Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Павлович Белоусов
— Этот коварный подхалим не может без подлизства, — грозно поднялся над столом Данила, которому было отчего расстраиваться: он только что пережил непростую встречу с внезапно возвратившейся с курорта женой, с трепетом ожидал теперь появления Дынина и Соломина, но дружки запаздывали, а вот Квашнин тут как тут, этот точен, хоть сверяй по нему часы, а ведь Илья уверял, что дружок в запое.
— Иди, дочка, к маме, — поцеловал Данила девочку. — Устали вы в дороге, пора отдыхать, а мы с Петечкой чаёк попьём.
— Ты не будешь ставить его в угол? — заглядывала отцу в глаза сердобольная заступница; дядечка Петечка был её закадычным дружком, и по этому поводу Ковшов иронизировал: «Умеет старый хрыч подбирать ключик к малым детям вместо молодых тёть».
— Упрятал, злодей, дитё, не дал послушать её рассказов о синем море, — заискивающе произнёс Квашнин, как только Данила, возвратившись, отвернулся к окну.
— Перегар валит, как ни крутись, старый лис! — ругнулся Ковшов.
— А что это Очаровашка прискакала? — Квашнин пытался «замести следы». — Вроде не обещала так рано? Случилось что?
— Говорить с тобой не хочу, мент несчастный, — не теплел Данила. — Смерть бойца — не повод напиваться до смерти и на работу не являться. Просить будешь, чтобы я за тебя генерала Сербицкого умолял?
— Виноват в смерти опера, вот и принял, но генерала просить за себя не собираюсь. — Квашнин заметно обиделся. — Лучше спроси меня: кого я тебе доставил?
— Да что тебя спрашивать, пьянь несчастная? У тебя ноги до колен в воде. Где Дынин?
— Я за ним приглядывать не приставлен, — огрызнулся Квашнин, снимая мокрые полуботинки. — Илья выполняет твои поручения. У меня своё дело. Кстати, Илья нам не понадобится.
— Это как?
— А так!
— Дынин звонил мне и высказал доводы, что убийства Фугасова и Шипучкина совершены одним лицом. — Не сдерживаясь, Ковшов нервно заходил по комнате. — А смерть банковского служащего вовсе не самоубийство. Но это только начало, слушай далее…
— Это уже не так важно, — перебил его приятель. — Я только что задержал преступника, имеющего прямое отношение к убийству Фугаса и моего Серёженьки…
— Повтори! Повтори, что ты сказал…
— Терпению моему нет предела! — Квашнин развернулся в коридор и возвратился назад, неся на плечах запутавшегося в тряпье и собственных одеждах неизвестного; не церемонясь, он сбросил его под ноги Ковшову:
— Поймал на месте преступления.
Данила попытался рассмотреть лицо незнакомца.
— Не обращай внимания, что притих, он жив, скотина, больше притворяется, — пнул того ногой Квашнин. — Брыкаться в пути вздумал, ну я его хлопнул слегка по одному месту, чтобы не шумел.
— Зачем ко мне? — недоумевал Данила. — Почему не в дежурную часть?
— За кого бы там меня приняли в таком виде?!
— Не обознались бы.
— Времени у нас в обрез, а там разборки бы затеяли… сегодня в управе дежурит майор Катушкин. Станет звонить генералу, разбулгачит всех, одним словом… — поморщился полковник. — А заявись я с этим утопленником в любой райотдел, меня потом анекдотами замучают.
— А ты у нас такой стеснительный, — хмыкнул Данила.
— У этого гада в руках портфель какой-то.
— Раскрой.
Квашнин занялся портфелем, развернул находившийся в нём свёрток и, к удивлению обоих, выложил на стол револьвер странной фигурации.
— Ты не фокусник?.. — опустился на стул Данила. — Сознайся, знал заранее?
— Сроду не видел.
Ковшов осторожно указательными пальцами обеих рук поднёс оружие к глазам. Долго рассматривал и наконец произнёс неуверенно:
— Пушечка-то, кажись, не наша. Очень старого образца револьвер, если не коллекционный.
Незнакомец на полу застонал.
— Жив, бандюга, я же говорил… — пнул его ещё раз Квашнин.
— Перестань, это ж не футбольный мяч. Врача не вызвать?
— Обойдётся.
— Откуда же ты приволок это криминальное чудо? — начал злиться Ковшов. — Объясни толком. Явится на шум Очаровашка, что я объясню? А если придёт Соломин? Ведь я его приглашал сегодня… Опасаться мне его нечего, но как объяснить?
— Соломина не жди. У них генерал совещание закатил такое, что к утру конца не будет.
— Всё-то тебе известно… И на завтра в КГБ совещание большое, меня пригласили.
— Лучше послушай, как я эту сволочь заарканил.
— Что с тобой делать?.. Рассказывай.
— Понимаешь, Данила, — начал Квашнин, — после того, как они Сергея в том скверике завалили и в озерцо сбросили, меня словно кольнуло что-то — придут ещё раз. Зашкалило на этом, и всё! Засел в укромном месте и караулю. Дня не пожалел. И точно. Гляжу, к вечеру прибегает этот тип. Ветрище налетел, гроза вот-вот разверзнется, а он при зонтике и портфеле, под интеллигента, значит, закосил. Натягивает перчатки и начинает по дну, где Сергея нашли, шарить. Ну я дрожу весь, а сдерживаюсь, дожидаюсь, пусть найдёт то, что ищет. Тогда с поличным я его и возьму…
Незнакомец зашевелился на полу уже вполне осмысленно, попытался приподняться на руках, но они подкосились.
— Оживает наш мокрушник! — зло посмотрел на него Квашнин. — А ты беспокоился насчёт его здоровья.
— Не отвлекайся.
— Чуть не заорал он, когда свёрток со дна выгреб, тут я его и прихлопнул с вещественным доказательством. — Полковник схватил револьвер, ловко покрутил на пальце.
— Осторожней с неизвестным оружием, ковбой, — отобрал у него револьвер Данила. — Предохранителя не видать. Бабахнет, греха не оберёшься.
Он поднёс револьвер ближе к глазам:
— Гравировка какая-то имеется. Пушка эта французского производства, и, похоже, в барабане остался один патрон.
— Вот чёрт! Иностранных киллеров нам не хватало! — выругался Квашнин. — Мороки с ними! — В сердцах он пнул незнакомца в очередной раз.
— Хватит!
— Да я его легонько, чтобы не задремал в тепле.
— Твоим «легонько» быка свалить можно, — послышался с пола знакомый голос.
Приятели уставились друг на друга.
— Илья! Разрази мою душу! — заорал Квашнин и бросился на пол поднимать того, кто уже с большим трудом походил на профессора судебной медицины Илью Артуровича Дынина.
Сюрпризы продолжаются
Квашнин, побледневший и, что называется, сражённый наповал, пришёл в себя лишь через несколько минут, когда Данила перенёс Илью в ванную, раздел и пустил тёплую воду. Переполох поднял на ноги всё семейство Ковшова. Прибежала Очаровашка, за ней притопала Татьянка, и все закружились вокруг пострадавшего, однако пристыженный полковник, искупая вину, вытолкал женскую половину и сам принялся растирать Дынина мочалкой. Профессор млел и ругал Петра Ивановича, но, когда по лбу недавнего мучителя заструились капельки пота, его душа тоже оттаяла, он смирился и начал выбирать выражения поприличнее.
Очаровашка накрыла стол для чаепития и, смерив Данилу взглядом, не обещавшим ничего доброго, отправилась с дочкой досыпать,
