Кирилл Казанцев - Таежный рубикон
Не меньше десяти минут, погасив фары, сидел, тупо уставившись в ветровое стекло, пытаясь разрешить непростую дилемму. Но, как ни крути, выходило, что возвращаться нельзя. По крайней мере, сейчас, сразу же. При этом он обязательно насторожит это зэковское отребье, и тогда абсолютно ненужные скользкие вопросы посыплются из них, как из рога изобилия, а этого и так с трудом удалось избежать. Зачем вторично нарываться на нежелательный разговор? Но и ехать в Ретиховку было полным идиотизмом. Что его там ждет? Уж по крайней мере точно ничего хорошего... И тут до Андрея Ильича дошло, что и стоять вот так, на месте, с потушенным светом – тоже более чем подозрительно и небезопасно. А вдруг этим отморозкам на джипе придет в голову проехаться по дороге? И только почувствовав, что еще через пару минут окончательно запутается в тяжелых размышлениях, он все же решился стронуться с места и двинуться в сторону поселка. Ни один из трех вариантов дальнейших действий его абсолютно не устраивал, но в Ретиховке, по его разумению, оставалась хоть какая-то призрачная надежда на благоприятную альтернативу.
Еще на подъезде к первым домам Андрей Ильич, оставив включенными только подфарники, до предела снизил скорость. Не раздумывая, «поплелся» по центральной улице Ретиховки, зная (один раз как-то приходилось здесь бывать, еще лет семь-восемь назад), что она тянется по поселку из конца в конец. И «крался» таким образом до тех пор, пока не заметил вдалеке одинокий силуэт, даже сейчас, в темноте хорошо видимый на фоне белого снега. А Татьяна пообещала встретить, чтобы ему не пришлось плутать по извилистым проулкам в поиске ее дома.
Демин остановил машину метров за сто, заглушил двигатель и еще немного посидел, выжидая. Потом, скосив глаза в сторону Сергея, решил-таки его не трогать – все равно помощничек быстро в себя прийти не сможет. «Как же я умудрился так опростоволоситься с Купцовым? – промелькнуло в голове у Андрея Ильича. – Надо ж было до такой степени неверно еще там, в больнице, определить стадию его опьянения! Просто непростительно для «эскулапа» с двадцатилетним стажем...» Оставил в правом окне небольшую щель, не столько заботясь о коллеге, сколько не желая, чтобы стойкое «амбре», исходившее от Сергея, пропитало насквозь обивку салона, и, с большой неохотой выйдя наружу, закрыл автомобиль. Была, ко всему прочему, для этой «неохоты» у него и еще одна веская причина – с детства панически боялся собак. В десятилетнем возрасте Демину здорово досталось от огромной соседской овчарки, абсолютно без всякой мотивации, ни с того ни с сего ухватившей его за ногу, когда из самых добрых побуждений решил было размотать стреноживший ее поводок. С тех пор старался за версту обходить любого встреченного пса. Но как назло, чувствуя, по-видимому, его боязнь, эти мохнатые твари каждый раз прилипали к Демину, словно репей, стараясь при удобном случае непременно хватануть за штанину. И бродить по поселку в темноте, рискуя ежеминутно столкнуться с какой-нибудь непривязанной шавкой, Андрею Ильичу было совсем не по душе.
Отмахнувшись от путаного, сбивчивого рассказа Семеныча о случившемся в тайге (какая разница, где и при каких обстоятельствах мужик пулю поймал; меньше знаешь – крепче спишь), Андрей Ильич неодобрительно скривился от вида ржавого ободранного рукомойника. Не удержался от парочки едких замечаний по поводу жуткой антисанитарии, но тем не менее тщательно, с мылом вымыв руки, осмотрел раненого, все еще находящегося в полубессознательном состоянии. И, самостоятельно сняв повязку с раны, сменил «гнев на милость», отметив, что дренирование Танюша произвела вполне профессионально. В этом отношении придраться было абсолютно не к чему. Не напрасно он ей всегда симпатизировал.
– Ну, что тебе сказать? Умничка... Все сделала правильно... Ничего серьезного я пока не усматриваю...
– Но, Андрей Ильич, – попыталась вклиниться Татьяна, – у него же пульс зашкаливает и температура под сорок. Я боюсь, не начался ли сепсис...
– Нет, милочка, – оборвал ее Демин на полуслове, – ничего такого пока не вижу... Подстраховаться, конечно, не лишне, потому внутривенно – физраствор и глюкозу. Антибиотики – каждые три часа. Тут, вот, я тебе привез... – Андрей Ильич поспешно выгрузил на стол медикаменты и, не давая Татьяне рта раскрыть, не терпящим возражений менторским тоном перечислил все то, что ей еще следует предпринять в ближайшее время, опустив, по известной причине, необходимость срочной госпитализации и немедленного переливания крови. Увязать еще глубже в решении чужих «проблем» было бы для него просто верхом безумия. И, скривившись, буквально через силу выдавил из себя напоследок: – Ну, уж если что-то действительно из ряда вон выходящее – позвонишь.
Демин уже собрался ретироваться, когда, встрепенувшись, Татьяна обратилась с вопросом к насупившемуся Семенычу, у которого на лице было написано полное неудовольствие столь коротким и невнятным визитом городского доктора:
– Иван Семеныч, а ты, пока я бегала, случайно в своей хате печку не топил? Нет?
– Да откуда, дочка, я же домой еще и не захаживал. Я же... – ответил Семеныч и, даже не успев договорить, вдруг как-то враз, как о чем-то будничном и простом, догадался, что теперь уж точно, доподлинно, к ним пришла беда... И Татьяна догадалась. Коротко ойкнула и, набросив ладошку на рот, пошатнулась, побелев лицом. А через мгновение мертвой хваткой вцепилась в рукав деминской дубленки:
– Андрей Ильич...
Демин застыл на месте, в двух шагах от двери. До него пока еще смутно, но тоже начало доходить, что очень скоро его просто вынудят перейти из сравнительно безопасного положения безликого статиста в разряд самого непосредственного участника непонятной и пугающей драмы. Он стоял с поникшими плечами и обреченно ждал следующей, еще более обременительной Татьяниной просьбы, прекрасно давая себе отчет в том, что под перекрестным обстрелом трех пар вопрошающих глаз ему очень непросто, почти невозможно будет отвертеться, не ударив при этом в грязь лицом. А потому Андрею Ильичу становилось крайне неуютно. И когда молчание в сторожке затянулось до неприличия, предваряя повисший в воздухе вопрос, Демин выдавил из себя:
– Ну ладно... Никуда от вас не деться... Говорите, куда его везти?
– В Отрадное, – быстро отозвался Семеныч. – У меня там, за полверсты от деревни, деверь бобылюет. И хата у него на отшибе.
– Не проедем, – покачал головой Андрей Ильич. – Они перекрыли выезд на трассу.
– Дак нам туда и не надо. На Отрадное дорога напрямки через Ретиховку идет, – поправил его старик. – Проедем с божьей помощью. Там трактор, должно быть, тоже почистил. – И, повернувшись лицом к Татьяне, прибавил: – Тебе бы, дочка, тоже не надо к себе в хату заглядывать. А вдруг они и у тебя уже засидку настроили.
– Навряд ли... Да я и осторожненько. Света палить не буду... А вы пока ведите его потихоньку к машине. Там, у Калягиных, за дровяником стежка натоптана.
Дорофеев
Да, деда он действительно вычислил грамотно. На это не ушло и получаса. Даже «поквартирный обход» делать не пришлось. Это не город. В Ретиховке, где в «живых» осталось максимум 60—70 дворов, особых ухищрений для этого и не требовалось. Достаточно было остановить первого попавшегося алконавта и отслюнявить ему на водку, как тот тут же запел по-соловьиному. И уговаривать не пришлось. Только знай да выуживай из этой пьяной трепотни необходимые тебе сведения. В подлинном вдохновении наплел с три короба, выложил кучу всевозможной информации: кто, как, с кем и когда. И стоило Игорю только заикнуться о том, что он ищет деда-охотника, и описать его внешность, жалкий и засявканный чморик, не раздумывая, указал на Ивана Семеныча Крайнова. И попадание было точным по причине того, что в поселке охотничать по нынешним временам больше просто некому. Большинство мужиков спилось окончательно и бесповоротно. А те, что пошустрей да потолковее, давно перебрались в Зареченск в поисках «лучшей доли». Рассказал, бичарка, и о том, что живет Семеныч уже второй год один, что в Хабаровске у него единственный сын, невестка и внучка, и даже то, что внучка эта должна в ближайшем месяце разродиться, сделав Крайнова прадедом. Пел бы и дальше, если бы Дорофеев не оборвал его на полуслове. Достал, урод, своей вонью. Год, наверно, не мылся, да и не раздевался с лета – вся изодранная засаленная одежонка, казалось, уже намертво приросла к этому замызганному скунсу. И Игорь, как человек чистоплотный и чувствительный, разговаривая с ним, старался держаться подальше, на расстоянии вытянутой руки – не хотелось «в шесть секунд» наловить от него вшей.
Деда он вычислил грамотно. И очень вовремя отправил к нему на хату Щира с шестерками. «Все это, конечно, так... – Дорофеев устало откинулся на спинку неудобного потертого плюшевого кресла: нашлась у него в Ретиховке старая знакомая потаскушка Маринка, у которой с частью своей команды он сейчас и «квартировал». – Но уже давно стемнело. Даже с учетом того, что старик малосильный и уделался донельзя, пока тащил волокушу, он ведь уже по-любому должен быть дома?» А его все не было, и это Игорю совсем переставало нравиться. Что-то здесь не так. Что-то он упустил... Может, дед поперся не к себе, а к какому-нибудь своему знакомому? Родственников у него в селе больше нет, по крайней мере алик этот заверял клятвенно... Может быть, к какому-то корешку закадычному намылился?
