Ричард Штерн - Башня
Мэр сконфуженно молчал.
– Я хочу сказать, – продолжал губернатор, – что наша новая, прекрасная «Башня мира» совсем не символ прогресса, она – символ упадка, просто еще один динозавр.
Он допил коньяк и вздохнул:
– А теперь поедем туда и скажем всем, что здание, которое мы сегодня открываем, – это символ будущего, надежды человечества, величайшее событие с момента изобретения колеса.
Он устало поднялся:
– Что еще, черт возьми, мы можем сказать?
8
14.30 — 15.02
Заместитель шефа городской пожарной охраны, Тимоти О’Рейли Браун, высокий, костлявый, жилистый мужчина с низкой температурой кипения, Ната не знал, но знал безупречную репутацию Бена Колдуэлла, а поскольку в городе не было человека, не слышавшего о «Башне мира», то Тим Браун в общих чертах понял, о чем речь. Однако он сказал Нату:
– То, о чем вы мне рассказываете – ваше внутреннее дело. У меня нет желания в него вмешиваться. Решайте все сами с Бертом Макгроу.
– Вам, разумеется, виднее, – ответил Нат, – но разве иногда не бывает так, что для того, чтобы закончить в срок уникальное сооружение, перестают обращать внимание на точное соблюдение противопожарных норм или вообще их обходят?
Он старался быть как можно тактичнее. Но все усилия пропали впустую.
– Нет.
– Никогда?
– Я же сказал.
«Тогда к чертям тактичность».
– Все это чушь, – сказал Нат, – и вы это прекрасно знаете. Большинство инспекторов пожарной профилактики порядочные люди, как и большинство полицейских, строительных инспекторов и поставщиков, и большинство ошибок, которые случаются, они делают с наилучшими намерениями. – Он помолчал, – Но таковы не все, и вам это прекрасно известно.
Тим Браун ответил: – Двери прямо за вами. Я не знаю, на что вы намекаете, но не намерен вас слушать. Вон!
Нат не обращал внимания.
– Предположим, – сказал он, – предположим, что просто...
– Я сказал – вон!
– А я считаю, что вы не имеете права, – ответил Нат, – и еще представьте тот скандал, который произойдет, если вы меня выставите, а в Башне и на самом деле что-то случится, – и после паузы добавил: – Могут подумать, что у заместителя шефа пожарной охраны Брауна рыльце в пушку, а? Или вам и это не страшно?
Тим Браун уже поднимался с кресла, но тут вдруг снова сел. Ночной кошмар каждого государственного служащего – возможность обвинения в коррупции, что истинного, что ложного. Поэтому Тим Браун заколебался.
– Я никого не обвиняю, – продолжал Нат. – Мне только не хватало обвинения в ущербе чести и достоинства! Но я еще раз хочу сказать, что кто-то, видимо, произвел изменения в электрической сети здания, и эти изменения, возможно, снижают запроектированный уровень безопасности, и если подобные отступления были допущены и по отношению к противопожарному оборудованию, чтобы не задерживать запланированное открытие, и не дай Бог что-нибудь случится, то мы все погорим и никто не поможет.
Он откинулся на спинку кресла:
– Возможно, я гоняюсь за призраками. Надеюсь, что так. Теперь вы можете сказать, что я сумасшедший, и я принесу вам извинения за потерянное время.
Браун все еще молчал, усиленно размышляя. Наконец он произнес: – Что вы хотите от меня?
Это ваше дело, но...
– Так не пойдет. Вы приходите сюда, кричите«пожар! », а потом умываете руки и отходите в сторону. Вы...
– Если вы перестанете выпендриваться, – ответил Нат, – то мы сможем поговорить по существу, но не раньше. – Он встал. – Теперь это ваша забота.
– Подождите, – задержал его Браун. – Садитесь.
На его лице проступила усталость. Он глубоко вздохнул, пытаясь вернуть самообладание, потом торопливо сказал:
– У меня больная жена, язва и нехватка пожарных, и это в городе, полном людей, плюющих на безопасность, которую мы им пытаемся обеспечить, и воображающих, что пожарные устройства – это игрушки. Вы знаете, что за последнюю неделю я потерял двоих, – двое ребят лишились жизни только потому, что выехали по ложной тревоге?
Он покачал головой.
– Но ничего. Это мои проблемы. – Он открыл ящик стола, достал пачку сигарет, из одной вытряхнул табак, разорвал ее пополам, со злостью бросил остатки в мусорную корзину, потом бросил пачку обратно в ящик и захлопнул его.
— Сегодня две недели, как я не курю, – объяснил он. Заставив себя успокоиться, он добавил: – Попытаемся поговорить спокойно. Что конкретно вы хотите?
«Это уже лучше», – подумал Нат и начал загибать пальцы.
— Во-первых, здесь куча копий чертежей с изменениями первоначальных решений, на них стоит моя подпись, но я их не подписывал. Можно предположить, что эти изменения были кому-то выгодны. Джо Льюис, проектировщик оборудования, как раз пытается выяснить, насколько они серьезны
– Откуда вы знаете, что они были произведены?
– Могу только предполагать, что были. Ведь вы, пожарники, всегда предполагаете наихудший вариант и пытаетесь с ним бороться. Не все промасленные тряпки самовозгораются, но вы утверждаете, что все они пожароопасны.
Это была правда, и Тим Браун, который успел немного успокоиться, согласно кивнул.
– Это не мое дело, – заявил Нат, – я только строю догадки, но могу себе представить уйму людей, которые могли что-то пропустить, потому что знали, что в здании никто жить не будет, и еще потому, что знали – сегодняшняя церемония была запланирована давным-давно и ее не отменить.
Он помолчал:
— Есть ли давление в гидрантах, на месте ли пожарные рукава, в порядке ли противопожарные двери и не загромождены ли они, работают ли системы пожаротушения и вспомогательные генераторы. Я не знаю, что здесь по вашей части, а что – по части строительного надзора. Я думаю, вы работаете заодно.
– Да уж, – Браун устало улыбнулся, – по крайней мере пытаемся. И с полицией тоже.
Это следующий вопрос, – продолжал Нат. – Площадь кишит полицейскими. Полагаю, потому, что кто-то боится неприятностей.
«И признайся, – сказал он самому себе, – что у тебя тоже нервы сдают».
Он думал о мигающей сигнализации лифтов, о тихом гуле движущихся тросов, о том, что кто-то свободно разгуливает по пустому зданию.
— В нынешние времена, – ответил Браун, – когда психи ни с того ни с сего бросают бомбы или стреляют в толпу, всегда есть чего бояться.
Он вздохнул:
– Ладно, посмотрим, что я смогу выяснить. И постараюсь, чтобы Башня охранялась так надежно, как только можно.
Эти слова воскресили мысль, о которой Нат уже забыл.
– Такое огромное сооружение, – задумчиво сказал он, – несмотря на все защитные системы, заложенные в проекте, несмотря на всю нашу заботу, несмотря на попытки предвидеть все и учесть любые возможные опасности, в сущности весьма уязвимо, не так ли?
Браун открыл ящик стола, голодным взглядом уставился на пачку сигарет и снова сердито его захлопнул.
– Да, – ответил он, – такое огромное сооружение весьма уязвимо. И чем здание больше, тем оно ранимее. Но вы об этом просто никогда не думаете.
– Теперь уже думаем, – сказал Нат.
Назад к Колдуэллу он шел, как всегда, пешком. Бена Колдуэлла уже не было, он отбыл на торжество в Башне.
Нат прошел в свой кабинет, сел и уставился на чертежи, приколотые к стене.
Он пытался убедить себя, что видит призраков, как тогда, давно, когда он с рюкзаком за плечами один бродил в горах и на высоте четырех тысяч метров наткнулся на следы самого большого медведя, которого когда-либо видел, на следы, где ясно были видны длинные кривые когти, прямо кричавшие, что это гризли.
Некоторые утверждают, что гризли уже вымерли или почти вымерли. Это «почти» не сулило ничего хорошего. Одного гризли более чем достаточно: один гризли – значит всего на одного больше, чем человеку нужно.
Гималайский медведь – совсем другое дело. Человек его не трогает, и он, если это не медведица с медвежатами, тоже не обращает на него внимания. Но гигантский горный медведь не знает других правил игры, кроме своих собственных: гризли берет все, что захочет, и страшен в гневе. Он способен обогнать лошадь и одним ударом лапы прикончить пятилетнего быка. Разыскивая добычу вроде сусликов или кроликов, он может одним движением лапы перевернуть камень, непосильный даже для двоих человек.
Если люди ловят гризли или его родственника – большого аляскинского бурого медведя, – то никогда-никогда не стреляют разве что в воздух, иначе, как уверяют те, кто это испытывал, будь ружье хоть максимального калибра, гризли все равно до вас доберется, а это – конец. Вот у Ната ружья и не было.
Все это пришло ему в голову, когда на горном склоне, высоко над границей леса, под завывание ветра он увидел те следы, До самого вечера он не смог избавиться от желания оборачиваться во все стороны одновременно, а ночь, проведенная без сна в спальном мешке, была еще хуже: каждый ночной звук, каждое завывание ветра среди камней раздавалось как колокол тревоги, и сон, несмотря на усталость от тяжелого дня, все не приходил.
