Кирилл Казанцев - Реанимация закона
– Алексей Алексеевич, у меня просьба к вам…
– А здороваться тебя не учили? – проворчал Быков, видимо, забыв, что сам он тоже приветствия проигнорировал.
– Извините, – буркнул Антон. – Просто я весь на нервах, злой как собака. У меня соседку с мальчиком машина сбила. Она-то ничего, а вот пацан в реанимации…
– Ты себе женщину завел? Ты спятил, что ли?
– Я…
– Да еще соседку! – Голос Быкова крепчал. – Мы тут разрабатываем меры безопасности, исхитряемся, чтобы ты по ночам мог спать спокойно, а он на соседку полез. Да еще с ребенком. У тебя на этой почве проблемы? Шлюху на улице сними, в гостиничный номер отвези, если зарплата позволяет… А еще лучше, зажми свои проблемы в кулак…
– Фу-у! Алексей Алексеевич! – возмутился Антон, поняв намек насчет кулака. – Что вы кричите? Все совсем не так!
Ему удалось сбивчиво рассказать Быкову о том, что за отношения сложились у него с соседкой и ее сынишкой. Однако ни рассказ, ни объяснения полковника не удовлетворили, потому что он понял, куда клонит его подчиненный.
– Так что ты от меня хочешь? – перебил он наконец Антона.
– Подробностей. Узнайте по своим каналам, как там все было на самом деле. Я ведь ролик в Интернете видел, там все яснее ясного. Там хорошо видно, что она шла на зеленый свет, а машина выскочила на красный. Не с потолка же в первые часы просквозила информация, что двое полицейских в машине были пьяными?
– Допустим, узнаю. И что? Ты собираешься этим делом заниматься или Сливой?
– Алексей Алексеевич…
– Я спрашиваю, каким образом ты собираешься распорядиться полученной от меня информацией? Рожу бить пойдешь, митинг соберешь под окнами Управления или рапорта писать станешь? Какова цель? Молчишь? У всякого действия или бездействия должна быть четкая цель. А если цели нет, тогда информация бессмысленна, как бессмысленны усилия на ее получение. У тебя есть задание. Сложное, важное задание! Ради него я тебя держу чуть ли не на нелегальном положении. И зачем тебе такой риск, зачем ты ставишь под удар работу десятков человек, которые обеспечивают твое внедрение, которые трудились над ним, собирали информацию? Ты не солнышко, и всех не обогреешь. Не надо хвататься за все, если всего сделать не можешь. И мне твою соседку и ее сына жалко, только какая от этого польза твоей работе? Никакой. Тогда заткнись и займись делом. Все, что могу, я и так делаю. Без твоих звонков и «наводок». Тоже мне, Зорро выискался!
Быков был, как всегда, прав. Как всегда и во всем. А Антон опять показал себя мальчишкой, сопливым зеленым опером с девичьей впечатлительностью и тонкой душевной организацией. Но при всем его уважении к начальнику, быть толстокожим, как Быков, он все равно не хотел. Обнаженный нерв, каким он стал много лет назад, когда человек в милицейской форме убил его мать, так и останется обнаженным. И относиться спокойно к преступлениям тех, кто носит полицейскую форму, он никогда не будет.Антон пришел в клинику только вечером. Слишком много в этот день у него было дел, и это даже хорошо. Хорошо, что вечер, а это значит, нет такого количества посетителей к больным, это значит, что большинство медицинского персонала уже ушло домой. Хорошо даже то, что Антон чувствовал себя уставшим.
Большой холл с пустыми лавками вдоль стен встретил Антона глухим эхом собственных шагов. Неприятная пустота, когда осознаешь, что сюда попадают больные люди, которых часто спасают от смерти. Гулкая пустота и смерть, и все рядом, в одних стенах, в одном замкнутом пространстве.
За следующей дверью Антон увидел за столиком молодую женщину. Первые врата, за которыми или ад, или рай.
– Здравствуйте, – приветливо улыбнувшись, обратился он к ней. – У вас тут лежит мальчик, Слава Максимов. В реанимации. Мне нужно его навестить.
– Простите, а вы… – опешила дежурная медсестра. – Вы знаете, сколько сейчас времени? Вы вообще ему кто?
– Вы меня просто проводите наверх, а там я сам объяснюсь с дежурным врачом, или кто там в это время главный?
– Не сходите с ума, молодой человек! Никто вас к мальчику в реанимационное отделение не пустит. Это вообще категорически запрещено. Туда даже родителей не пускают… – Девушка в белом халате немного замялась: – Или вы… отец?
Антону стоило большого напряжения, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул. Он использовал последний свой козырь – служебное удостоверение офицера полиции. Медсестра ничего не смыслила в названиях, и «Управление собственной безопасности» ей ничего не сказало. Однако она проводила Антона наверх, где очень даже счастливо выяснилось, что Славика из реанимации уже перевели в отделение интенсивной терапии. Молодой, но заметно полысевший врач оказался контактным, улыбчивым человеком. Он воспринял слово «надо» очень правильно, только заметил, что мальчик сейчас спит. После комы он напичкан лекарствами и ничего не соображает, даже когда не спит. Но если полицейскому надо на мальчика посмотреть, то почему же не разрешить.
Антону накинули на плечи белый халат, на ноги заставили надеть бахилы и проводили в отдельную небольшую палату, где вся стена была заставлена блистающей стеклом и никелем аппаратурой. Славик лежал слева, ближе к окну, укрытый под самый подбородок легким одеялом. Маленький, тщедушный на большой кровати, рассчитанной на рост пациентов выше метра восьмидесяти. Больно смотреть на лицо мальчишки, которое всегда светилось мыслью, а теперь, бледное, осунувшееся, торчало над подушкой. И не видеть глазенок, всегда таких задумчивых, а иногда вспыхивающих эмоциями, короткой радостью.
Антон пододвинул стул и сел возле кровати. Вот и нашлось время поразмыслить, заглянуть в себя. И чего тебе этот соседский мальчик, что ты так о нем печешься? Ладно, хахаль Серега, вон и Быков не понял. Первым делом оба предположили, что у них с Иркой отношения. А может, и правда? Антон вызвал из памяти образ соседки. Внешне она ничего, можно назвать и симпатичной. И фигурка… нормальная фигурка. Но симпатии к ней не хватает.
Антон попробовал понять, почему же не испытывает к Ирке симпатии как к женщине. Характер покладистый, спокойная, даже улыбчивая. И вульгарности в ней нет. Одевается, правда, несколько безвкусно, но это зависит не от нее. На что денег хватает, то и носит. Нет, тут, наверное, согласиться нельзя. Вкуса у нее в самом деле нет. Есть женщины малоимущие, но умудряющиеся выглядеть скромно и со вкусом. А есть женщины и с достатком, но все на них, как на корове седло. Вроде дорогие вещи, а… И Славика она одевает как-то вызывающе, кричаще, как будто хочет постоянно доказать всем, что она для него ничего не жалеет.
И опять Антон поймал себя на мысли, что придирается к женщине, что дело совсем не в отсутствии у нее внутренней культуры. Надо быть честным с самим собой. А если посмотреть на это дело честно, то Антона коробит от другого. От того, что Ирка может не просто терпеть ухаживания, унижения от человека, которого не любит, а еще и ложиться с ним в постель. А почему? А потому, что он приносит деньги. Понятно, что Ирка первым делом думает о сыне и делает все это ради него. Но ведь это фактически проституция. Вот если бы она сошлась не по любви, а по необходимости с кем-то, если бы кто-то назывался ее мужем, пусть и «гражданским». Но этот-то приходит только ради постели! И она его принимает. Обслуживает!
А вообще-то это глупость – заставлять мужчину объяснять, почему ему нравится женщина или, наоборот, не нравится. Никто не сможет объяснить. Мямлить могут многие про стройные ножки, грудь третьего или четвертого размера, но объяснить не сможет никто. И когда это размер груди определял выбор жены?
А еще Антон понял, почему так привязался к Славику. У этого мальчишки похожая судьба. Точнее, эмоциональная окраска детства. Антон лишился матери, которую очень любил, в которой нуждался. И Славик оказался один, только при живой матери. Недостаток общения, чувство одиночества, незаживающая рана, тянущая, ноющая, выматывающая тоска. По причине возраста Славик всего этого не понимает, не может сформулировать, но аналогия видна со стороны хорошо. Поэтому у них со Славиком и появилась эта странная дружба. Не как у мужчины к потенциальному приемному ребенку, а как у старшего брата к младшему, как отношение к собственной ипостаси, к частичке себя. Жалость? Нет, это не жалость, это просто понимание, родственные ощущения, которые ты сам пережил в детстве, это просто желание помочь.Бедный Славик! Если бы вокруг было больше таких людей, как дядя Антон, а меньше таких, как дядя Сережа. А большинство все-таки таких, как дядя Быков. Они все понимают, все оценивают правильно, жалеют даже, но им все время некогда, они все время заняты своими важными и срочными делами. Для них Славики – мелочь, то, что подождет, то, что можно оставить на потом, когда они решат самые главные, самые важные проблемы, победят большое Зло. И потом уже, если останется время, они займутся Славиками.
