Жара - Славкина Мария Владимировна
– Скажите, – удивилась Захарьина, – почему такой странный принцип комплектования московского представительства американской фирмы?
– О, это спасибо Володе. Видите ли, и у меня, и у Брахмана, и у Крохина примерно одинаковая судьба. Мы неудачники. Реализоваться как инженерам-нефтяникам нам не удалось. Когда в начале 90-х годов профессиональная карьера рухнула, мы пошли на вольные хлеба «заниматься бизнесом». А точнее, кормиться около бизнеса. Бизнесмен хотя бы средней руки получился только из меня. Правда, и я прятался от кредиторов, отбивался от бандитов, бил морды должникам. В общем, мрак. Когда Володя сделал мне предложение работать с ним, для меня это было спасением. Я твердо решил, что больше никакого самостоятельного бизнеса в современной России. Вот и пошел работать клерком.
– Игорь Юлианович, в чем заключаются, собственно, ваши обязанности?
– Они просты и очевидны. Это сертификация предлагаемого оборудования и технологий, проверка их эффективности, выяснение соответствия оборудования и технологий российским техническим условиям. Понимаете, когда мы предлагаем российской нефтяной компании некий продукт, мы должны ясно представлять все его характеристики и возможности. Уж за сколько и как Розенфельд продавал эти продукты, меня не касалось. Мое дело – качество продукции, описание возможностей использования в российских условиях. Торговцем Розенфельд был великолепным. Но что он там делал, какие дополнительные бонусы обеспечивал, я не знаю. В институтские годы, да и потом мы были ближайшими друзьями, но поверьте, тонкости переговорного процесса мы не обсуждаем даже с ним. Так требовал Володя, и вообще-то он прав.
– Игорь Юлианович, – ласково заговорила Захарьина. – Вы ведь знаете, что есть устоявшееся мнение насчет того, что представители иностранных фирм нередко применяют практику так сказать дополнительного стимулирования либо госчиновников, либо работников нефтяных компаний. Откаты, учет законных интересов, взятки, наконец. Поймите, я не собираюсь вас на этом ловить, но ведь неслучайно же у руководства компании Юнгфрау возникли вопросы по взаимоотношениям с московским представительством Колорадо Текнолоджис.
– Ничего не могу вам сказать. Это не моя епархия. За время моей работы у нас с господами из Юнгфрау было по крайней мере шесть очень удачных контрактов. И все было хорошо. Понимаете, босы Колорадо Текнолоджис сделали интересную вещь. Они продают через нас не только свою продукцию, но и оборудование других сервисных технологических компаний. И наваривают на этом неплохие деньги. Но еще раз подчеркну, мое дело – качество техники и технологий. А уж финансовые дела – кому, за сколько и что – это дела Володи. Повторюсь, он был прекрасным переговорщиком.
– Прежде чем мы перейдем к сути, – строго сказала Захарьина, – я хотела бы понять, что делает в вашем представительстве небезызвестная мне госпожа Волкова.
– Ну как что, – улыбнулся Клейн. – Она секретарь и помощник директора. Ну и, как любил говорить Володя, лицо нашего представительства. Согласитесь, лицо – очень симпатичное.
– Да уж, – прошептала Захарьина.
– Ее обязанности – обычные офисные. Она прекрасный диспетчер. Что, где, когда, кто с кем встречается.
– Скажите, пожалуйста, Игорь Юлианович, вы что-нибудь знаете об отношениях Розенфельда с матерью?
– По-моему, мама была единственным человеком, которого Володя искренне любил. Конечно, и отца, царство ему небесное, он любил, но тот его в свое время сильно дрючил. А мама – это святое. У него, у Володи, я имею в виду, негодяй брат, который сильно третировал и мучил старушку. Все это усугубилось, когда появилась какая-то гапка с Украины и сделала жизнь старухи невыносимой. У Володи была мечта – забрать маму сначала в Москву, а потом увезти ее в Соединенные Штаты.
– Это вам сам Розенфельд рассказывал?
– Конечно, – ответил Кляйн. – Володя был очень одинок, ему надо было выговориться. Поэтому он и делился со мной. Особенно любил рассказы о многочисленных еврейских родственниках, всяких их приключениях.
– А вы с иронией относитесь к своему шефу, – заметила Захарьина.
– Володя – человек противоречивый, в нем есть разные стороны. Но на некоторые его замашки без смеха смотреть было нельзя. Я говорю так только потому, что все это не раз говорил Володе в лицо.
– Игорь Юлианович, разрешите вопрос, не относящийся к следствию. Скажите, кто вы по национальности. Ваша фамилия указывает либо на еврейское, либо на немецкое происхождение?
– Знаете, Анна Германовна, у меня редчайший случай. Я происхожу из старинной остзейской семьи, которая в разные годы в зависимости от направления и масштабов преследования идентифицировала себя то как семья немецкая, то как семья еврейская. По-моему, евреями они себя объявили впервые во время немецких погромов 1914 года. В 1941 году их всех чуть не выслали. Какие там еще Кляйны! Моя бабка с трудом доказывала, что она кошерная еврейка. В общем, для меня, как и для многих других, пятый пункт в советское время всегда был очень болезненным.
– Интересно, ну да ладно, – хмыкнула Захарьина, – давайте вернемся к событиям, связанным с исчезновением Владимира Розенфельда.
– Давайте, – сказал Кляйн.
– Воссоздайте, пожалуйста, последний день, когда вы виделись.
– Это было в понедельник, 5 июля – после знаменательного дня независимости Америки. Все-таки национальный праздник США. Собрались мы в офисе рано утром. Потом мы немножко поговорили наедине. И он, как-то расчувствовавшись, сказал мне: «Спасибо, Гарик, за работу. Ты все на себе тянешь, а всякие засранцы только в деньги играют». Такие сантименты были для Володи не характерны. Потом я ушел из его кабинета, и начались скандалы. Сначала он орал на Мишу Крохина, потом – на Брахмана. Суть скандалов была очень простой. Все как обычно. Володя был несколько дней в командировке, и за это время, конечно, кто-то что-то упускал. И начинались разносы.
– Но вас-то он благодарил, – возразила Захарьина.
– Я же говорил, – ответил Кляйн, – моя работа, так сказать, длинного действия. Сертификация и оценки эффективности не проводятся в два дня. А ребята сидят на оперативке и подхвате. Поэтому им и достается. В двенадцать часов мы с Володей пошли обедать или, как он любил выражаться, есть наш ланч. За обедом немножко поговорили на всякие темы. Я спросил его о командировке в Штаты, и он ответил, что раньше конца сентября этого не ожидается. Надо расхлебать наши текущие дела. После этого мы поехали в компанию Газойл, где у нас была не очень долгая, но содержательная презентация. Мы сейчас бегаем с идеей втюхать нашим нефтяным компаниям новое поколение каротажных станций. Мне удалось сертифицировать эту технику через Росстандарт. Так что тема для разговора была. Переговоры, однако, осложнялись тем, что за несколько дней до нашей встречи у них произошла серьезная авария на одной из разведочных скважин. Они пытались свалить вину за эту аварию на нас. Мол, оборудование было некачественное. Ну да ничего у них не вышло. В 15 часов мы вернулись сюда, в офис. Володя попрощался со мной, попросил подготовить протокол совещания в Газойле, в котором должны были быть закреплены достигнутые результаты. На этом мы попрощались и больше я его не видел.
– Скажите, как он себя чувствовал, как выглядел, был ли взволнован?
– Но я же говорил, что он весь день был возбужден.
– Как вы считаете, что же все-таки являлось причиной исчезновения Владимира Борисовича Розенфельда?
– Не знаю. Да и есть ли оно это исчезновение? Вова был парень с выкрутасами. Однажды он уехал в Соединённые Штаты на две недели, никому ничего не сказав и не дав поручений. На него находило чего-то такое.
– Значит, если я все правильно поняла, последний день Розенфельда выглядел так. Утром кроткий разговор с вами, прочувственная благодарность, затем крики и скандалы с Крохиным и Брахманом, потом ваш обед, извините, ланч, потом совещание в Газойле, возвращение в офис, ваше прощание и договоренность о встрече на следующий день. Собственно, это все. Скажите, пожалуйста, а госпожа Волкова имела в этот день какие-то контакты с руководителем?
