Марко Незе - Спрут
— Ну, — помолчав немного, спросила она, — как ты находишь больную?
— Я бы сказал, что она хорошо играет свою роль, — усмехнувшись, ответил Каттани.
— Ты непрерывно беспокоишься обо мне. А сам-то ты как? Как дела с женой?
Лицо комиссара омрачилось.
— Все кончено, — сказал он. — Этот вопрос исчерпан, и я к нему не хочу возвращаться.
Титти, казалось, досадовала на себя, что своим вопросом испортила ему настроение. Меняя тему разговора, она сказала:
— Иногда меня охватывает ужасный страх.
— Кого ты боишься?
— Его. Я боюсь, что вдруг, неожиданно, он появится передо мной. Этот Чиринна со своими проклятыми наркотиками превратился в какой-то кошмар, иногда мне снится, что он утаскивает меня отсюда.
Каттани внимательно посмотрел на нее и легко коснулся пальцами ее подбородка.
— У тебя нет никаких причин беспокоиться, — сказал он. — Чиринна сидит я тюрьме, и ему предстоит еще долго там оставаться.
— Да, но этот человек вселяет в меня ужас, даже если он в тюрьме.
— Здесь, у входа, днем и ночью дежурят двое полицейских.
Услышав это, Титти не могла скрыть своего удивления.
— Ты охраняешь мою жизнь, — спросила она, — потому что я — главная свидетельница?
— Дело не в этом, — ответил Каттани. — Я забочусь о твоей личной безопасности прежде всего потому, что это ты.
Девушка не могла скрыть своего замешательства и, не найдя что сказать, только пожала плечами. Потом долго не отрывала глаз от лица комиссара, словно изучая его, и наконец спросила:
— Но чего ты от меня хочешь?
Да, в самом деле, чего он от нее хочет? «Правильный вопрос», — подумал Каттани. Он прекрасно понимал всю двусмысленность ситуации и наконец, чтобы положить конец неловкому молчанию, произнес:
— Ты мне очень дорога.
* * *Вернувшись в тот вечер домой, он не нашел на столе ужина. Не делая из этого трагедии, зажег газ, взял сковородку и сделал себе яичницу — единственное блюдо, которое он с детства умел приготовить. Налил себе стакан пива и сел за стол. Тут он услышал, как в кухню вошла жена. Не обращая на нее никакого внимания, он продолжал есть свою яичницу.
Эльзе была вся напряжена и с трудом сдерживала глухую злость. Она взяла чашку, которую до того поставила на холодильник, и открыла дверцу шкафчика, чтобы водворить ее на место. Но движения ее были столь нервны и неуправляемы, что чашка упала на пол и разбилась.
— Да что с тобой? — раздраженно спросил он. Эльзе театральным жестом развела руки и, оглядев себя сверху донизу, сказала:
— Вот видишь, что ты со мной сделал. Нервы ни к черту. Я вся издергана. Я этого не выдержу.
Он, держа себя в руках, холодно проговорил:
— Если хочешь мне все изложить, валяй сейчас, чтобы потом никогда к этому больше не возвращаться.
Эльзе вся словно окаменела. Губы у нее были плотно сжаты. И вдруг она изо всех сил дала мужу пощечину.
— Ты сам довел меня до этого. Не могу тебя больше выносить. На следующей неделе сяду в поезд и уеду. Освобожу тебя от своего присутствия.
Комиссар попытался не терять спокойствия.
— Не смогли ли бы мы разрешить этот вопрос как цивилизованные люди? — сказал он, — Тем более это касается и девочки.
Эльзе в знак согласия слегка кивнула. И покачала головой, словно признавая, что вела себя глупо. Теперь, дав выход нервному напряжению, Эльзе чувствовала себя вконец опустошенной.
В тот вечер они больше не обменялись ни словом. Когда настало время ложиться спать, комиссар достал из шкафа одеяло и простыни и постелил себе на диване.
Новые богачи
Сереньким ноябрьским утром на вокзале Трапани Каттани помог жене погрузить в поезд чемоданы. В конце концов оба пришли к выводу, что для них будет лучше пожить вдали друг от друга. Если эксперимент удастся, то есть если они затоскуют по семейной жизни, то вновь съедутся. Если же нет — каждый пойдет своей дорогой.
Некоторое время Эльзе собиралась пожить в Милане, где у нее много знакомых и друзей. Потом, возможно, она покинет Италию и поселится во французском городке Эвиан, где родилась. Что же касается девочки, то Каттани не возражал против того, что мать увезет ее с собой. «Да, я вряд ли смогу о ней как следует заботиться», — уступчиво соглашался он.
До отхода поезда оставалось всего несколько минут. Опаздывавшие пассажиры прибавляли шаг, громко окликали друг друга. Каттани с женой обменялись поцелуем — вернее, только сделали вид, что поцеловались. Потом он нагнулся — попрощался с дочерью. Но Паола, которая внешне спокойно переносила разрыв между родителями, вдруг повела себя совершенно неожиданно. Обхватив руками отца за шею, она принялась кричать во весь голос:
— Я не хочу уезжать, не хочу с тобой расставаться! — И разразилась неудержимыми рыданиями. — Папа, возьми меня к себе!
Ошеломленный этой сценой, которой он никак не ожидал, Каттани стоял в полной растерянности. Потом попытался успокоить Паолу лаской.
— Не волнуйся, — шептал он ей на ухо. — Папа приедет навестить тебя в Милан. И обещаю, что все каникулы ты будешь проводить здесь, со мной.
Но все уговоры были тщетны. Тем временем на перроне появилась приземистая фигура дежурного по станции, в красной фуражке, со светящимся жезлом в одной руке и свистком — в другой. Еще секунда-другая, и поезд отправится. Паола вдруг выскользнула из объятий отца и пустилась бегом ко входу в здание вокзала. Ее было уже не догнать. Она бежала легко и решительно, длинные волосы развевались по ветру, словно флаг.
Эльзе в досаде и огорчении застыла на площадке вагона.
— О боже, — прошептала она, — за что ты отнимаешь у меня и ее?
Дежурный поднес к губам свисток.
— Не будем устраивать спектакль, — торопливо сказал Каттани. — Я не смогу держать ее у себя. При всем желании не смогу ухаживать за ней. Поэтому ты сейчас уезжай, а я ее отправлю в Милан самолетом, как только сумею уговорить. Может быть, я пришлю ее даже сегодня.
— Закрыть двери! — прокричал дежурный, и под громкое хлопанье дверей он трижды просвистел в свой свисток. При третьем свистке поезд с лязгом дернулся и тронулся в путь.
* * *Сидя у себя в служебном кабинете, Каттани приглядывался к дочери. Девочка уже почти совсем успокоилась и, пристроившись рядом с ним за столом, рисовала. Наверно, он слишком долго не уделял этой девчонке сколько-нибудь внимания и теперь чувствовал, как его захлестывает необыкновенная нежность. Но тут же пришла тревожная мысль: что будет, если дочь останется у него насовсем? «Мне просто не справиться, — думал он. — Отправлять в школу, следить за урокам я, кормить, одевать... Нет, я не создан для такого».
Подстегиваемый этой мыслью, он придвинулся еще ближе к Паоле и сказал:
— Слушай, давай заключим с тобой соглашение. Завтра ты отправишься к маме, я посажу тебя на самолет. А время от времени ты будешь приезжать ко мне. Я это организую, буду брать на несколько дней отпуск, и мы всегда будем проводить его вместе.
Но девочка не поддавалась никаким уговорам.
— Я никуда не поеду, — твердила она. Каттани начал терять терпение. Он попробовал повысить голос:
— Нет, ты поедешь. Не хочешь по-хорошему, я заставлю тебя.
— Даже и не надейся, — столь же решительно заявила Паола. — Если будешь заставлять меня, я выброшусь из окна.
У отца не было сил отвечать. Он положил руку на плечико дочери. Опустился рядом с ней на колени и стал изучать ее лицо, словно никогда раньше не видел. Потом взял за руку и сказал:
— Ну ладно, Сейчас мне надо уйти по делу. Ты оставайся здесь, а когда вернусь, поговорим.
— Нет, — упрямо возразила она. — Мы с тобой больше не будем говорить.
— Почему? Ты. не хочешь со мной разговаривать?
— Нет, конечно, хочу. Но только не об отъезде.
— Хорошо, маленькая упрямица. Что-нибудь да придумаем.
Часа через два Каттани возвратился. Паола показала ему листок бумаги.
— Я написала письмо маме, — сказала девочка. Отец взял листок и прочел: «Дорогая мама, я думаю, что папа любит меня так же, как и ты...»
* * *На письменном столе Альтеро оставался свободным лишь маленький уголок — все остальное пространство было завалено горами бумаг. На этом уголке заместитель начальника отдела и работал, выглядывая, словно из засады, из-за бумажных баррикад. Время от времени осторожным и точным, как у фармацевта, движением он извлекал из груды папок нужный документ. Проглядывал его, делал заметки и так же ловко возвращал на место.
— Как дела?
Услышав голос вошедшего Каттани, Альтеро приподнял свое массивное тело и доложил о ходе расследования. Не вдаваясь в подробности, подчеркнул, что собрал уйму сведений о новых богачах в городе. А теперь отбирает и вносит в особый список имена тех, кто, как подсказывает ему нюх, вызывает наибольшие подозрения.
