Татьяна Степанова - Готическая коллекция
Как понял Сергей Мещерский, бар «Пан Спортсмен» был в Морском главным и единственным местом, где можно было тихо, культурно и без особенного напряга скоротать вечер за кружкой пива. Местные подтягивались в бар к девяти, а уже в половине десятого тесный, отделанный некрашеной сосной зальчик был полнехонек. В такие часы Илье Базису приходилось даже бросать молоток в своем гараже и приходить в бар помогать жене обслуживать клиентов.
Мещерский занял столик на троих возле маленькой эстрады, обычно пустовавшей. Но сейчас на эстраду выставили колонки, а это значило, что в «Пане Спортсмене» намечались танцы с музыкой. Вечер был субботний, теплый, погожий, вполне пригодный для сельской дискотеки. Соседние сдвинутые столы оккупировала большая шумная мужская компания. Оказалось — таможенники, приехавшие из Калининграда в Морское порыбачить на выходные. Мещерский в ожидании Кравченко и Кати, которые после ужина для чего-то «на минутку» поднялись к себе, ревниво прислушивался к громогласным рыбачьим вракам таможни: кто какой улов поднял да кто какие соревнования в прошлом году выиграл. Как раз в тот момент, когда он краем уха ловил душераздирающую байку о том, как у одного из таможенников, похожего на толстого сытого кота, во время прошлогодней поездки внезапно сильно натянуло леску, блесна отцепилась и ударила, словно хлыстом, по ноге, пробив резиновый сапог, так что крючок-тройник, как акула, впился в тело на три, а то и на все пять сантиметров, в баре появился Иван Дергачев.
Днем Мещерский не видел спасенного, да, признаться, к встрече и не стремился. Сейчас он просто не знал, как себя вести с этим типом. Интересно, помнит он что-нибудь? Должен помнить, хотя пьян он, конечно, был вчера сильно…
— Привет, — Дергачев обернулся к нему от стойки, — чего будешь, пиво или, может, что покрепче?
— Спасибо, я.., пиво в самый раз, спасибо, — Мещерский от неожиданности просто растерялся. Черт возьми, все он помнит. И если сейчас об этом заговорит, что ему отвечать? Как себя вести — сочувственно или как ни в чем не бывало?
Дергачев забрал со стойки две кружки пива, поданные Медовниковой, — Мещерский отметил, что он выбрал, не поскупившись, совсем не дешевый немецкий «Варштайнер», и присел к столу Мещерского.
— Будем знакомы, — сказал он, подвигая одну кружку Мещерскому, — Иван.
— Сергей, — ответил Мещерский, — очень приятно.
— Из Москвы сам?
— Да, отдохнуть приехал на пару недель с друзьями, порыбачить. В отпуск.
— Линк мне сказал, что это тебя я должен благодарить. Тебя, этого длинного твоего приятеля и его жену. Ну, что.., сняли меня оттуда.
— Мы просто… Иван, может, не будем об этом, а? — взмолился Мещерский. — Все, точка. Тебе самому не надо это вспоминать, не надо об этом думать, зацикливаться на этом. Это ведь была слабость, правда?
Глупость. Ты выпил, потерял контроль и… — Мещерский перехватил взгляд Дергачева. Тот смотрел мимо и, казалось, ничего уже не слушал. А в дверях «Пана Спортсмена» (а именно туда был устремлен враз изменившийся взгляд спасенного) стояла та самая блондинка по имени Марта — в белых изящных брючках в обтяжку и голубой кофточке, так соблазнительно и сексуально открывавшей ее загорелый живот. Блондиночка тряхнула волосами, поднялась на цыпочки и помахала Юлии, хлопотавшей за стойкой, словно говоря: а вот и я, оглядела зал, увидела Дергачева и.., отвернулась.
Прошла к стойке, бочком пробираясь между столиками. Что-то тихо спросила у Юлии. На Дергачева, просто пожиравшего ее глазами, она не обращала внимания. Как на пустое место.
Дергачев отодвинул кружку с нетронутым «Варштайнером», намеренно сильно двинул стулом и встал.
«Ну вот, — подумал Мещерский, — вот опять начинается. Базис-то что-то плел, вроде она чья-то там невеста…» И в этот момент в бар вошли Катя и Кравченко, увидели Мещерского и бодро взяли курс на его столик. Мещерский не знал, куда смотреть — на спасенного, на улыбающуюся Катю, на эту блондинку у стойки, на Юлию Медовникову, которая надела, наверное по случаю субботних танцев, чрезвычайно короткое и чрезвычайно эффектное красное платье.
Дергачев подошел к стойке. Они с Мартой стояли рядом, почти касаясь друг друга, но делали вид, что на тысячи километров вокруг них — пустыня и тундра.
По крайней мере, такой вид был у Марты. Она по-прежнему продолжала о чем-то шептаться с Юлией.
Дергачев кашлянул, потоптался, снова кашлянул и тоже громко сказал что-то Юлии. Мещерский завороженно следил за этой сценой. Медовникова тревожно посмотрела на Марту, потом с досадой на Дергачева и покачала головой, видимо, отказывая ему в чем-то. Но он настаивал. Марта по-прежнему холодно и упорно его игнорировала. А вот Юлия уступила, вышла из-за стойки и куда-то скрылась.
— Сережа, да что с тобой? Ты спишь или завтрашней рыбалкой грезишь?
Мещерский очнулся: Катя, оказывается, уже сидела напротив. И капризно требовала внимания. Кравченко пробирался к стойке за пивом.
— Катя, посмотри на ту парочку у стойки, — тихо сказал Мещерский.
— На нашего вчерашнего полоумного и девицу?
А что? — живо отреагировала Катя.
— Так. Мне кажется, там происходит что-то занятное.
— Что? — насторожилась Катя. — Ты надеешься,. он снова выпрыгнет из окна? Тут первый этаж.
— Мне кажется, они…
За стойку вернулась Юлия. Левой рукой она взяла у ожидавшего ее Кравченко деньги за пиво, правой протянула, точнее сказать — сунула, Дергачеву гитару. Мещерский разочаровался жестоко и сразу. Ну что за ерунда? При чем здесь какой-то музыкальный инструмент?
Что он, серенаду, что ли, намерен затянуть этой гордячке? Юлия, что-то щебеча и улыбаясь, налила Кравченко три кружки пива, а потом снова обратилась к Марте и пододвинула ей телефон. Та что-то сказала, и Юлия сама взялась за трубку. А Дергачев с гитарой в руках легко, точно мартовский кот через забор, запрыгнул на эстраду. Посетители бара тут же оживились, обрадовались. Видно, наступил час местной самодеятельности. Послышались свистки, хлопки, и чей-то довольный бас из угла громко поощрил: «Иван, давай!»
И в этот момент в бар зашел еще один посетитель, которого Мещерский узнал не сразу, а вспомнил лишь тогда, когда этот крепкий высокий и осанистый мужчина протолкался к стойке и по-хозяйски положил на плечо Марте руку. Марта вздрогнула, оглянулась и сразу же нежно, радостно заулыбалась. Мужчина наклонился и поцеловал ее в щеку. Юлия сразу же приветливо и даже немножко заискивающе закивала гостю и одновременно что-то тихо и быстро затараторила в трубку, то и дело поглядывая на Марту и ее спутника.
Мещерский тут же вспомнил, что это и есть жених, которого Базис именовал Григорием Петровичем, а еще, почтительно и подобострастно, хозяином.
Дергачев на эстраде тренькал струнами, настраивая гитару, а сам мрачно и неотрывно созерцал пару за стойкой. Вид его Мещерскому крайне не нравился.
С таким лицом обычно готовят себя если не к суициду, то уж к крупной потасовке с битьем окон и швырянием стульев непременно. Однако пока Дергачев ограничился тем, что взял на гитаре несколько минорных аккордов, пробуя басы. Снова послышался одобрительный свист и хлопки. Юлия в это время протянула телефонную трубку Марте. И тут Мещерский не выдержал. Пулей выскочил из-за стола и под удивленным взглядом Кати устремился к стойке подслушивать, едва не сбив с ног Кравченко, идущего с пивом в руках.
— Куда это он? — спросил тот у Кати, усаживаясь.
Та пожала плечами, невозмутимо заметив что-то про броуновское движение. Позже Мещерский сам себе не мог объяснить, что именно заставило его сорваться с места. Было ли то простое любопытство: о чем говорят молодые красивые женщины и кому звонят вечером из бара? Или это было что-то еще, смутно-инстинктивное, подспудное?
— Клим, я же тебе говорю: она приехала одна. Вот и Гриша тебе подтвердит, — услышал он голос Марты, — а номер просила заказать на двоих. Она потому и ехала сюда, что их здесь никто не знает. Они собирались пробыть здесь все выходные.
— Песня о любви, — громко объявил Дергачев с эстрады, взял новый минорный аккорд и запел-захрипел под Высоцкого. Мещерский разом оглох. Марта что-то продолжала говорить по телефону, закрыв ухо ладонью. Ее жених наклонился к ней, потягивал из высокого бокала тоже совсем не дешевый нефильтрованный «Эрдингер» и слушал. Юлия Медовникова, точно породистая гончая, так вся и подалась вперед, стараясь не пропустить ни слова из того, что говорила ее приятельница. А с эстрады неслось: «Над колыбелькою склонясь, земная женщина поет: не знаю я, кто твой отец, в какой сторонке он живет. Вдруг встал в дверях на склоне дня страны неведомый жилец — не бойся, милая, меня. Я сына твоего отец».
Мещерский горько пожалел в душе, что спас этого типа, оказавшегося таким кошмарным, хрипатым и сентиментальным бардом. Только звезд сельской самодеятельности, перекладывающих на доморощенную музыку свои ночные вирши, тут не хватало! А Дергачев пел: "В погожий, ясный день я заберу его с собой.
