Виктор Доценко - Кровь за кровь
Все-таки странно и непонятно устроена жизнь: вот ты живешь, живешь — к чему-то стремишься, на что-то надеешься, чего-то добиваешься — и вдруг… раз! И о тебе вспоминают только близкие люди, да и то если ты чем-то был им дорог! Стоп! Значит, память о каждом человеке связана с теми следами, которые он оставил после себя? Причиненное зло болит долго, а забывается быстро! А доброе дело не болит, но помнится до тех пор, пока жив человек, получивший это добро. И даже сквозь свою боль человек должен всегда оставаться Человеком! Хотя, возможно, это доступно только сильным духом людям. Вот, например, Федор: явно сильная личность — погиб сын и, как видно, совсем недавно, многие бы на его месте очерствели, огрубели, а он остался Человеком. Нет, не только потому, что принес ему пиджак своего сына, проявив этим внимание к постороннему человеку, нет, все гораздо сложнее и проще одновременно. В нем, во всех его движениях, в голосе, в глазах, решительно во всем, чувствуется такая уверенность, что за этим человеком можно пойти куда угодно… За окном прогромыхала пролетка, и Сергей не услышал, как в кабинет вошел Василий.
— Привет! — обрадованно воскликнул он и заставил Панкова отвлечься от своих мыслей. — А я к тебе уже забегал: думал, дрыхнешь еще… А че это ты? — Только тут он обратил внимание на пиджак Сергея.
— Так надо, — серьезно ответил Панков, затем вдруг спросил: — Василь, ты знал сына Семенчука? Как он погиб?
— С Сенькой-то? — помрачнел сразу Василий. — Убили его… Гром убил… Бандюга этот! Сенька здесь, с нами работал. — Голос Василия несколько дрожал, видно, он никак не мог до сих пор осознать смерть Сеньки. — Выследили его и… пытали, изуродовали все тело, а потом повесили посреди площади, для устрашения, значит… Попался бы мне бандюга! — Он так стиснул кулаки, что пальцы побелели, потом тихо добавил: — Дружили мы с Сенькой…
Тяжело вздохнув, Василий медленно и бережно вынул из-за пазухи тяжелый пакет, обернутый ветхой, но тщательно выстиранной тряпицей, и протянул его Панкову. — Это тебе… Сенькин был.
— Маузер? — воскликнул Сергей, едва ощутив тяжесть пакета.
— Ага, он самый! Слово чекиста — закон! — важно произнес Василий.
— Ну, Василь! — Сергей даже не заметил, что произнес его имя так, как его называет комиссар. Не скрывая радости, он осматривал ценный подарок, раздумывая, чем бы отблагодарить Василия. И вдруг Панков вспомнил, как Василий смотрел на портрет Ленина. Федор решительно достал кожанку из стола, развернул и вытащил портрет. — Вот, Василь, держи… Это самое ценное, что у меня есть, — сказал он, протягивая портрет вождя Василию. — Кому другому — никогда не отдал бы, а тебе… тебе — дарю!
Ошеломленный неожиданным подарком, все еще не веря в то, что сбылось его сокровенное желание — чего греха таить: с того самого момента, как Сергей показал ему портрет, он все время думал о нем, а ночью, засыпая, смотрел на то место на стене, где обязательно укрепил бы его, будь он его собственностью, — и вдруг сбылось?! Да, вот он, в его руках! Василий смотрел расширенными глазами на портрет, потом, с трудом оторвавшись, взглянул на Сергея, все еще не решаясь спрятать подарок в карман. — Мне?! Это ты мне? — выговорил он наконец.
— Ну, конечно, тебе! Кому ж еще?! — улыбнулся Панков и обнял Василия за плечи.
— Ну, знаешь… — От волнения Василий не мог найти нужных слов, глаза его заблестели. — Если так… то вот… Вот тебе моя рука… Если ты не против, то разреши мне считать тебя своим старшим братом? Пока жив — не подведу! — серьезно, словно клятву, произнес Василий последнюю фразу, затем бережно спрятал портрет за пазуху.
— Пока жив? — задумчиво повторил Сергей, потом спросил: — А сколько тебе лет, Василь?
— Шестнадцать! — несколько поспешно ответил он, но, взглянув в глаза Панкова, опустил голову и тихо поправился: — Скоро будет… Только не говори комиссару — прогонит…
— Пока жив… — задумчиво проговорил Сергей Петрович и, встав с кушетки, подошел к письменному столу, достал сигареты, но повертел пачку в руках и снова сунул ее в стол. — Эх, Василь, Василь! — Кольнуло в груди старого генерала, он тяжело опустился в кресло и стал осторожно массировать грудь с левой стороны. Казалось, думаешь об одном, все мысли устремлены к этому одному, и вдруг, совершенно неожиданно, память выхватывает из прошлого совсем другие события, не имеющие на первый взгляд никакого отношения к твоим размышлениям. Но, немного порывшись в пласте, вывороченном твоей памятью, начинаешь постепенно убеждаться, что совсем не случайно вспомнились эта деталь, это слово, этот взгляд. Вот и сейчас, когда Сергей Петрович выхватил из своей памяти два слова: «пока жив» — сразу кольнуло под сердцем, дышать стало труднее, и мгновенно его перенесло в события, которые, казалось, произошли совсем недавно — настолько ярко и отчетливо запечатлелись они в сердце…
…Сергей рассказал Василию о задании Семенчука. Они вышли из здания губчека и направились в сторону городского рынка, соблюдая дистанцию: Василий, «которого каждая собака знает», шел первым, указывая и путь, Панков — метрах в двадцати за ним.
Рынок двадцатых годов напоминал огромный муравейник, явно перенаселенный. Человек, попавший туда впервые и желающий купить что-то определенное, вполне мог растеряться и, пройдя людские жернова, купить что угодно, кроме того, за чем сюда явился. Если имеешь золото, можно приобрести все: от дюймового гвоздя, дефицитного в то время, как и любой строительный материал, до трона династии Романовых, как говорится, в разобранном виде и с доставкой на дом. Но самую высокую меновую стоимость имели хлеб, продукты. Голод охватил Россию…
С разных сторон рынка доносились громкие голоса, нахваливающие свой товар.
— Куплю пшеницу или муку!.. Взамен предлагаю лучшие в Европе швейные иголки «Зингера» и отличные нитки! Пшеницу или муку — на иголки и нитки! — во всю мочь своих больных легких вопил высохший от времени старик, перепоясанный цветастым кушаком…
— Уважаемые граждане и гражданочки! Прошу обратить внимание на мой очень нужный товар! «Павел Буре»! Самая лучшая марка! Лучшего друга продаю или сменяю со слезами на глазах на сахарин!
— Кому нужен «Паша»? — зыркая по сторонам, тараторил худенький беспризорник, одетый довольно экстравагантно: черный, рваный во многих местах фрак с грязной манишкой да мятый цилиндр, стянутый, вероятно, по случаю, как и карманные часы знаменитой фирмы «Павел Буре».
А рядом с ним полный мужчина, судя по одеянию, из бывших чиновников, без устали выкрикивал:
Подходи, налетай — тольки денежки протягивай!Было мыло у меня — станет у тебя!
На веревке, перекинутой через шею, висела деревянная доска с уложенными на ней несколькими кусками грязно-зелено-коричневатого мыла. Там же стояли и пузырьки с жидкостью сомнительного цвета. Торговля шла не очень успешно, но он продолжал декламировать свои вирши:
Если хочешь чистым быть —Приходи ко мне купить!Не хочешь мыло —Бери эликсир женской красотыИ мужской силы!
— Служивый, возьми своей жинке платок пуховый! Мягонький он да теплый! Вот обрадуется-то… — уговаривала старушка мать бравого солдата в видавшей виды шинели.
— Отстань, тетка, не успел я бабой-то обзавестись, — с тяжелым вздохом отмахнулся солдат и подался к бочке с вином, где торговали в разлив…
— Куплю! Продам! Сменяю! — призывы неслись со всех сторон…
Стараясь не упустить своего напарника, Сергей, работая вовсю локтями, медленно пробирался сквозь рыночную толпу, успевая, однако, осматриваться по сторонам. На мгновение задержал внимание на спекулянтах, но не их высматривали они с Василием. Ничего, дай срок, прижмут и спекулянтов… Сергей с большим трудом заставил себя пройти мимо. Он с некоторой завистью отметил, что Василий гораздо свободнее продвигается вперед. Свободнее потому, что его действительно знали: торговки и торговцы, заметив его приближение, предусмотрительно расступались, но вслед бросали разные взгляды — кто со злобой, кто с уважением, а кто и просто с испугу… Несколько раз Панкову удавалось услышать слова, которые явно относились к Василию: «Ша, люди! Чека шастает!» И те, до кого долетало это предупреждение, реагировали почти идентично: настороженный взгляд по сторонам, и если есть что-то недозволенное, моментально прячется и достается безобидное прикрытие…
Постепенно они добрались до того места, где ощущалось особое скопление людей: оттуда доносились громкий смех и аплодисменты. Несмотря на то что Панков был весьма благодарен за предусмотрительный совет относительно кожаной куртки, он все-таки снова позавидовал Василию, достаточно легко добравшемуся до источника веселья. Энергично расталкивая и беззлобно огрызаясь на возмущавшихся людей, с которыми он поступил не очень любезно, Сергею удалось наконец протиснуться сквозь толпу. Там, образовав небольшой полукруг, стояла телега с укрепленной на ней высокой ширмой для кукольного представления. Сергей улыбнулся, вспоминая, как он в первый раз побывал на кукольном спектакле. Он был тогда еще совсем маленьким: в какой-то летний праздник мать собрала своих детей, усадила на телегу и повезла на ярмарку. Какое незабываемое удовольствие они получили от этого праздника! А сколько было разговоров впоследствии? А помнишь… А этот-то силач… Да, вот было здорово!.. По лицу Панкова пробежала тень: живы были братья, мать, отец… Он с трудом пересилил себя, заметив устремленный обеспокоенный взгляд Василия. Улыбнувшись потешной кукле, очень точно изображавшей толстого и упитанного кулака, Сергей начал внимательно присматриваться к окружающим. Как ни странно, все, зараженные кукольным весельем, были весьма похожи друг на друга: радостные, смешливые лица, на которых проступали слезы от смеха, горячие аплодисменты…
