Николай Леонов - Долг платежом страшен
– Кто он?!
– Не знаю, – с досадой сказала Мария. – Одним словом, это связано с Пчелинцевым. Потом все объясню. По-моему, тебе нужно поторопиться.
– Бегу сломя голову, – сказал Гуров уже отключившемуся телефону.
Крячко вопросительно на него взглянул. Гуров пожал плечами.
– Не знаю, что случилось, – сказал он. – Но мы немедленно выезжаем.
Глава 6
Нельзя сказать, чтобы это тянуло на скандал, но скандальная атмосфера, безусловно, возникла, как только Мария Строева предложила направить делегацию в больницу, чтобы проведать пришедшего в себя осветителя сцены Лешу Пчелинцева. Делегация должна была насчитывать не более четырех человек вместе с самой Марией, но в полной мере представлять все слои театрального коллектива, то есть актеров, рабочих сцены и администрацию.
Первым внес напряжение «командир» осветителей – Пашков Петр Иванович, человек авторитетный, принципиальный, с четверть века проработавший в театре и считавший его своим вторым домом.
– Как хотите, Мария, – сказал он, – а я не пойду. Вас я уважаю и боготворю, но к этому вертопраху не пойду ни за какие коврижки. И знаю, что не по-христиански, а все равно не пойду, потому что есть такие люди, от которых одна суета на этом свете. Одна суета и враждебность. Вот Пчелинцев как раз такой человек и есть. И не в сочувствии он нуждается, а в хорошем уроке. Получил он свое. Жив остался – уже хорошо, прости меня, господи!
После такого горячего выступления ряды желающих совершить милосердие стали редеть на глазах. Все под разными предлогами ссылались на занятость, на нездоровье, на слабые нервы и черт знает на что еще. В конце концов Мария не выдержала и высказала все, что думает о коллегах, безо всяких экивоков.
– Стыдитесь! – сказала она. – Говорим на сцене о высоких чувствах, ломаем дурака перед журналистами, а сами не способны на простую человеческую жалость! Какая разница, в каких отношениях вы были с человеком, у которого случилась такая трагедия? Все-таки он работал рядом с нами несколько месяцев…
– Не работал, а мучился, – ядовито вставил при этом Пашков. – И других мучил.
Мария метнула на него гневный взгляд и заявила, что была лучшего мнения о коллективе, но теперь у нее открылись глаза и она знает, с кем на самом деле имеет дело.
– Бездушные, самолюбивые! – сказала она. – Поступайте как хотите, знать вас больше никого не желаю!
Сказано это было, конечно, сгоряча, но впечатление произвело немалое, особенно на гостя из Италии, режиссера Паоло Баттини, который из-за незнания местных реалий не очень хорошо вник в суть конфликта, но целиком встал на сторону Марии. В конце концов именно он спас положение, с энтузиазмом войдя в состав «делегации». Он да еще Булыкин, тридцатипятилетний актер, всю жизнь подвизавшийся на вторых ролях, человек великодушный и сильно пьющий.
Им кое-как удалось умерить гнев Марии и в какой-то мере снять напряжение, возникшее в коллективе. Накупив полагающихся в таких случаях гостинцев, они на машине Марии поехали в больницу.
Строго говоря, посетителей к Пчелинцеву еще не пускали, но прославленной Марии Строевой не смог отказать даже строгий, неулыбчивый доктор с тяжелым взглядом из-под седых бровей. Переодевшись в белые халаты, актерская троица отправилась в палату.
– Я, пожалуй, сам вас провожу, – заявил доктор, озабоченно хмуря лоб. – А то, чего доброго, на вас сейчас все отделение сбежится! Я сам ваш поклонник, но работа есть работа. И пациент, кстати, сложный – не хотелось бы, чтобы присутствовали лишние эмоции.
Такая строгость произвела на гостей большое впечатление, и они отправились за седым доктором, притихшие и преисполненные благоговения.
Каково же было удивление Марии, когда уже на пороге палаты, едва доктор распахнул перед ними дверь, она услышала, как какой-то незнакомый мужчина, высокий, спортивного телосложения, на плечах которого едва сходился взятый напрокат халат, говорит погруженному в белоснежные простыни Пчелинцеву:
– Итак, в ближайшие два дня. Полагаю, что вы все поняли и повторять такой опыт вам больше не захочется. Поэтому говорю вам – прощайте. Дураком будете, если захотите увидеть меня еще раз.
Произнесено это было совсем негромко и предназначалось только для ушей Пчелинцева, но у Марии был великолепный слух, и она ясно расслышала все до последнего слова. По правде говоря, отреагировала она довольно банально – она просто растерялась. Тем более что доктор рядом с ней страшно засопел, решительно шагнул вперед и гневно загремел:
– Что происходит?! Кто позволил?! Где медсестра? Почему в палате посторонние? Ну-ка, уважаемый, немедленно покиньте помещение! Дважды повторять не буду – просто спущу вас с лестницы, собственноручно!
Спортивного вида мужчина нисколько не смутился. Он смерил врача спокойным оценивающим взглядом и расплылся в извиняющейся улыбке.
– Прошу прощения, доктор! – сказал он дружелюбно. – Не хотел ничего плохого. Просто взглянуть на дальнего родственничка. Кто же поддержит лучше родного человека? Я, право, даже не знал, что это запрещено. Но раз нельзя, я немедленно ухожу. Еще раз приношу свои извинения!
Он слегка поклонился и пошел к выходу, всматриваясь в лицо Марии, которая, застыв, продолжала стоять на пороге. Наконец этот странный человек понял, что глаза его не обманывают, и тут же улыбка на его лице сделалась сияющей, как у студента, сдавшего самый каверзный экзамен.
– Боже мой! Мария Строева собственной персоной! – произнес он с восхищением. – Просто волшебство какое-то! Подарок судьбы! Я ваш горячий поклонник. Жаль, что при таких обстоятельствах… Я был просто обязан сейчас вручить вам букет самых прекрасных цветов. Позвольте в знак почтения хотя бы поцеловать вашу божественную руку!..
И прежде чем сама Мария, да и все остальные в палате успели опомниться, он наклонился и, бережно взяв тонкие пальцы Марии в свои громадные лапищи, поднес их к губам. Прикосновения его губ Мария даже не почувствовала – так у нее перехватило дух от мимолетного взгляда незнакомых пронзительных глаз. Во взгляде этого человека читались железная воля и абсолютная уверенность в себе.
Поцеловав руку, он сразу вышел. Вышел за ним следом и доктор, которому не терпелось дать хороший нагоняй персоналу, который выставил его в дурацком свете. Многоопытный Булыкин негромко заметил:
– Обычное дело. Дал человек на лапу медицинской сестре – она его и пустила. По-человечески понятно. И доктора понять можно. По справедливости на лапу ему давать нужно было…
– Что за ахинею вы несете, Булыкин? – рассердилась Мария.
Однако замечание коллеги привело ее в чувство. Мария вспомнила все, что говорил Гуров по поводу Пчелинцева, и мигом бросилась к больничной койке.
– Здравствуй, Леша! Как ты себя чувствуешь? – спросила она, вглядываясь в желтоватое, исхудавшее лицо осветителя. – У тебя неприятности? Кто это у тебя сейчас был? Чего ему нужно?
Выглядел Пчелинцев и в самом деле неважно, и не только за счет травмы. В глазах его были такая тоска и отчаяние, будто ему только что объявили смертный приговор. Однако на вопросы он отреагировал довольно своеобразно. Губы его скривились в издевательской гримасе, и он пробормотал, отворачиваясь:
– Смотри-ка, родной коллектив не забывает! Фрукты принесли, ягоды? Трогательно! Это мне сейчас как раз больше всего нужно – ягоды-фрукты… По велению сердца действуете или по профсоюзной линии?
Эти язвительные слова никак не сочетались с тем довольно жалким тоном, каким они произносились. Мария несколько секунд всматривалась в беспомощную фигуру, съежившуюся под одеялом, а потом неожиданно бросила сопровождавшим ее мужчинам:
– Ну-ка, пообщайтесь пока, а я сейчас, мигом! Нужно кое-что выяснить!
Она почти бегом покинула палату и, не обращая внимания на удивленные взгляды, устремленные на нее со всех сторон, помчалась по коридору. У выхода она опомнилась и подскочила к большому окну, выходившему к площадке у входа. Внизу по направлению к воротам с невозмутимым видом шагал широкоплечий мужчина в темном костюме, тот самый, что только что целовал ее руку.
Мария бросилась к лифту. Он задерживался, и Мария бесстрашно побежала вниз по лестнице, каждую секунду рискуя сломать высокие каблуки на туфлях.
Однако спуск закончился удачно. Пересекая вестибюль, она сняла на бегу халат и вручила его какой-то ошеломленной санитарке. Уже на крыльце сквозь прутья чугунной ограды заметила, что интересующий ее мужчина садится в приземистую темно-синюю машину. Сдерживая нетерпение, стараясь не привлекать к себе внимания, Мария вышла за территорию больницы и, усевшись в свою машину, завела мотор.
Темно-синий автомобиль – кажется, это был «Ниссан» – отъехал от тротуара и аккуратно вписался в поток машин, движущихся в направлении Останкина. Мария рванула за ним следом.
Строго говоря, она не вполне представляла себе, что ею движет и что она собирается делать дальше. Просто у нее до сих пор звучали в ушах спокойные, но до предела жестокие слова, которые особенно странно было слышать у постели тяжело больного. В одном она не испытывала никаких сомнений – этот неприятный и явно опасный человек не имел никакого отношения к родне Пчелинцева. Это была просто отговорка. А явился он в больницу с какой-то серьезной целью, и эта цель могла быть связана с тем инцидентом, что привел Пчелинцева на больничную койку. Даже наверняка связана. Детали такой версии требовали осмысления, но в общих чертах Марии все было ясно – Пчелинцеву опять угрожают, а ее Гуров ничего об этом не знает.
