Форс-мажор – навсегда! - Андрей Нариманович Измайлов
Выколачивать показания — невелика мудрость, а точнее, велика глупость. Ударил допрашиваемого и считай проиграл — у того страх потерян. Еще хочешь?! Не хочет, само собой, но ему теперь не так страшно. Болезненно, само собой, но не так страшно. Пугает неизвестность, а лишняя зуботычина — всего-то лишняя зуботычина. Количество не переходит в качество. Психологически «собеседник» готов терпеть: мол, это мы уже проходили.
Вынудить к откровенности, не прикладая рук, — поди попробуй. Задушевные монологи о светлом будущем после чистосердечного раскаяния, полностью искупающего темное прошлое, — книжно-киношная деза. Монологи такого пошиба и останутся монологами — на ответную речь «собеседника» не рассчитывай. Другое дело — напустить жути в том же монологе, избегая голосовых форсажей и ненормативной лексики. При этом весьма полезно заняться чем-нибудь для себя обыденным, но для противной стороны загадочным.
Вот Къура Даккашев. Кремень. Сколько по нему ни колоти, разве что искру высечешь — во взгляде исподлобья: сжег бы вас всех, урусов! Не вышло «Молотов-коктейлем», гранатометом «Шмель» не вышло — так хоть взглядом!
Мемуар. Къуру питерский ОМОН прихватил попутно, выбираясь из общежития к правительственному комплексу в Грозном.
Выбирались всю ночь группами по шесть-восемь бойцов разными маршрутами. Сложнее всего было последним — артприкрытие иссякло, а боевики под утро сообразили: что-то не то!
Ястреб-Къура и его м-м… сподвижники засекли группу и высыпали из дома напротив. Пока федералы вели огонь, вызванный омоновцами на себя, «ястребки» носа своего крючковатого не высовывали, палили в черный свет, как в копеечку, боезапас расходовали впустую. А тут затишье, и глядь — враг бежит, бежит, бежит! Догоним! И перегоним!
Никто никуда не бежит, зверушки! Просто ОМОН базировался в общежитии и расценил ситуацию, не паникуя, но трезво мысля: пора перебазироваться, перевыбазироваться! Драпать, сверкая пятками, и менять место дислокации — почувствуйте разницу.
«Ястребки» почувствовали разницу. Полдюжины зверушек полегло в пыль. А Къуре просто досталось по башке, и он обмяк.
— Юзон! Добей!
— Зачем? Возьмем с собой. Потом обменяем на наших.
— Тоже верно. Берись. Доволочем сволочь?
— Легко!
Оказалось тяжело. В Къуре пудов шесть. Ладно хоть не дрыгался. Куда ему дрыгаться после того, как Юзон приголубил. Приемчики он, Къура, будет демонстрировать, видите ли! Ногами размахивать, «кияй» визжать! Получи от Юзона и никшни.
А в управлении ФСБ, куда бойцы передислоцировались, будь добр, говори!
Къура Даккашев не был добр. Зол был. Молчал, как убитый. Ну это успеется — в смысле убить. А молчал он свирепо: убить убьете, но больше ничего не успеете — сподвижники всех вас, урусов, здесь и растерзают.
Не пустая-бессильная угроза, к сожалению. Омоновцы вышли из одного узкого кольца, но попали в другое — широкое, но тоже кольцо. Весь правительственный комплекс, включая управление ФСБ, блокирован абреками. Знать бы, сколько их, чем из вооружения располагают, где у них тонко, чтобы прорваться. Пока федералов дождешься, рискуешь дождаться штурма «ястребков» от Къуры, «соколиков» — от Лечи, «волчат» — от Борза и прочей нечисти.
Молчал Даккашев.
Бить его смертным боем?
Ствол к виску приставлять?
Криком пугать? (Есть такая дисциплина в учебном курсе у спецназа — речевая подготовка. Разумеется, не дикцию там совершенствуют.)
Бесполезно. И к тому, и к другому, и к третьему полевой командир Даккашев привычен. Сам неоднократно применял к противнику — перед тем как изуверски с ним покончить. На войне как на войне…
— Ну-ка я попробую, — сказал Токмарев.
Сел за стол напротив пленника. Глаза в глаза.
— Молчишь?
Молчал Даккашев.
— Ладно! — Токмарев расстегнул браслет с часами, положил перед Къурой. — Даю пять минут. Время пошло!
Что он предпримет через пять минут, ни малейшего понятия. Импровизируй на ходу. В полуразрушенной комнате с выбитыми стеклами — два стула и письменный стол, допотопный сейф с искалеченным замком, на стене чудом уцелевший скособоченный портрет вайнахского верховного (пилотка с «крабом», усики-стрелки, самодовольная ухмылка). Все. Более ничего.
Токмарев машинально поправил портрет в рамке. Опомнился, снял его с гвоздя, прислонил к сейфу. К чертям! Здесь и сейчас — мы, не они!
Угу. Портретик с глаз долой, а вот гвоздик, на котором тот крепился… Токмарев взялся за гвоздик двумя пальцами, расшатал, вытянул из гнезда. Кривой-погнутый трехдюймовый никчемный гвоздик.
Потом Токмарев пошерудил в сейфе, вышвыривая папки-бланки-бумажки, все ненужное. А что нужно? А он знает?! Что-нибудь…
Потом — к столу. Загремел выдвигаемыми ящиками.
Видимость осмысленных поисков.
Угу. Ищущий обрящет. В нижнем ящике кроме канцелярского мусора и пустоты почему-то гимнастическое кольцо с обрывком брезентового ремня. Зачем оно клерку, когда-то восседавшему за этим столом? Аллах ведает! Выбросить — жалко, приспособить — куда и как?
Токмарев извлек кольцо с оборвышем так, будто «во-от оно где, мать-перемать! наконец-то!»
— Молчишь? — дал последний шанс Токмарев.
Молчал Даккашев. Но по мере действий, предпринимаемых истязателем-капитаном, он молчал все красноречивей и красноречивей.
Действия же таковы: истязатель-капитан выпрямил гвоздик — рукояткой пистолета на крышке сейфа (буммм-буммм-буммм!), приложил разлохмаченный конец брезентового ремня к стене на уровень снятого портретика и стал прибивать кольцо с оборвышем, вгоняя гвоздик на прежнее место.
Разок-другой Токмарев оглянулся через плечо на скованную жертву: все молчишь?! А часики — тик-так! А я — тук-тук!
Къура взбледнул. И зазеленел. И взмок. Приужахнулся Къура. Собрал все остатки былого мужества и, такое впечатление, стиснул их зубами (до стоматологического скрипа), чтоб не разбежались. Но за полминуты до контрольного срока — «потек». Заговорил бравый ястреб. Все сказал. Все, что знал.
— Если наврал, вернемся к… — посулил Токмарев «спецсредство», болтающееся на тоненьком гвоздике.
Закивал бравый ястреб: дескать, не на-а-адо возвращаться к… не наврал, не наврал!
Полевой командир Къура, любивший распинать федералов (христианин? Принимай смерть по образу и подобию Господа твоего!).
Полевой командир Къура, отрезавший федералам детородные органы (ты, пес неверный, и на том свете детей не заделаешь!).
Полевой командир Къура, вспарывающий федералам животы, набивая их глинистой грязью (землю нашу захотел?! возьми!).
Полевой командир Къура, практикующий групповую отработку каратэшных ударов на пленных федералах, забивая насмерть (спецназ, да?! покажи, чему тебя научили! мы тебе тоже кое-что покажем, тоже кое-что умеем!).
Какой невыносимый кошмар навообразил Даккашев по поводу дурацкого деревянного кольца с дурацким куском брезентового ремня?! И ведь самое обидное — не спросишь у него: слышь, расскажи, а? нет, просто профессиональный интерес! вдруг в дальнейшем пригодится… Не спросишь. Раскрываться при блефе негоже.
Пусть уж пуганая ворона Къура, будучи обменен на пару-тройку наших пацанов-первогодков, распускает проверенный на своей шкуре слух: среди урусов есть один капитан, волк! берет деревянное кольцо на ремне, к стене прибивает и…
Да что
