Эд Макбейн - Крах игрушечной страны
— Я знаю.
— Знаешь?
— Конечно, знаю. Где будет проходить эта твоя вечеринка?
— На яхте у Розенбергов.
— Мир тесен, — пробормотал я.
Тутс слушала, как Уоррен возится на камбузе. Она по-прежнему лежала на пенопластовом матрасе, не застеленном даже простыней, и пыталась одернуть юбку. У Тутс было такое ощущение, что она вся покрыта коркой соли. Она ненавидела яхты. Ее правая рука была неудобно заведена за голову и прикована к скобе из нержавейки. Если Тутс садилась, она могла видеть Уоррена. Он стоял у маленькой печки, слева от трапа, ведущего на палубу. Каюту заполнил запах еды.
В конце концов он поставил перед Тутс поднос с яичницей, поджаренными сосисками, тостами и кофе.
— Кто ведет эту посудину? — первым делом поинтересовалась Тутс.
— Мы лежим в дрейфе.
— А мы ни во что не врежемся?
— Яхта находится в тридцати милях от берега. Нам просто не во что врезаться.
— Отомкни наручник.
— Нет, — покачал головой Уоррен.
— Ну и как я буду есть, если моя рука прикована к стене?
— Пользуйся левой рукой. Или, если хочешь, я покормлю тебя с ложечки.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — отрезала Тутс, взяла вилку в левую руку, уселась на койке, скрестив ноги на индейский манер, и принялась за еду. Уоррен наблюдал за ней.
— Ты понимаешь, что совершил ошибку? — поинтересовалась Тутс.
— Разве?
— Да, Уоррен, да. Я совершенно чиста.
— Вот уж нет, — не согласился Уоррен.
— Я не понимаю, откуда ты получил эти сведения, но я могу поклясться…
— Я нашел пустые флаконы из-под крэка у тебя в мусорной корзине.
— С чего ты вообще решил заявиться ко мне домой?
— Полагаю, я достаточно хорошо умею узнавать людей, пристрастившихся к кокаину.
— Ты не имел никакого права!
— Я твой друг.
— Ничего себе друг — взял и приковал меня к стене.
— А без этого ты осталась бы на яхте?
— Уоррен, тебе придется меня отпустить. Все равно придется.
— Нет.
— Уоррен, я не нуждаюсь в няньке. Я уже большая девочка.
— Вот и я тоже так думал, Тутс.
— Я больше не употребляю наркотики. Что по-твоему, я похожа на чокнутую? Это были пузырьки от духов. Они просто похожи…
— Ага, конечно.
— …просто похожи на флаконы из-под крэка.
— А как насчет того, что я нашел у тебя в сумочке?
— Я понятия не имею, что ты нашел у меня в сумочке. Ты не имел никакого права в ней копаться. Ты вообще не имел права заваривать эту кашу. Что такого ты нашел в моей сумочке, чтобы это дало тебе право…
— Я нашел флаконы с крэком, Тутс.
— Я же тебе уже сказала — это образцы духов…
— С кристаллами кокаина.
— Ты ошибаешься.
— Нет, Тутс, я не ошибаюсь. Я отлично знаю, как выглядит крэк.
— Должно быть, кто-то…
— А как насчет трубки?
— А что, там была и трубка? Должно быть, кто-то подбросил мне всю эту дрянь. Люди часто выкидывают всякие штуки…
— Ага, ага.
— …лишь бы кого-то скомпрометировать или обмануть. И ты все равно не имел на это права. Когда ты это сделал?
— Что — это?
— Покопался у меня в сумочке.
— Ночью. Сразу после того, как привез тебя на яхту.
— Ты не имел на это права. Чья это яхта?
— Одного моего друга.
— И ты ее позаимствовал, чтобы держать меня в заточении. Безо всяких законных оснований. Вы крупно влипли, ребята.
— Сильнее всех сейчас влипла ты, Тутс. Поэтому я здесь.
— Ты мне не нужен, Уоррен. Все, что мне от тебя нужно…
— Нет.
— Я не употребляю наркотики. Мне не нужен охранник. И надсмотрщик тоже не нужен. Мне не нужно, чтобы ты за мной присматривал, Уоррен.
Все, чего я хочу, это чтобы ты отомкнул этот чертов наручник!
— Нет.
— Уоррен, оставь меня в покое. Я имею право делать все, что захочу.
— Я не позволю тебе принимать крэк, Тутс.
— Я буду делать то, что…
— Нет.
— Тогда я буду кричать.
— Кричи на здоровье.
— Сюда придет Береговая охрана.
— Никто сюда не придет, золотце.
Тутс разрыдалась.
Это была яхта длиной в семьдесят пять футов, и стоимостью в четыре миллиона долларов. Яхта была достаточно велика, чтобы со всеми удобствами разместить два десятка гостей. Сейчас эти гости стояли на палубе, разговаривали, потягивали коктейли и любовались закатом над Мексиканским заливом.
Яхта называлась "Морская Сивилла", в честь своей хозяйки, Сивиллы Розенберг. Мужем Сивиллы был Давид Розенберг, главный компаньон фирмы "Розенберг, Кэтловиц и Фрэнк", и каждый из этих троих зарабатывал куда больше меня. В Калузе всегда было известно, кто сколько зарабатывает. В этом райском приморском уголке, в этих Афинах Флориды всегда хватало состоятельных людей. Большая часть этих денег пришла сюда из Канады или со Среднего Запада. Я полагаю, это объясняется тем, что если вы возьмете карту и проведете из Торонто линию на юг, то она пройдет через Кливленд и Питсбург, и, прежде чем добраться до Гаваны, уткнется в Калузу.
Совпадение, а может, и судьба свели нас с Лэйни на борту этой яхты. В маленьком городе человек, выпущенный под залог, может очень приятно провести время, даже если его будут обвинять в убийстве мамы, папы и любимого попугайчика. Лэйни превратилась в калузскую знаменитость — Женщина, Обвиняемая в Убийстве. Я полагал, что в течение ближайших недель ей будут уделять массу внимания, и знал, что не могу запереть ее в доме или постоянно присутствовать рядом с ней и прислушиваться к каждому ее слову. Теперь она оказалась в центре внимания гостей яхты, каждый из которых желал знать, что чувствует человек, обвиняемый в убийстве. Слава Богу, Лэйни успешно уклонялась ото всех попыток поподробне распросить ее о том, что все-таки произошло на яхте Толандов.
Что же касается меня, то все считали своим долгом поинтересоваться, как я себя чувствую.
И все продолжали спрашивать, на что это похоже.
Сегодня я врал.
Это был мой личный способ развлекаться. Я поступал так даже до того, как одной темной грозовой ночью схлопотал пулю. Я всегда ненавидел вечеринки, особенно вечеринки, устраивамые на закате. А сильнее всего я ненавидел вечеринки, устраивамые на закате на яхтах.
Мне зачастую казалось, что состоятельные люди, съехавшиеся сюда из городов с непроизносимыми названиями вроде Миннеаполиса или Милуоки, устраивают эти вечеринки лишь потому, что им нравится любоваться на закат.
— Я обнаружил, что смотрю в лицо Богу, — сказал я.
— И как она выглядела? — поинтересовалась Эгги Пратт.
Когда-то давно у меня был бурный роман с Эгги. Собственно, именно Эгги послужила причиной того, что наш брак со Сьюзен распался. Это было трудное для меня время, но теперь все это осталось в прошлом, лишь солнце, как и тогда, садилось в бескрайнее море.
Эгги в конце концов развелась со своим мужем Джеральдом и вышла замуж за человека по имени Луис Пратт. Он издавал "Калузский Геральд-Трибун". Я никак не мог привыкнуть к тому, что теперь ее следует называть миссис Пратт. На мой взгляд, сегодня вечером она выглядела просто замечательно. Я даже удивился, что это со мной происходит. Ее серые глаза мягко мерцали в лучах заходящего солнца, а на губах, когда она произнесла свою шутку насчет того, что Бог был женщиной, играла легкая улыбка. Ее длинные черные волосы (Эгги, а не Бога) были собраны в прическу "а-ля Клеопатра", а черное вечернее платье с глубоким вырезом демонстрировало сокровища, которые я вспоминал с нежностью, но воспоминания уже сделались достаточно расплывчатыми.
Среди прочих людей, окруживших меня и желающих знать, как же, ради Бога, выглядел Бог, стояла и Патриция Демминг. Я никак не мог определить по выражению ее лица, понимает ли Патриция, что я ломаю комедию. Возможно, она и правда думала, что в ту ночь, когда я плыл по лимбу, мне довелось созерцать Всемогущего. Ее красное платье — любимый цвет Патриции, между прочим, — тоже имело экстравагантно низкий вырез.
Это смотрелось особенно пикантно в свете того факта, что Патриция вроде бы занимала степенную и серьезную должность помощника прокурора. Но, невзирая на должность, она оставалась красивой женщиной с хорошей фигурой. В данный момент Патриция находилась отнюдь не в зале суда, и дерзкий фасон ее платья демонстрировал куда больше сокровищ, чем я мог припомнить. Куда же вы ушли, Джо ди Маджио?
— На самом деле, Бог был мужчиной, — сказал я. — и он был похож на Джо ди Маджио.
Моя бывшая жена Сьюзен также присутствовала на борту "Морской Сивиллы" — вот до чего доводят людей маленькие города и большие яхты!
Когда солнце окунулось в залив, она вместе с остальными гостями принялась охать, ахать и чуть ли не визжать, выражая восторг. На Сьюзен сегодня было очень короткое болотисто-зеленое платье, позволяющее созерцать ее эффектные длинные ноги — спасибо, их я помнил отлично, — хотя мне вовсе не хотелось, чтобы Сьюзен заметила, что я обратил на них внимание. Небо неожиданно приобрело необычайно сексуальный бархатно-фиолетовый оттенок — блин, да что это со мной сегодня?
