Татьяна Гармаш-Роффе - И нет мне прощения
Против его ожиданий, подруги Аиды оказались вполне адекватными девицами, а вовсе не гламурными профурсетками. Лица их не показались детективу глупыми, манеры – жеманными, говорили они об Аиде искренне и слезы их были настоящими. Однако на вопрос о предполагаемом романе Аиды на стороне они ответили недоверчивыми восклицаниями: «Аида? Роман? Да что вы, это невозможно!»
То ли Марина с Людмилой очень умело лгали, то ли не были подругами в том смысле, в каком Алексей представлял типичную женскую дружбу, и действительно ничего об этом не знали. Но он бы поставил на последнее, поскольку не ощущал ни в одной из них актерского таланта.
Из кафе детектив направился к сестре погибшей, Манон, с которой уже успел договориться с утра по телефону. Ее показания в полиции он прочитал, но у Алексея было непреложное правило: увидеть своими глазами, услышать своими ушами.
Она пригласила его к себе домой, так как сегодня ни на работу, ни куда бы то ни было выходить не собиралась.
Дверь ему открыла миловидная девушка в тонком домашнем халате леопардовой расцветки, очень бледная, с припухшими веками. Каштановые пышные волосы небрежно схвачены резинкой без малейшего намека на прическу, на лице никаких следов косметики. Действительно выходить не собиралась, отметил для себя детектив, вечно готовый услышать ложь – профессия его к этому приучила.
– Ох… Извините, я немного забылась… забыла о встрече с вами, – отступила она, впуская детектива. – Вы тут располагайтесь, – она указала на кресло возле низкого столика, – я сейчас!
На столике лежало несколько книг и журналов о кино. Это место, похоже, было предназначено не столько для приемов, сколько для чтения: между креслом и диваном стоял торшер, свет которого… Детектив нажал на кнопку и убедился в правильности своей догадки: свет из трех колпачков матового стекла падал ему на колени. Видимо, Манон любит сидеть в этом кресле и читать. Детективу это понравилось: в их квартире тоже был такой уголок для чтения, который оборудовала Александра.
Вернулась Манон и впрямь скоро, минут через шесть, но уже одетая в джинсовые бриджи и нежно-голубую майку, а волосы ее теперь были расчесаны и подхвачены на затылке гребнем.
Алексей отказался от кофе – хоть и был он кофеманом, но выпитый в обществе Марины с Людмилой эспрессо оставил в его желудке неприятный ком, – согласился на зеленый чай и приступил к делу немедленно.
Для начала рассказал о встрече с подругами Аиды, выразив удивление их неосведомленностью.
– Что вы, для Даши… Аиды, то есть, просто я зову сестру Дашей…
– Дашей… От «Аидаши»? – поинтересовался Алексей, желая немного снять напряжение.
– Нет, я в детстве не могла произнести ее имя и называла сестренку «Да». Отсюда получилось потом «Даша»… – она улыбнулась, и детектив вместе с ней.
Ему удалось, похоже, чуть расслабить Манон, так как она устроилась на диване более комфортно.
– Это нормально, что они ничего не знают. Возможно, вам это трудно понять, – говорила Манон, – но есть такое чувство, которое называется целомудрием…
Понятно, девушка держала детектива за тупицу-мента, которому тонкие материи неведомы. Однако разуверять ее Алексей не взялся, лишь кивнул – мол, я весь внимание, продолжайте.
– Поэтому Даша… Аида… В общем, сестра моя не любила афишировать свои чувства. Ни к кому. Даже ко мне. А уж тем более…
Она умолкла.
– …К мужчине, – подсказал детектив. – С которым у нее возникли отношения вне брака… Так?
– Я этого не знаю. Только предполагаю, я уже говорила об этом полиции.
– Я в курсе. Манон, я тут не для того, чтобы выведать целомудренные секреты, понимаете? Вы ведь хотите, чтобы мы нашли убийцу?
– Не говорите ерунды!
– В таком случае… Манон, ваша сестра не доверила секреты подругам, но вы – вы были для нее больше чем подругой! Неужели вы и впрямь ничегошеньки не знаете? Неужели сестра вам ни намеком, ни обмолвкой не дала понять, что с ней происходит? Влюбилась в кого-то, встречается с этим человеком, да тайком от мужа, – и вам не призналась?!
– Поверьте, НЕТ. Все, что я знала, я уже сказала. К тому же у сестры характер такой… был… Она часто слушала классическую музыку, особенно оперы, и переживала в одиночестве.
– Переживала – что? У нее были какие-то…
– Да нет же, – с легкой досадой произнесла Манон. – Переживала она за героев.
– Вы уж меня извините, – с простодушным видом произнес детектив, – я в операх не знаток, я больше по джазу… И, знаете, прокручивать все время одни и те же композиции мне надоедает. А по вашим словам, Аида слушала оперы постоянно, так? В таком случае она должна была уже переслушать их все по десятку, а то и по сотне раз, – ведь не так уж опер много на свете! Значит, ни одна из трагических историй не была для нее неожиданной. И что же, она каждый раз их заново «переживала»?
– Даша была очень эмоциональным человеком. Чувствительным, возвышенным… Вас это слово тоже удивляет?
– Слово – нет. А тот факт, что вы его произнесли, – да. Кажется, не слышал его с советских времен… «Возвышенные идеалы» или как-то так.
– Зря иронизируете. Тогда люди хоть во что-то верили, в какие-то идеалы. Мой отец тоже. Он и нас так воспитал, особенно Дашу, я-то родилась на десять лет позже… Не просто позже, а в другую эпоху.
– Не иронизирую, Манон.
Алексей мог бы развить тему, конечно, спросить, к примеру: и куда же подевались папины идеалы? Бывший замминистра финансов РСФСР, ныне хозяин крупного холдинга, генеральный директор межбанковского комитета, он по-прежнему «ради народа» деньги огребает? И в офшорах их складирует? Но подобный поворот в разговоре был бы неуместен, жесток по отношению к Манон и во всех случаях бесплоден.
– Я тоже вырос в ту эпоху, знаю, о чем речь, – только добавил он.
Манон окинула детектива испытующим взглядом.
– Тем лучше… Я, кажется, пыталась объяснить, почему Даша не любила делиться секретами… Так вот, эта возвышенность сочеталась в ее характере с тягой к одиночеству. Не потому, что ее не любили, – нет, у нее были подруги, семья, муж, – но существуют же такие люди, у которых тяга к одиночеству заложена в характере?
– Без сомнения, – ответил Алексей, почему-то вспомнив немецкого писателя Гессе. – Хотя редко. В наше время каждый выставляет на обозрение в Интернете свой малейший чих, считая, что об этом следует оповестить весь мир.
Манон грустно улыбнулась, соглашаясь.
– Так что вы понимаете теперь, что Даша действительно не делилась своими секретами даже со мной…
Она посмотрела куда-то в угол, мимо детектива, и ему показалось, что она там видит сестру… Спрашивает ее о чем-то… Что только им двоим, сестрам, ведомо.
Не то чтоб Кис считал, что Манон скрывает от него какую-то информацию, но он не мог смириться с тотальным отсутствием информации о мужчине, которого любила Аида. И который позвал ее на свидание в сад «Аквариум»!
– Я очень хочу найти убийцу, Манон. Помогите же мне! Любая деталь – даже та, которая вам показалась незначительной и не имеющей отношения к делу, – сейчас может стать подсказкой! Думайте, Манон, вспоминайте все ваши разговоры! В тот день, накануне, неделю назад, месяц! Проскользнуло ли хоть какое-то слово, которое вас удивило, насторожило?
– Постойте… А ведь… Хотя не вижу, какая польза может быть… Слишком все туманно… лишь одно слово…
– О чем вы, Манон? – не вытерпел детектив.
– Даша мне прислала письмо в тот день, незадолго до… до смерти…
И Манон, снова кинув вопрошающий взгляд в угол комнаты, как если бы Аида там незримо присутствовала, поведала детективу о странном вопросе сестры о значении слова «избавиться».
Внутри что-то кольнуло. Так у Киса бывало всегда, когда он чуял существенную информацию. Но, увы, девушка не знала, в каком контексте услышала Аида данное слово. Отчего никаких выводов из этой информации сделать не удастся. Избавиться можно от налогов путем офшоров; от конкурента – путем каких-то финансовых махинаций; от мужа или жены – путем развода. Меж тем это слово и в самом деле могло означать физическое устранение! А список «неугодных», от которых некто жаждет избавиться, грозит оказаться столь широк – вплоть до журналиста, написавшего разоблачительную статью, – что эта информация никак не была способна пролить свет на данное запутанное дело. У богатых, имеющих реальную власть людей, СЛИШКОМ много врагов.
Впрочем… Аида была обеспокоена услышанным всерьез, и из этого все-таки можно извлечь определенный вывод: слово «избавиться» касалось близких людей. Или даже ее самой. Возможно, ее смерть стала воплощением чьего-то намерения избавиться именно от нее? С другой стороны, если бы она предполагала, что опасность грозит лично ей, то вряд ли бы стала столь долго раздумывать над возможными значениями этого слова?
