Анатолий Жаренов - Выстрел из прошлого
Просто бросили…
Вскоре после войны мадам Ивонна появилась в Баку. Через несколько лет возникло дело валютчиков.
Так Кириллов представлял себе ход событий. Представлял, как потом выяснилось, правильно. Но сами события и люди, за ними стоящие, были ему не видны. Прошлое скрывалось за плотной пеленой тумана, а в настоящем…
В настоящем предстоял ужин у Миши Вострикова.
Зачем в тот вечер Славка Леснев пошел к Люське? Может, все повернулось бы иначе. Может, завтра они стали бы другими и другой получился бы разговор. Может быть…
Он пошел к ней. Его распирала радость, и он не сразу заметил, что Люська и глядеть на него не хочет. Когда он пришел, Люська жарила яичницу. Она даже не подняла глаз от сковородки, словно это и не сковородка была, а невесть какая ценность.
– Что с тобой? – спросил Славка.
– Ничего, – сказала она как-то уж слишком спокойно, по-прежнему не глядя на него.
– А все-таки?
– Ты хочешь это знать? – холодно осведомилась она.
– Разумеется. Может, я сумею помочь…
– Ты, по-моему, уже помог, – сказала она, снимая сковородку с огня. – Но я тебя не виню. Ты такой же, как и все. И камень, который ты бросил в папу, не крупнее других.
– Я?… Камень?…
Так вот что вползло между ними. Подозрение. Сначала он подозревал ее в том, что она… А в чем, собственно, он подозревал? Ему просто не понравилось, что она говорили со следователем о нем… Теперь она… Какой-то камень… Когда же это он бросил камень в ее папу? В папу, который, возможно, убил Сашку…
– Ты только не оправдывайся, – сказала Люська. – Помнишь, мы лежали у колодца, и ты сказал, что следователя интересует мое происхождение. Я тогда ничего не поняла…
– Я и сейчас этого не понимаю. И если ты вообразила…
– Откуда следователю стало известно, что в нашем доме нет фотографии моей мамы?
– Да ты что?
– Ничего. Вчера я говорила с папой и теперь знаю все. А ты поступил, как…
– Договаривай, что же ты замолчала…
– Как обыватель, – сказала она. – Зачем ты пришел ко мне, к дочери убийцы? Ты ведь веришь всему, что болтают…
– Люська, послушай, – начал было он, но слова вдруг застряли в горле. Он хотел рассказать ей обо всем, что произошло, хотел доказать, что он не обыватель, что все так по-идиотски сложилось, хотел что-то объяснить… И может быть, ему удалось бы объяснить ей то, чего он и сам-то хорошо не понимал, может, удалось бы стряхнуть паутину, облепившую их, паутину, в которой они оба беспомощно барахтались… Может быть, это удалось бы ему, если бы он заговорил. Но он молчал, он растерял все слова, а Люська смотрела на него холодными глазами и тоже молчала. А когда молчание стало уже невыносимым, она сказала!
– Что же ты стоишь? Уходи…
И он ушел. Вышел на улицу и медленно побрел к центру Нылки. Постоял у клуба с парнями, о чем-то поговорил, долго и сосредоточенно изучал афишу кино, но так и не запомнил названия фильма. Все, что происходило вокруг, было похоже на дурной сон. Этого не должно было быть, но это было. Был Чуриков, был его отец, была Люська, и был ее отец… Не было только Сашки, который заварил всю эту кашу… Пуля, убившая Сашку, рикошетом отскочила в них с Люськой. Она сказала, что старик Нифонтов признался ей в чем-то. Неужели это ее отец застрелил Сашку? Девочка с тайной… Девочка не хочет верить, что ее отец – убийца. А он вот поверил было Чурикову, поверил сразу, безоговорочно. Поверил в какую-то страшную сказку…
Клуб остался далеко позади… Ему казалось, что он идет без цели, просто бродит по улицам наедине со своими путаными размышлениями… Казалось… На самом-то деле цель была… Он не думал о ней, он гнал эту мысль, но он знал, чего ищет… Он искал встречи с Чуриковым, он обходил стороной улицы, где его наверняка не могло быть, он ходил и ходил по тем, где надеялся его встретить.
И встретил.
Увидел заплывшую нездоровым жиром рожу там, где ей положено было быть. Чуриков выполз из магазина. В руках у него была авоська, из которой торчало темное горлышко посудины, ласково прозванной пьяницами «огнетушителем».
Славка подождал, пока Чуриков поравнялся с ним, и спросил:
– Помыться не хочешь, Чуриков? Он не понял. Тогда Славка сказал:
– Значит, считаешь, что запонадобится ванночка? Так, что ли?
– Но-но, – прохрипел Чуриков, отступая и загораживаясь авоськой.
И тогда Славка его ударил. Он вложил в этот удар все, что накопилось в нем с утра. Он, наверное, ограничился бы этим ударом, если бы этот пьянчужка не стал защищаться. Плюнул бы и ушел. Но Чуриков бросил авоську, подхватил бутылку и запустил в Славку. Бутылка попала в грудь. Что-то хрустнуло, у Славки перехватило дыхание, на мгновение потемнело в глазах. И это решило все.
Анатомия человеческого тела для студента-медика открытая книга. Чуриковское тело в этом смысле не составляло исключения, болевые точки у Чурикова находились в тех местах, где им положено было быть. «За Анечку», – сказал Славка, направляя удар в челюсть. «За ванночку». – И его кулак обрушился на чуриковскую голову.
Потом Леснев-младший долго плавал в каком-то красном тумане, вынырнуть из которого ему удалось только тогда, когда он оказался в квартире участкового инспектора. Славка сидел на стуле. А перед ним стоял Кириллов. На столе лапками кверху лежала жареная утка. Из глубины комнаты печально смотрела жена участкового. Сам он говорил Кириллову:
– Насилу оторвал… Чуриков – в больнице… Состояние скверное… Ничего не слышит, на вопросы не отвечает…
– Синдром оглушенности, – сказала жена участкового из угла.
Кириллов смотрел задумчиво. Потом спросил:
– Намерены объясняться, студент?
– А зачем? – спросил Славка, рассматривая свои руки. Суставы пальцев были разбиты, но боли он еще не чувствовал.
– Вы изувечили человека, – сказал Кириллов хмуро.
– Он это заслужил.
Кириллов переглянулся с участковым.
– Все это, – сказал он, вздохнув, – несомненно сыплется из одного мешка. Отрыжка. Что же вы съели, студент, хотел бы я знать…
Что он съел? Сплетню, а на десерт получил «обывателя». Но не рассказывать же об этом Кириллову… «Синдром оглушенности»… Как иногда все странно выходит…
Он не ответил на вопрос следователя, только вяло поинтересовался:
– Меня арестовали?
Кириллов усмехнулся и сказал:
– В настоящий момент нет. Но суда вам не избежать.
– Факт, – подтвердил участковый, усиленно массируя скулу. Под глазом у него расплывалось сине-зеленое пятно.
Славка опустил взгляд и пробормотал:
– Извините, Михаил Савельевич, я не хотел…
– А ты знаешь, Леснев, что это значит – сопротивление при задержании, – проворчал участковый. – Подожди, узнаешь… За что избил Чурикова?
– Он знает…
– Мы тоже догадываемся, – сказал Кириллов. – Но неужели вы не понимаете, насколько все, что вы сотворили, глупо и бессмысленно?
– Может быть, – равнодушно ответил Славка. Какое-то безразличие охватило его. Хотелось уйти, лечь в постель и ни о чем не думать: ни о Люське, которая прогнала его, ни о Чурикове, ни о тюрьме, которая, видимо, была ему обеспечена в перспективе… Синдром оглушенности…
– Ладно. – сказал Кириллов. – Идите пока, а завтра подойдите ко мне.
– Во сколько?
– Часов в десять…
Семен Спицын пришел к Кириллову в гостиницу вечером. Дважды стукнув костяшками согнутых пальцев в дверь номера, он вошел и, густо откашлявшись, произнес: «Здравия желаем».
С полудня шел дождь, нудный, монотонный, спорый. В приоткрытое окно тянуло сыростью. Семен потоптался у двери, снял потемневший от воды брезентовый дождевик, попытался пристроить его на вешалку, но плащ сваливался, и Семен равнодушно пнул его сапогом в угол. Потом снял шляпу с обвислыми полями, ладонями пригладил волосы и уселся на стул, упершись толстыми руками в колени. Скользнул безразличным взглядом по комнате и проговорил:
– Вот так, значит.
– В каком смысле? – полюбопытствовал Кириллов. Семен долго молчал и, наконец, объяснил свое появление:
– Вспомнил я один случай. Разговор у нас был с Александром. Может, он вам и без интересу. Но вот, вспомнил…
И Семен Спицын рассказал, что вскоре после того, как Анюта познакомилась с Мямлиным, пришел он, Семен, как-то домой с получки, «ну с маленькой». Кириллов с сомнением глянул на него, подумав: «Не с маленькой ты пришел. Вон какой – руки как лопаты, да и видел я, с чем ты приходишь». Но ничего не сказал, ждал, что будет дальше. А дальше Анютин отец рассказал, что в этот вечер в их доме был гость – Александр.
– Пил он мало. Так, для блезиру. Кто из нас про Григория тогда помянул, не скажу. Но разговор был. Был разговор. Рассказал я ему, как Григорий мамашу мою любил. Мы ведь с ним вместе росли. И вспомнилось мне…
Степан смотрел в угол, туда, где лежал плащ. С него уже натекла лужа. Но Степан смотрел в одну точку, словно не видел ни плаща, ни лужи, ни самой комнаты.
