Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Семенов Юлиан Семенович

Наконец Пол Драйден с женой Рогова слезли со стены, и Галькевич повел всех к протекавшей за монастырем речушке, которую Никон, воздвигая здесь новый Иерусалим, переименовал в Иордан. На берегу сидели две старушки в комбинациях, застиранных до последней смертельной линялости. Было начало сентября, тепло, но купаться холодно, и они, видимо, лишь помыли ноги да еще набрали в банки иорданской воды.

Рогов раздеваться не пожелал, а Галькевич счел своим долгом войти в святую реку. Уже в плавках, обернувшись на покрытый строительными лесами купол реставрируемого собора, он перекрестился, мужественно залез в воду, стал плавать вдоль берега и окунаться с головой. Старушки смотрели на него с одобрением, одна попросила зачерпнуть банкой на середине, где чище. Галькевич радостно кинулся исполнять ее просьбу. Он счастлив был разделить с этими женщинами их наивную древнюю веру в целебность здешней воды. Течением несло ниточки водорослей, пришлось несколько раз черпать и выливать, черпать и выливать, добиваясь предельной чистоты.

Жена Рогова тоже разделась, но Рогову теперь не доставляло удовольствия видеть ее в купальнике, не как раньше, когда он зазывал на пляж приятелей, чтобы оценили, какая фигура у его жены. Она по-кошачьи попробовала ногой воду и села рядом с мужем на его куртке, сложив свой край вдвое, чтобы не застудиться на осенней земле. Пол Драйден спросил у нее, очень ли холодная вода. Она томно сказала, что ей сегодня купаться нельзя, хотя Рогов точно знал, что можно – ее дни должны были начаться не раньше вторника. Почему она так сказала, разбираться не хотелось, но тут был, вероятно, какой-то вызов ему, Рогову. Когда-то жена пыталась прибрать его к рукам, а сейчас он сам держал ее в кулаке, как бабочку, с каждым годом зажимая всё крепче, чтобы зря не трепыхалась, не сбивала пыльцу с крылышек.

Пол Драйден подумал, что этот Иордан нравится ему не меньше, чем настоящий, который он видел в настоящем Иерусалиме, но и не больше. Он окунулся, переоделся в кустах, пихнул мокрые трусы в сумку и натянул джинсы на голое тело, как хиппи. Причесываясь, умиротворенно смотрел на чуть тронутые желтизной деревья, на белые стены и башни монастыря, тонущие в бледном северном небе ранней осени. Рядом на одной ноге скакал Галькевич, вытряхивая воду из ушей, и вяло доругивался с Роговым насчет Никона. Полу Драйдену было наплевать на их общественные позиции, а сам предмет спора интересовал постольку, поскольку мог подвести разговор к героям его собственных штудий – Петру Великому, Карлу XII и, главное, царевичу Алексею. Он считал, что на несчастного царевича, умершего под пытками, презираемого современниками и потомками, давно пора взглянуть по-иному. Проведенные в венском архиве два летних месяца давали серьезные основания для критики прежних, устаревших и легковесных концепций.

После купания отправились на станцию, опять сели в электричку и поехали к Роговым. Теща Рогова, дежурившая дома при четырехлетнем внуке, тут же попрощалась и ушла, не желая лишний раз ссориться с зятем и огорчать дочь, но Рогов, разумеется, не оценил ее деликатность. Он шумно радовался уходу тещи, которая сослалась на якобы имевшиеся у нее неотложные дела. Жена вынуждена была объяснить ему, что на самом деле никаких дел нет, есть врожденное чувство такта.

Пока мужчины курили на балконе, она резала в кухне помидоры для салата и беседовала с сыном на животрепещущую тему – о детском садике, куда ему вскоре предстояло пойти. Сегодня они с бабушкой были там на рекогносцировке, осмотрели столовую, спальню, туалет и качели на площадке. Жена Рогова спрашивала сына, всё ли он понял о своей будущей жизни. Сын уныло отвечал, что всё. А видел он, что дети там сами одеваются и раздеваются? Да, он видел. И сами застегивают пуговицы, он понял?

– Я только одно не могу понять, – сказал сын и замолчал, потому что в кухню вошел Пол Драйден, попросил повесить где-нибудь его купальные трусы, чтобы просохли.

Жена Рогова закинула их на веревку и спросила:

– Что ты не понял?

– Вот когда в садике на третье бывает компот из сухофруктов, – сказал сын, – куда дети выбрасывают косточки?

Лицо его было серьезно, всё остальное он понял. Она почувствовала, как к глазам подступают слезы, и задохнулась от ненависти к Рогову, который требовал отдать ребенка в садик. Тот, видите ли, мешает ему работать дома!

Она встала перед сыном на колени и сказала:

– Прости меня, малыш!

Он удивился. Неужели она тоже не знает, куда нужно выбрасывать эти косточки?

– Спроси у отца, – посоветовала она, – отец всё знает.

Сын ошарашенно сполз с табуретки и поплелся в комнату, где Пол Драйден, подбираясь к царевичу Алексею, уже вывел разговор на Карла XII.

Он был женат на американке шведского происхождения, но из финских шведов, поэтому кроме основных европейских языков, включая, естественно, русский, выучил шведский, чтобы общаться с родственниками жены, и немного финский, чтобы при случае поговорить с соседями родственников, тогда как Рогов с Галькевичем едва могли читать по-английски. Оба никогда не бывали за границей, а Пол Драйден в Стокгольме изучал донесения шведских послов Карлу XII и пришел к выводу, что, начиная войну с Петром, король ставил целью вестернизацию России.

Галькевич сказал:

– Вестернизация, читай колонизация.

Рогов, как всегда, с ним заспорил и кстати вспомнил исторический анекдот, опровергающий как раз ту самую идею, которую он этим анекдотом собирался проиллюстрировать.

– Однажды, – рассказывал Рогов, – Карл с войском преследовал врага не то в Польше, не то на Украине или в Лифляндии, не важно, и у шведов кончились запасы продовольствия, пришлось прекратить погоню. Тогда у всех на виду король пал с коня на землю, в бешенстве стал рвать траву, клоками заталкивать ее себе в рот и жевать. Генералы тоже спешились, подбегают к нему. Ну, скажем, те, про которых у Пушкина. Как там? «Уходит Розен сквозь теснины, сдается пылкий Шлиппенбах…» Этот Розен, значит, с пылким Шлиппенбахом подбежали, спрашивают: «Что с вами, ваше величество?» А он только мычит. Наконец отплевался и заплакал. «О, – говорит, – если бы я мог научить моих солдат питаться травой! Я был бы властелином мира!»

Галькевич злорадно засмеялся.

– Вот видишь? Викинг, берсеркер, какая уж там вестернизация! Чему он мог нас научить с такими-то идеями?

Рогов сообразил, что рассказал что-то не то. Он взял с тарелки пучок салата, сунул в рот, начал давиться, раздувать щеки, изображая бешеного короля, и жена, вошедшая в комнату вслед за сыном, подумала с ненавистью: шут, шут, шут!

– Твой сын, – сообщила она, – хочет тебя кое о чем спросить.

Сын уже чувствовал, что нечаянно угодил в какую-то важную точку. Он выступил вперед и звонким голосом объявил свои сомнения относительно косточек из компота. Рогов нежно притянул его к себе, стал объяснять, что дети собирают эти косточки в большую коробку, а весной сажают их в землю. Когда сын вырастет, зашумит во дворе фруктовый сад – абрикосы, персики, вишни, черешни.

– Перестань паясничать! – сказала ему жена.

Галькевич ухмыльнулся.

– Чему ты, собственно, удивляешься? Это вполне в духе твоего мужа, ведь он же оправдывает тех, кто хотел, поливая землю кровью, вырастить райский сад из косточек от компота.

Она сказала Галькевичу:

– Прекрати!

Пол Драйден молчал, он пытался вытащить забившуюся под диван собаку Зюзю. У нее была течка, теща Рогова натянула на нее старые трусики внука, чтобы не испачкала ковер. Зюзе казалось, видимо, что в трусах она выглядит совершенно непристойно. Пол Драйден тянул ее к себе за передние лапы, она упиралась и скулила.

– Оставьте ее в покое, – попросила жена Рогова.

Она принесла салат, еще что-то. Сели за стол, где уже стояла купленная Полом Драйденом за валюту бутылка водки. Рогов разливал, Галькевич произносил тосты – за гостя, за хозяйку, за науку. Дело пошло. Рогов вспомнил другого американского слависта из другого университета, не входившего в Плющевую Лигу. Они познакомились на международной конференции лет пять назад, и хотя говорили главным образом о Челобитенным приказе при Иване Грозном, его, Рогова, потом приглашали на беседу в известное учреждение.