Роджер Желязны - Покойся с миром

Я вскочил на ноги и выбежал в прихожую. Внизу хлопнула дверь машины. Значит, он припарковался прямо у ворот виллы и не стал глушить двигатель. Услышав визг шин, я прислонился к дверному косяку, положил правую руку на левое предплечье и выпустил оставшиеся в обойме патроны в удалявшуюся машину.

Вторым выстрелом я разбил заднее стекло. Куда попала последняя пуля, я не понял.

Машина удалялась, набирая скорость, а я бессильно опустился на пол. Спустя четыре показавшиеся бесконечными секунды машина вдруг вильнула, перепрыгнула через бордюр, пересекла тротуар и врезалась в стену углового дома, выбив из нее несколько кирпичей. Еще через несколько секунд она загорелась.

Я знал: улице недолго оставаться безлюдной, поэтому меня уже не должно здесь быть.

VI

Я вошел в дом и запер за собой дверь. Машинально вытер пистолет полой пиджака, прежде чем бросил его на пол. Взглянул на беднягу Мартинсона, наклонился и проверил пульс. Пульса, конечно, не было.

Попытался выпрямиться, почувствовал головокружение и опустился на четвереньки. Правая рука подогнулась, плечо взорвалось болью. На лбу выступил пот, я вытер его и увидел на ладони кровь. Попытался восстановить дыхание, мне это удалось, и я пополз вперед.

Внимательно рассмотрел напавшего на меня мужчину. Несмотря на глубокие морщины между бровями и на щеках, ему было не больше двадцати пяти лет. Смуглая кожа, черные волосы, широкие ноздри. В карманах дешевого темного пиджака пусто.

С трудом поднявшись на ноги, я пересек комнату и снял трубку телефона. Услышал доносившиеся издалека звуки рок-н-ролла, приглушенные голоса. Позвонивший Мартинсону не повесил трубку, надежно заблокировав телефонную линию. Я повесил трубку и направился в заднюю часть дома.

Обнаружил кухню и дверь, которая выходила в небольшой, обнесенный стеной сад с калиткой в дальнем углу. За калиткой просматривался какой-то узкий переулок.

Я остановился, прежде чем открыть ее.

Было маловероятно, чтобы кто-нибудь еще поджидал меня в переулке. Нет, для двух ничего не подозревающих жертв теоретически должно было вполне хватить вооруженного водителя и основного стрелка.

И все-таки мне было не по себе. Хотелось убраться отсюда как можно быстрее и как можно дальше, исчезнуть из этого мира и вернуться когда-нибудь позднее, ясным солнечным днем. Через калитку, похоже, я мог двинуться в нужном направлении.

Сделав несколько глубоких вдохов, я распахнул ее. Вжал голову в плечи, стиснул зубы, выскочил в переулок, упал на землю, перекатился…

Никого. Я был один.

Несколько секунд я лежал на земле, затем поднялся на ноги. Отряхнул одежду, вытер лицо и руки носовым платком, попытался провести расческой по волосам и чуть не вскрикнул. Движения мои были машинальными, но дало о себе знать ушибленное плечо — руку было не поднять, пришлось просто зачесать волосы пятерней левой руки.

Повернув направо, чтобы поскорее отойти от угла, на котором произошла авария, я думал уже о другом.

Да, я довольно скоро почувствовал, что снова могу ясно мыслить и что спинномозговые нервы медленно восстанавливают контроль над передним мозгом.

Три трупа, два от моей руки, еще священник, четвертый, который коченел в Лиссабоне, и Карл, пятый, из-за которого, собственно, я и влип в эту историю…

Так, подумаем, что происходит.

Кто-то пытался меня убить. Я совершенно не понимал за что. Я не помнил за собой ничего такого, что могло бы угрожать кому-то настолько, чтобы возникла необходимость меня убрать. Совпадение я исключил. Я отказывался верить в то, что мой визит к Мартинсону просто совпал по времени с моментом, в который кто-то решил вычеркнуть его из списка живых. Нет, я тихо сидел в гостиной, когда в нее вошел человек с пистолетом, который, несомненно, знал, что я должен там находиться.

Но если охотились за мной, почему не выбрали другое время, когда рядом никого не было? То же самое касалось Мартинсона, если мишенью был только он. Убить двоих всегда рискованнее, чем одного.

Значит, охотились за нами обоими, и единственным объяснением такой комбинации было предположение, что я должен был сообщить ему нечто важное и ради этого пришел к нему в дом. Значит, кому-то потребовалось немедленно уничтожить информацию.

Информация. Она была необходима мне, чтобы остаться в живых. Кто-то уже вычеркнул мое имя из списка живых, воткнул булавку в мою куклу, вбил гвоздь в крышку моего гроба.

Я шел прямо минут двадцать, прежде чем решил свернуть в сторону оживленной улицы. К этому времени звук полицейских сирен остался в прошлом.

Я пересек улицу и направился на юг. Через некоторое время поймал такси, но в отель решил не возвращаться, назвал водителю адрес в нескольких кварталах от дома Марии и закрыл глаза.

Как-то раз мне пришлось провести целый день с детьми сестры. Я принес им подарки, чтобы чем-то их занять, а сам решил почитать книгу. Но я совершил ошибку, подарив племяннику Тимми игрушечный барабан. Через пару часов я подарил ему свой перочинный нож, сказав, что барабаны обычно набивают конфетами. Это на некоторое — весьма непродолжительное — время решило проблему, и я до сих пор помню, как сказал ему, сочувственно покачав головой: «Тебе достался барабан без конфет».

Моя голова была сейчас похожа на игрушечный барабан без конфет.

Я несколько раз прошел мимо дома Марии, периодически прячась в темных дверных проемах. Так я развлекался никак не меньше получаса. Проходя мимо окна, у которого она провела так много времени прошлым вечером, я увидел, что в квартире горит свет. Не заметил никого, кто следил бы за ее домом.

Наконец я вошел в дом, надеясь, что она протрезвела и не напилась снова. Мне нужно было ее быстрое и трезвое взаимодействие в том, что могло, по моему мнению, сохранить жизнь нам обоим.

Никого внизу, никого на лестнице, никого на площадке…

Я остановился у двери и прислушался. По радио передавали какую-то незнакомую мне оперу. Никаких других звуков.

Минут через пять-шесть я услышал ее шаги за дверью. Потом до меня донесся шум воды и звон посуды и столовых приборов.

Я тихо постучал.

Открыв дверь и увидев меня, она улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с ее лица.

— Ты ранен! — воскликнула она, напомнив мне слова Юджина О'Нила о том, что в моменты страданий и проявления чувств почти всегда произносятся избитые фразы.

— Порезался, когда брился, — сказал я, входя в квартиру.

Она проводила меня до дивана, на который я устало опустился.

— Кофе? — спросила она. — Недавно приготовила.

— Да. Если не трудно.

Она ушла, а я сменил позу и заложил руку за голову, чтобы не испачкать кровью спинку дивана.

Я окинул ее взглядом. На ней были коричневые слаксы, белая блузка и темный передник с изображением идиллической сцены жатвы. Блестящие волосы аккуратно причесаны, лицо чистое и спокойное.

Смотреть на Марию сегодня было гораздо приятней, чем вчера, но в выражении ее лица угадывалась жесткая решимость, которая делала ее похожей на фурию. Было приятно видеть ее в нормальном состоянии, и ее оскорбленные чувства не расстраивали меня, потому что могли оказаться полезными.

Она принесла кофе.

— Судя по всему, мы поменялись ролями, — сказала она. — Что случилось?

Я не ответил на ее вопрос и спросил:

— Кто-нибудь заходил к тебе или звонил после моего ухода?

— Нет, — ответила она. — Никто.

— А ты сама? Выходила из дома или звонила кому-нибудь?

— Только в галерею, чтобы сказать, что не смогу сегодня быть на работе.

Я закурил и склонился над чашкой кофе.

— Твоя голова! — воскликнула она. — Тебе нужно к врачу!

— Возможно, — сказал я. — Но не сейчас.

Она расставила большой и указательный пальцы дюйма на три.

— Вот такая рана, и, кажется, глубокая. Скорее всего, нужно наложить швы. Я не думала…

— Не обращай внимания, — сказал я, сделав глоток кофе. — На это у нас нет времени. Я в опасности. Меня только что пытались убить. Единственной причиной я считаю расспросы о Клоде. Скорее всего, тебе тоже угрожает опасность, потому что ты — мой почти единственный источник информации по этому вопросу. Понятия не имею, кто они и каким образом узнали обо мне так быстро. Я намереваюсь исчезнуть и думаю, что будет лучше, если ты уедешь со мной.

— Ничего не понимаю. — Она посмотрела на мою голову. — Но верю тебе. Ты считаешь опасность серьезной?

Я кивнул.

— Она грозит нам каждую минуту, пока мы находимся в этом доме, в этом городе. В этой стране, если на то пошло. Я прошу тебя немедленно собрать вещи в два чемодана и быть готовой уйти со мной буквально через пятнадцать минут.

— Невозможно, — сказала она, потом посмотрела мне в глаза и кивнула. — Но я согласна. — Выглядишь ты слишком подозрительно, — добавила она.