Владимир Константинов - Жертва мистификации
— Ну, замолол, — добродушно пробурчал Сергей, вызвав смех присутствующих.
— И что самое печальное, ребята, в наших отношениях с господином подполковником, это то, что все мои благие намерения, наталкиваются на бетонную стену непонимания.
Все, в том числе подполковник Колесов, слушая треп Беркутова, улыбались. Слишком хорошо Сергей знал своего друга, чтобы обижаться на его приколы. Были, конечно, моменты, когда Диме изменяло чувство меры. Были. Но сейчас не тот случай.
— На сегодня я отказываюсь от оладушек, — проговорил он, смеясь. — Я с вами, ребята! Так и быть, положу на алтарь общего дела свой, положенный мне по закону, отгул.
— Это поступок не мальчика, но мужа. Только, Сережа, хорошенько подумай, — нужна ли тебе такая жертва?
— Я подумал, — серьезно ответил Колесов.
— В таком случае, я теперь уверен, что с твоей помощью мы обязательно раскроем тайну этого странного самоубийства, лежащего пока на глубоком дне. Тебе предстоит выяснить — живы ли родители Аристархова, есть ли у него братья, сестры и иные родственники, с которыми он поддерживал связь и, по возможности, взять с них объяснения. А вам, Павел Ефимович, — обратился Беркутов к участковому, — надо все же выяснить все об этом джипе. К кому из жильцов приезжали те двое мужчин?
— Я забыл сказать, товарищ майор, что в двадцать шестой и тридцать четвертой квартире никого не оказалось. Возможно, кто-то из них и уехал на джипе.
— Вот я и говорю — надо выяснить. Мира Владимировна до замужества работала искусствоведом в картинной галерее и преподавала в художественном училище. Надо побывать там и потолковать с работниками о самой Аристарховой, круге её знакомых, подруг, о её взаимоотношениях с мужем. Этим у нас займется Борис Иванович.
Щерба молча кивнул.
— А ты, Вадим Александрович, — обратился Дмитрий к Бушкову, — выяснишь кому из следователей прокуратуры Центрального района будет поручена проверка и окажешь ему посильную помощь.
— Ясно, — криво усмехнулся Бушков, понимая, что его попросту отстраняют от этого дела. «Вот так всегда, — подумал он, — стоит сказать правду, как сразу же становишься неугоден. А из чего, спрашивается, весь этот сыр-бор? Кому-то надоело жить и он решил свести счеты с жизнью. Эка невидаль! Носятся с этими новыми русскими, как с писанной торбой, понагнали оперативников, когда и один участковый бы вполне справился».
— А я, с вашего разрешения, займусь сослуживцами Аристархова. «По коням», господа офицеры! — торжественно закончил Беркутов.
Уже зависшее на безоблачном небе молодое солнце было радостным и ослепительно оптимистичным. Оно обещало людям жару и все, связанные с ней, неприятности.
Глава четвертая: Сослуживцы.
Все, кто был знаком с Дмитрием Беркутовым, считали, что этому неистощимому на выдумки и приколы оптимисту легко и весело живется на родной планетке с симпатичным названием «Земля», что у него никогда не было и не может быть никаких проблем. Да и планета не сама по себе крутиться, а ей придают движение отталкиваясь уверенными ногами от её поверхности такие мужики, как Беркутов. Все остальные бегут уже по инерции. И лишь сам Беркутов, да еще, может быть, его закадычные друзья Сережа Колесов и Юра Дронов, не разделяли общего мнения. Оптимизм — это хорошо, но и он порой не выдерживал, и тогда небо становилось с овчинку, с детское одеяльце, сшитое когда-то мамой из ярких радужных лоскутков, а солнечный диск казался ослепительно черным. Так было, когда его несправедливо выперли из милиции из-за какой-то сволочи, обвинив во всех смертных грехах, так было и позже. Но в последние полтора года ему явно везло в жизни. Во-первых, он наконец нашел именно ту, кого искал всю свою сознательную жизнь, свою Светлану, прекраснее и замечательнее которой, нет и не может быть ни одной женщины на всем белом свете. От своей необыкновенной любви он уже не был желчным и мрачным тираном для своих знакомых и сослуживцев, а стал просто добродушным безобидным малым. А если кто ещё обижался на его шутки, то это были исключительно ханжи и дебилы, которым так и надо. Во-вторых, его востановили в родной ментовке, да ещё с повышением в должности, а затем и в звании. Словом, все складывалось путем. За самоубийство Аристархова он взялся с большой неохотой. Не лежала у него душа к подобным делам, хоть тресни. Он заранее знал, что будет здесь много грязи, фальши, низости, откровенного предательства и тэдэ, и тэпэ, то-есть всего того, чего он терпеть не мог. Но работу, как и любимую жену, не выбирают. Она падает к вам на голову с «неба» в виде указания начальства. А мент, он же человек подневольный. В том-то и дело.
Что же все-таки заставило Аристархова свести счеты с жизнью? Это должна быть очень веская причина. Определенно. Он не выглядел слабаком, чтобы выбрасываться из окна по пустякам. Версию несчастной любви и вероломства жены он отбросил. Значит, надо искать причину на стороне. Почему он так поздно явился домой? Где был, с кем встречался?
Беркутов посмотрел на часы. Половина восьмого. А контора фирмы Аристархова «Гарантия» работала с девяти. До девяти можно ещё позавтракать и с полчасика покимарить. И он направил своего «Мутанта» домой.
Светлана, увидев его, радостно засветилась, обняла, поцеловала, будто сто лет не виделись. При виде жены у Дмитрия тут же улучшилось настроение. Как же ему крупно повезло в жизни, что он её встретил. Правда, пока законных оснований называть Светлану женой у него не было. Если бы какой-нибудь следователь записывал в протокол его анкетные данные, то в лучшем случае написал бы: «Находится в фактических брачных отношениях с гражданкой Бехтеревой С.Н.», а то и просто: «сожительствует». Как-то у них все не получается узаконить отношения.
— Что-то серьезное произошло? — спросила Светлана с тревогой в голосе.
Женская любознательность не знает границ. Все то им надо знать. Если женщина не стремиться быть в курсе всех событий, то это уже не женщина. Определенно.
— Ничего особенного. Самоубийство, — ответил Беркутов.
— Ничего себе — «ничего особенного»! Как ты можешь так говорить?! Это же какое горе родным, близким!
— Мы к этому привыкли. Для нас это работа.
— Врешь ты все, Дима. К этому невозможно привыкнуть.
— Может быть ты и права. Но только если бы мы каждую смерть принимали близко к сердцу, то никаких бы нервов не хватило. И хватит мне тут, понимаешь, зубы заговаривать. Скажи — ты собираешься кормить мужа?
— Ну конечно же. Иди мой руки.
Когда Дмитрий побрился, умылся и сел за стол, Светлана выставила перед ним бокал молока и тарелку с горой чебуреков. Они были румынными, с пылу, с жару.
— У меня нет слов! Когда ты успела?! — удивился он.
Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом.
— А я чувствовала, что ты заедешь позавтракать. Вот и постаралась. Надо тебя немного откормить, а то совсем дошел — кожа да кости.
— Нет, ты неправа. Я ещё очень даже иго-го! — Он согнул руку в локте. — Вот, пощупай.
— Да ладно тебе, — рассмеялась Светлана. — Верю, верю!
— Нет, ты все же пощупай! — настаивал он. — Потому, как считаю твои слова дискредитацией своей личности.
Она пощупала, шутливо воскликнула:
— Ну надо же! Никогда бы не подумала!
— Так ты ещё и думаешь?! Ну, ты, блин, даешь. Ты меня все больше удивляешь. Каждый день что-нибудь новенькое, неожиданное.
— Ешь, балаболка!
— Слушай, Свет, а когда мы с тобой узаконим, так сказать, наши отношения?
— А разве нам так плохо вместе? — вопросом ответила она.
— Нет, и так, конечно, хорошо. Но штамп в паспорте придает уверенности. Согласись?
— Ничего он не придает. Пустая формальность — и только. Уверенности придет любовь. Ты меня любишь?
— Любишь. А ты меня?
— Тоже — любишь. И запомни, Димочка, раз и навсегда — я тебя никогда и ни за что не разлюблю, чтобы не случилось. Понял?
— А что может случиться?
— Да нет, я просто. Мало ли, — отчего-то смутилась Светлана.
— И я тебя — никогда. А тебе не пора в школу?
— Нет. У меня сегодня третий и четвертый уроки. Да ешь ты, наконец. А то подумаю, что тебя уже кто-то накормил и сильно обижусь.
Больше Дмитрий не отвлекался на разговоры, и принялся за чебуреки.
* * *
В девять ноль пять Беркутов уже стоял в офисе фирмы Аристархова и протягивал молодому, но большому менту с туповатым равнодушным лицом служебное удостоверение. Он был таким большим, что Дмитрию приходилось задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Впрочем, ничего там интересного он не увидел. Глаза его были девственно непорочны и пусты. Похоже, он решил начать жизнь с чистого листа. На поясе у парня висела резиновая дубинка, а на груди — автомат. Серьезная охрана.
Внимательно изучив удостовернеие Дмитрия, парень сверил фото с оригиналом, отдал честь и проговорил равнодушно:
— Проходите.
— У вас где находится кабинет Аристархова?
