удивился своему твердому тону. — Разве происшествия у «Джими» мало? Дело не только ваше. Его расследую я.
— Извини, Уолтер. Симмонс битый час орал на меня, и… Не хотел втравливать тебя, честное слово…
Брэкетт все смотрел на снимки. Невольно он вздрогнул, будто какое-то шестое чувство подсказало, что одно из лиц — Иордан. Брэкетт попытался стряхнуть наваждение, убеждая себя, что не верит в интуицию, просто у него перевозбуждены нервы. Но ощущение, свалившееся ниоткуда, никак не смахнуть. Да и не свалилось оно, это ощущение. Какое там шестое чувство! Всего-навсего результат холодных, трезвых размышлений.
— Присядь, Уолтер! Успокойся. Мириэм сварит кофе.
Избегая взгляда Горовитца, Брэкетт молча направился к двери, попрощался и быстро вышел из комнаты.
Он слышал, как Горовитц зовет его, видел вспыхнувший на площадке свет, но был уже в вестибюле. Брэкетт захлопнул парадную дверь и торопливо вышел на бодрящий ночной воздух.
Двенадцатая
Осторожно ступая, Брэкетт вошел в кулинарию через боковую дверь и поднялся к себе.
Оглядев комнату и убедившись, что никто не заходил, он машинально заглянул под пепельницу, где лежала записка. Ему звонили. Дважды. Миссис Марнстейн, конечно, и кто-то еще. Не назвался. Брэкетт раздумывал, кто бы это мог быть. Оказалось, что список кандидатур бесконечен, и он бросил бессмысленное, одуряющее гадание.
Как ни взгляни, день был утомительный, хлопотный, события его определялись разными людьми и случайными разностями. На данной стадии Брэкетту хотелось подумать, слепить все воедино и проанализировать события, преобразовав их в привычную и простую цепочку.
Он разделся, с облегчением обнаружив, что отделался легкими синяками. Прихватив папку с делами Лумиса, ручку, сигареты и пепельницу, он бочком вскарабкался на постель, взбил подушки и принялся за записки. Кое-что перечеркнул, кое-что оставил. Подтвердил прежние ответы — где полновесной точкой, где осторожным знаком вопроса. И удивился: сколько исписано страниц, сколько прибавилось имен!
Его тревожило обилие версий. Особенно прибавилось их за последний час.
Брэкетт отложил листки. Сквозь дремоту он неожиданно услышал шаги. Кто-то расхаживал в комнате наверху. И не тайно, украдкой, а очень даже в открытую, безбоязненно.
Может, Либерман? Нет, непохоже (Либерман пришаркивает, а наверху ходят резко, энергично.). В комнате уже десять лет никто не жил. Она принадлежала Гарри Кемблу.
Брэкетт настороженно прислушивался: шаги остановились в углу, прямо у него над головой. Он уставился на потолок — тихо, может, все-таки почудилось? Уж не его ли возня с убийством исказила реальность? Но нет! Шаги были! Он уже не сомневался, набрасывая плащ и мешкая у окна, — правая рука соблазнительно близко от ящика стола. Он медленно выдвинул ящик, тронул пистолет, и вот оружие уже в кармане. Брэкетт открыл дверь и шагнул в темноту коридора.
Комната Кембла находилась на самой верхней площадке. Подойдя ближе, Брэкетт увидел свет, пробивавшийся из-под двери. Пришелец вел себя вызывающе нагло. Или он имел на это право? Странно, но именно это соображение тревожило Брэкетта больше всего: не то, чтобы он боялся увидеть в комнате Гарри, нет. Его страшил глубинный смысл возвращения Кембла. Вряд ли Брэкетт сумел бы облечь опасения в слова, да и к чему? Он приостановился, переложил пистолет в левый карман, бесшумно повернул ручку, распахнул дверь и шагнул в комнату. Мужчина обернулся — спокойно, точно его присутствие было здесь вполне обычным и нормальным.
— А, вот и вы! — воскликнул он, не давая Брэкетту опомниться. — А я уж гадал, куда же вы запропастились!
Брэкетт растерялся: перед ним стоял лейтенант Симмонс.
— Мне страшно неловко, — Симмонс присел на стол, — но, честно говоря, я думал, что комната ваша.
Они спустились вниз и стояли теперь в кабинете Брэкетта. Брэкетт потихоньку закипал, злясь на поведение Симмонса и на то, что сам он одет в пижаму.
— Нет, комната не моя. Но в любом случае вы не имеете права вламываться в дом. Не важно, днем или ночью.
— Но, Брэкетт, я не вламывался, — Симмонс позвенел ключами. — Я открыл! Ключом! Звонил вам, да не застал.
— Может, и звонили, но не предупредили, что собираетесь зайти.
— Ну да? — Легкий взлет бровей. — Я просил какого-то иностранца сообщить вам о моем визите.
— Либерман — венгр.
— Венгр? Может быть, может быть.
Симмонс улыбнулся, а Брэкетту стало неловко, что карман плаща оттопыривает пистолет. Если Симмонс что и заметил, то промолчал, только, небрежно оглядев стол, взял пепельницу, повертел ее в руках и поставил на прежнее место.
— Что же вы хотите? — спросил Брэкетт.
— Значит, наверху — комната Кембла.
— Да.
— Угу… А вы, похоже, надеетесь, что он вернется… Как там называется это местечко? Вы мне еще говорили… «Осенние пастбища»… Ах. нет, «Осенние поляны».
— И не думал ничего говорить…
— Нет? Ну не важно. Так вы все-таки…
— Что?
— Надеетесь, что Кембл вернется?
— Конечно. Послушайте, зачем вы пришли так поздно? Неужто нельзя было потерпеть до утра?
Симмонс изобразил недоверчивое изумление.
— Брэкетт… я же пришел поблагодарить вас!
— За что? — подозрительно поинтересовался Брэкетт.
— За помощь. Мне рассказали о ваших теориях про машину девушки, и я проверил отпечатки пальцев на сиденьях…
Брэкетт молча ждал.
— И знаете, что обнаружилось? Лумис точно был в машине. Факт бесспорный. Но сидел он не за девушкой.
Сказано буднично, будто Симмонс знал, что для Брэкетта это не новость. И все же лейтенант добавил:
— А вы,похоже, не удивились.
— Нет.
— Значит, уже вызнали про второго пассажира?
— Да.
— Знаете, кто он?
— Нет.
— Мы тоже — нет. Ни одного отпечатка. Только размазанное пятно перчатки поверх отпечатков Лумиса.
— Убийца девушки был в перчатках?
Чуть поколебавшись, Симмонс стремительно повернулся к нему.
— Так вам уже известно, что девушку убили?
— Да. — Брэкетт смаковал каждое мгновение.
— Похоже, я вас недооценивал, — Симмонс пытался вернуть свое превосходство. — Все-таки вы детектив. Вон, табличка на двери. Но помнится, я не велел вам вмешиваться.
