Андреа Камиллери - Собака из терракоты
– Но голубчик, звонок на деле предназначался для вас. Это же ясно, что Де Доминичис, который совсем не дурак, думает, и не без оснований, что Тано успел вам кое-что шепнуть. И хочет либо поделить пирог с вами, либо оттягать его вовсе.
В управлении Монтальбано застал Катареллу и Фацио. Оно и лучше, он предпочитал говорить с Фацио без лишних ушей. Скорее по обязанности, чем из любопытства, спросил:
– А остальные где же?
– Висят на хвосте у четверых ребят, те на двух мотоциклах соревнуются, кто быстрей.
– Господи! Весь комиссариат занимается одними гонками?
– Это гонки не простые, – объяснил Фацио. – Один мотоцикл зеленый, а второй желтый. Сначала стартует желтый и проезжает быстренько из конца в конец какую-нибудь улицу, вырывая из рук, что вырывается. Через час или два, когда народ уже поуспокоился, выезжает зеленый и хватает что хватается. Потом меняют улицу и квартал, на этот раз, однако, первым отправляется зеленый. Соревнования, у кого урожай больше.
– Я понял. Слышь, Фацио, ты должен заехать вечером в фирму Винти. Под мое ручательство попроси бухгалтера одолжить нам с десяток инструментов – лопат, кирок, мотыг, заступов. Завтра с утра в шесть все собираемся здесь. В управлении остаются доктор Ауджелло и Катарелла. Мне нужны две машины, нет, одна, потому что в фирме Винти ты попроси дать лучше джип. Кстати, у кого ключ от нашего гаража?
– Он всегда у того, кто на посту. Теперь он у Катареллы.
– Возьми у него и принеси мне.
– Щас. Простите, комиссар, но зачем это нам нужны лопаты и мотыги?
– Затем, что меняем профессию. С завтрашнего дня посвящаем себя сельскому хозяйству, здоровой жизни в полях. Ты удовлетворен?
– С вами, комиссар, вот уже несколько дней как не столкуешься. Можно узнать, что это вас разбирает? Стали такой зловредный и ядовитый.
Глава восьмая
С тех пор, как он с ней познакомился, в ходе следствия по одному делу, где Ингрид, совершенно невиновная, с помощью фальшивых улик была сделана козлом отпущения, между комиссаром и этой умопомрачительной женщиной родилась странная дружба. Время от времени Ингрид напоминала о себе телефонным звонком, и они проводили вечер болтая. Монтальбано она посвящала в свои тайны, в свои проблемы, а он по-братски давал ей мудрые советы: он был чем-то вроде ее духовного отца, что требовало от него определенных усилий, потому что Ингрид вызывала мысли не вполне духовные, – советами этого духовного отца она неукоснительно пренебрегала. Во все прошлые их встречи – шесть или семь – Монтальбано ни разу не удалось прийти раньше нее, у Ингрид был прямо-таки культ пунктуальности.
И на этот раз тоже, затормозив на стоянке у бара в Маринелле, он увидел, что ее машина уже стоит там, рядом с «порше»-кабриолетом, неким подобием торпеды, выкрашенным в такой оттенок желтого, который был оскорблением и для вкуса, и для зрения.
Когда он вошел в бар, Ингрид стояла у стойки, пила виски, и рядом с ней нашептывал ей что-то на ушко тип лет сорока во всем канареечном, страшно шикарный, с «ролексом» и хвостиком на затылке.
«Когда переоденется, поди и машину поменяет в тон?» – задался вопросом комиссар.
Чуть завидев его, Ингрид к нему подбежала, обняла, чмокнула его в губы, видно было, что она рада с ним увидеться. И Монтальбано тоже был рад, Ингрид смотрелась что надо: джинсы, обтягивающие длиннющие ноги, босоножки, голубая прозрачная блузочка, под которой угадывалась форма груди, распущенные светлые волосы по плечам.
– Извини, – сказала она канареечному индивиду, который был с ней. – До скорого.
Они пошли усаживаться за столик, Монтальбано отказался пить, обладатель «ролекса» и хвостика отправился допивать свое виски на террасу с видом на море. Они глядели друг на друга и улыбались.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала Ингрид. – Сегодня по телевизору мне, наоборот, показалось, что ты нездоров.
– Да, – сказал комиссар и перевел разговор на другую тему. – И ты тоже прекрасно выглядишь.
– Ты хотел меня видеть, чтобы обменяться комплиментами?
– Хочу попросить тебя об одолжении.
– Пожалуйста.
С террасы личность с хвостиком все посматривала в их сторону.
– А это кто такой?
– Да, один знакомый. Пересеклись по дороге, когда я ехала сюда, он меня проводил и угостил виски.
– В каком смысле ты с ним знакома?
Ингрид посерьезнела, лоб перерезала морщина.
– Ревнуешь?
– Нет, ты прекрасно знаешь, а потом – с чего? Только я как его увидел, он мне сразу стал действовать на нервы. Как его зовут?
– Ну что ты, Сальво, да не думай ты о нем.
– Я тебя спрашиваю, как его зовут?
– Беппе… Беппе Де Вито.
– И чем это он занимается, что может себе позволить «ролекс», «порше» и все прочее?
– Торгует кожсырьем.
– Ты с ним спала?
– Да, в прошлом, кажется, году. И он мне сейчас предлагал повторить. Но у меня от этой первой и последней встречи не осталось приятных воспоминаний.
– Извращенец?
Ингрид поглядела на него секунду и разразилась хохотом, который заставил вздрогнуть бармена.
– Что тут смешного?
– Ты такое сделал лицо, такой положительный полицейский, приведенный в ужас. Нет, Сальво, наоборот. Совершенно никакой фантазии. Воспоминания от него – беспросветная никчемность.
Монтальбано подал хвостатому знак подойти к их столику и, пока тот, улыбаясь, приближался, Ингрид глянула на комиссара с обеспокоенным видом.
– Добрый вечер. А ведь я вас знаю. Вы комиссар Монтальбано.
– Боюсь, что, к несчастью для вас, нам придется познакомиться поближе.
Тот онемел, виски в стакане заходило ходуном, звякнули кубики льда.
– Почему вы сказали «к несчастью»?
– Вас зовут Джузеппе Де Вито и вы торгуете кожсырьем?
– Да… но я не понимаю.
– Поймете в свое время. На днях вас вызовут в квестуру Монтелузы. Я тоже там буду. У нас окажется возможность поговорить обстоятельно.
Человек с хвостиком, сию же секунду пожелтев лицом, поставил стакан на столик, не в силах удержать его в руке.
– Не могли бы вы любезно предварить… объяснить мне…
Монтальбано сделал лицо человека, внезапно захлестнутого волной великодушия, которой он не в силах противиться.
– Учтите, это только потому, что вы друг вот этой синьоры. Вам знаком один немец, некий Курт Зукерт?
– Клянусь вам, в жизни не слышал, – ответил тот, вытаскивая из кармана канареечного цвета платочек и утирая пот со лба.
– Если таков ваш ответ, тогда мне нечего добавить, – ответил комиссар ледяным тоном. Оглядел хвостатого, кивнул головой, делая знак придвинуться поближе.
– Мой вам совет: не хитрите. Всего доброго.
– Всего доброго, – ответил машинально Де Вито и, даже не бросив взгляда на Ингрид, кинулся вон.
– Ты просто мерзавец, – сказала спокойно Ингрид, – и еще сволочь.
– Да, это правда, иногда на меня находит, и я делаюсь вот таким.
– Этот Зукерт существует на самом деле?
– Существовал. Но он называл себя Малапарте. Это один писатель. [13]
Они услышали рев «порше» и визг шин.
– Теперь тебе полегчало? – спросила Ингрид.
– В общем, да.
– Я это поняла, как только ты вошел, знаешь, что ты в плохом настроении. Что с тобой стряслось, можешь сказать?
– Могу, но не стоит. Неприятности по работе.
Монтальбано посоветовал Ингрид оставить машину на стоянке у бара, чтобы вернуться за ней потом. Ингрид не спросила его ни куда они направляются, ни что собираются делать. Вдруг Монтальбано поинтересовался у нее:
– А как твой свекор?
Голос у Ингрид стал веселым.
– Хорошо! Надо было мне сказать тебе об этом раньше, извини. С моим свекром все отлично. Уже два месяца, как он оставил меня в покое, не пристает.
– Что же случилось?
– Не знаю, он мне не говорил. В последний раз это произошло, когда мы возвращались из Фелы, ездили на свадьбу, мой муж не смог из-за дел, а свекровь неважно себя чувствовала. В общем, мы были только вдвоем. Вдруг он сруливает на боковую дорогу, отъезжает на несколько километров, останавливается посреди деревьев, заставляет меня выйти, раздевает, валит на землю и как обычно имеет. Назавтра я уехала с мужем в Палермо и, когда вернулась через неделю, мой свекор как будто состарился, трясется. С тех пор он меня почти что сторонится. Поэтому теперь я могу столкнуться с ним в коридоре квартиры без страха, что сейчас он меня зажмет у стены и одной рукой начнет лапать за грудь, а другую засунет между ног.
– Оно и лучше, правда?
Историю, которую Ингрид только что ему поведала, Монтальбано знал лучше нее. Комиссар был в курсе происходящего между Ингрид и ее свекром с самой первой встречи с ней. Потом, однажды ночью, за разговорами Ингрид внезапно разразилась судорожным плачем, не в состоянии больше переносить ненормальных отношений с отцом своего мужа. Она, женщина совершенно свободная, чувствовала себя опозоренной, униженной этим почти что кровосмешением, к которому ее принуждали, думала оставить мужа и вернуться в Швецию, на кусок хлеба она нашла бы способ заработать, будучи отличным механиком.
