Борис Рябинин - Фавориты удачи
– А вы отвернетесь?
– Конечно, – убедительным тоном заверил он ее, садясь за стол и придвигая к себе листок с чертиками.
Он успел нарисовать еще и домик с трубой, над которой клубился дым, когда прекратившийся за его спиной шорох известил о том, что процесс раздевания завершен.
– Все? – спросил он слегка напряженным голосом.
– Все.
Обернувшись, он увидел, что Татьяна лежит с закрытыми глазами, укрытая простыней.
Немного поколебавшись, он нарисовал еще один домик. Тоже с трубой, но без дыма. На дым его терпения и творческого запала уже не хватило. В мгновение ока скинув джинсы, он тоже полез под простыню со словами:
– А ну их к дьяволу, эти протоколы…
Не открывая глаз, Татьяна понимающе вздохнула и подвинулась к стенке… Она тоже не была чрезмерной формалисткой. К тому же приказ капитана обязывал ее оказывать следствию всяческое содействие.., а тут уж, как говорится, чем богаты, тем и рады…
* * *Несмотря на то что их дальнейшая беседа, если это вообще можно так назвать, состояла главным образом из отдельных слов и междометий, к утру Хохлову стало совершенно ясно, что языком она действительно владела виртуозно.
Отрадно было также убедиться, что деньги налогоплательщиков не пропали втуне и ее стажировка во Франции не прошла бесследно. Видимо, в деканате ее факультета хорошо знали, кого и куда нужно посылать.
Глава 18
Когда в иллюминаторе забрезжил рассвет, Хохлов, несомненно, злоупотреблявший своим временным служебным положением, по самым приблизительным прикидкам, сэкономил долларов двести. Полностью удовлетворенный, в том числе и в финансовом аспекте, своей деятельностью, он решил немного, хотя бы до завтрака, поспать.., а там, даст бог, может быть, удастся сэкономить еще долларов пятьдесят…
С этим предложением он и обратился к Татьяне:
– Может быть, вздремнем до завтрака? Надо же немного отдохнуть…
– А что? Разве то, чем мы сейчас занимаемся – это работа? – резонно засомневалась Татьяна.
– Ну, не знаю, как это назвать.., в каком-то смысле.., во всяком случае, для тебя…
– Не-ет, голубчик, Игорь Сергеевич, – убежденно возразила она, – работа – это когда ты за это деньги получаешь, а так – это отдых…
– Ты так думаешь? – озадаченно спросил Хохлов.
Такой логический поворот ее мысли был для него несколько неожиданным. Он вообще заметил, что Татьяна имела очевидную склонность изъясняться афоризмами, а это свидетельствовало о ее незаурядном интеллекте. Видимо, в деканате об этом знали и учитывали данное обстоятельство при составлении списков студентов, направляемых на стажировку за границу.., наряду с внешними данными…
– Конечно, – подтвердила она. – И тут вы совершенно правы.., в одежде разве хорошо отдохнешь?
– Да уж… – вынужден был согласиться он.
Однако теории теориями, а усталость брала свое. Утомленная парочка, тесно обнявшись, мирно заснула под тихий, убаюкивающий шелест волжских волн, равномерно набегавших на песчаный пляж.
* * *Хохлову снилось, что в кают-компании теплохода «Пионер» происходит заседание военно-морского суда под председательством капитана.
Судят Гершковича, который со связанными за спиной руками сидит на скамье подсудимых, в качестве которой используется стойка бара. В роли обвинителя выступает бармен. В своей краткой, но пламенной речи он делает упор на то, что обвиняемый не может считаться добропорядочным гражданином, так как не имеет представления о культуре употребления спиртных напитков.., не признает никаких коктейлей, а пьет исключительно неразбавленные крепкие напитки.., что если все последуют его примеру, то благородное барменское искусство окажется совершенно невостребованным. По этой причине Гершкович, несомненно виновный в убийстве, снисхождения не заслуживает и должен быть приговорен к смертной казни через повешение.
Капитан предоставляет слово защитнику.
С изумлением Хохлов обнаруживает, что все взгляды обращены к нему. Из этого он делает заключение, что адвокатом обвиняемого является именно он. Хохлов пытается объяснить, что Гершкович никого не убивал, но вместо слов из его рта вырывается какое-то невнятное мычанье.
Лицо капитана постепенно краснеет от гнева, он выпускает особенно большой клуб дыма и объявляет, что судебное заседание окончено.
Зачитывается приговор: Гершкович приговаривается к смертной казни через повешение на рее за убийство и не правильное употребление спиртных напитков.
А далее следует сюрприз: за неуважение к суду и злоупотребление служебным положением в ходе расследования к смертной казни приговаривается и сам Хохлов…
Их ведут на верхнюю палубу, где Хохлов с удивлением обнаруживает вертикально укрепленный свежеспиленный осиновый ствол. Заметив его недоумение, рулевой Дмитрий объясняет, что, поскольку так и не удалось привести винты в рабочее состояние, а на дворе уже ноябрь…
Тут Хохлов, оглянувшись по сторонам, с удивлением обнаруживает, что действительно листья на деревьях пожелтели и даже частично опали, что дует холодный, пронизывающий до костей осенний ветер… Так вот, по этой причине принято решение поставить мачту, закрепить на ней парус и под парусом идти к ближайшему речному порту. А для того чтобы испытать мачту на прочность, их обоих на ней сейчас и повесят…
Через рею перебрасывают две веревки и им с Гершковичем на шеи надевают петли.., становится трудно дышать…
Гершковичу предоставляется последнее слово. Он открывает рот и оглушительно орет изо всех сил:
– Помогите!.. Люди!.. Кто-нибудь!!
* * *Хохлов в испуге проснулся и открыл глаза: рука Татьяны легла ему на горло и действительно затрудняла дыхание… Он осторожно отвел ее в сторону… Холодный утренний ветерок, проникая через открытый с вечера иллюминатор, вызывал озноб, поскольку простыня, первоначально укрывавшая их, давно съехала куда-то в сторону. Хохлов потянулся, чтобы вернуть ее на место, когда раздался истошный, душераздирающий многоголосый вопль:
– Скорее!.. На помощь!.. Убивают!..
С трудом перепрыгнув через пытавшуюся вскочить Татьяну, Хохлов натянул джинсы на голое тело и выбежал в коридор.
Там уже было несколько человек. Среди них, кстати, он заметил выскочившего раньше него и совершенно одетого Солодовникова. Но это он отметил позже, а сейчас его внимание было сосредоточено на ужасной, леденящей кровь картине: в начале коридора, около дверей своей каюты, на спине лежала Полина. Это было легко установить по ее форменному, залитому спереди кровью переднику. Над ней с огромным окровавленным ножом в руке стоял Гершкович. Его светлая майка также была обильно забрызгана кровью.
Солодовников, первым подоспевший к Гершковичу, схватил его правую руку, пытаясь вырвать крепко сжатый нож.
С истерическим криком:
– Это не я!.. Идиот!.. Отцепись!.. – Гершкович попытался свободной рукой оттолкнуть Солодовникова.
В этот момент внезапно налетевший Андрей мощным ударом правой в челюсть отправил убийцу в глубокий нокаут.
Склонившийся над Полиной Хохлов с ужасом убедился в том, что она мертва.
Огромная рана на ее груди и соответствующий размер выпавшего из руки Гершковича окровавленного ножа не оставляли сомнений в причинах ее смерти.
Нож был из тех, которые использовались для очистки винтов и обычно оставлялись ремонтной бригадой на корме судна, где убийца, видимо, его и позаимствовал.
Глава 19
– Как, черт побери, этот ублюдок вышел из своей каюты? – гневно вопрошал появившийся в одних трусах капитан.
О степени его спешки свидетельствовало также и то, что он прибыл на место происшествия без трубки.
– Понятия не имею, – пожал плечами Солодовников. – Я лично запер его вчера на ключ…
– А ключ куда дел?
– В двери оставил.
– Почему?! – Капитан грозно насупил брови.
– Я не мог предположить, что какому-то идиоту придет в голову мысль его оттуда выпустить.., сам-то он не мог отпереть дверь изнутри.
– А не мог он сломать замок?
– Это просто установить. Достаточно его осмотреть, – вмешался в разговор Хохлов.
– А может быть, его выпустил сообщник? – предположил Солодовников.
Хохлов пожал плечами и произнес загадочную фразу:
– Если на судне есть еще один преступник, помимо Гершковича, то тогда зачем нужен нам сам Гершкович?
– Что ты опять имеешь в виду? – насупился капитан. – Неужели даже сейчас ты сомневаешься в том, что убийца, теперь уже двойной, этот подонок? – Капитан ткнул пальцем в начинающего приходить в себя Гершковича. – Неужели тебе не ясно, что он устранил единственного свидетеля своего предыдущего преступления?
Хохлов опять пожал плечами:
– Надо разобраться, – уклончиво ответил он.
– Вот и разбирайся, если тебе непонятно.
А этого мерзавца, – он опять указал на Гершковича, – связать и запереть в канатный ящик на висячий замок. Прошу вас, Виктор Владимирович, за этим лично проследить.
