Наталья Александрова - Розы для киллера
— Знакомая ее, мы раньше вместе работали. — На всякий случай я решила не говорить о нашей совместной работе с Координатором и карточками. — Так вы не знаете, где Людмила Сергеевна?
— А вы точно близкая знакомая? — допытывалась старуха.
— Достаточно близкая, — мой ответ прозвучал как-то растерянно.
— Не знаю, не знаю, — сомневалась бдительная бабуля, — как же вам не сообщили? Ведь умерла Людмила-то! — бухнула она. — В пятницу и похоронили.
— Да что вы, — ахнула я, — не может быть! А когда же она умерла?
Старуха открыла дверь и вышла на площадку.
— Умерла в среду, несчастный случай в метро. Поездом ее задавило.
— Как так? — У меня в ушах стоял беспрерывный звон, как будто тысячи трамваев сигналили на повороте.
— Ехала с работы, народа много, в метро была давка. То ли сама упала, то ли толкнул кто случайно, вот поездом и переехало насмерть. Тут сегодня из милиции приходили, — бабуля понизила голос, — меня спрашивали, думали, может, сама она под поезд бросилась. Так я сразу сказала — быть того не может. Женщина она была самостоятельная, серьезная, на пропитание себе зарабатывала, с чего ей было жизнь самоубийством кончать? Так они и записали — несчастный случай в метро.
— В метро… — как эхо повторила я. — А тут теперь кто будет жить?
— Племянник ее, на него квартира была записана. Он по-быстрому тетку и похоронил, даже поминки не устроил. — Старуха осуждающе покачала головой.
Я пошла оттуда прочь, плохо сознавая, что делаю. Какая ужасная смерть! Под колесами поезда! Ехала домой с работы… Я встала как вкопанная. Ведь Людмила никогда не ездила в метро! Ведь мы из-за этого и поменялись местами, чтобы ей не стоять два часа внизу в переходе. И зачем она туда потащилась? С одной стороны, это может объяснить ее смерть, — стало плохо, упала на рельсы, а с другой стороны… Она никогда не ездила в метро! И офис Координатора закрыт, и сам он исчез…
С большим трудом я заставила себя войти в метро. Вид движущегося поезда наводил на меня ужас. Кошмарная смерть! И никто не знал. Подруг у Людмилы не было, а только приятельницы, никто небось и на похоронах не был. А если бы на месте Людмилы оказалась я? Кто бы пришел на мои похороны? Тьфу, какие мысли лезут в голову! У меня дочь, зять, внук, работа…
На станции, где тот самый пресловутый переход, я вышла наверх, заскочила в ближайший «Макдоналдс» и купила кофе в закрытом стаканчике для Гертруды Болеславовны. Кофе в «Макдоналдсе» не очень, но хоть горячим донесу!
Еще не видя Гертруды, я услыхала звук скрипки. Странно, «Полонез» Огинского. Гертруда раньше никогда не исполняла произведение, над которым трудится не одно поколение учеников музыкальных школ. Я завернула за угол и обмерла. Гертруда Болеславовна при полном параде в черном концертном платье с высоко закрученным узлом волос стояла на своем обычном месте и артистично исполняла полонез Огинского. Скрипка у Гертруды очень ценная, чуть ли не итальянская, не Страдивари конечно, но звук потрясающий. Гертруда одна стоила целого симфонического оркестра. Рядом стояла порядочная толпа — Гертруда впечатляла. Я подошла ближе и увидела, что деньги в сумке у Гертруды сегодня сплошь бумажные. Гертруда остановилась на щемящей ноте и кивнула мне.
— О, Гертруда Болеславовна, денег-то сегодня как много!
— Плевать на деньги! — Гертруда обрадовалась стаканчику кофе. — Соседку я поминаю. Соседка у меня померла, завтра девятый день. Она эту вещь любила.
— И у меня тоже печальная новость. Подруга погибла, в метро поездом задавило. Так вот мы все бегаем, а потом случайно стало плохо и конец на рельсах. Проклятая жизнь!
Ты не переживай. Потому что моя соседка вообще из дому редко выходила, работала телефонным диспетчером, а вот в одночасье стало плохо с сердцем, прихожу я, а она уже холодная в ванной на полу лежит. Ладно, работать надо. — Гертруда взмахнула смычком.
На этот раз был «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Впервые я слышала эту мелодию просто так, не видя перед собой изумительных летающих рук Майи Плисецкой.
Скрипка пела как живая. Гертруда Болеславовна, несомненно, была сегодня в ударе. Всего этого — смерти Людмилы, Гертруды в концертном платье и «Умирающего лебедя» оказалось многовато для моих истрепанных нервов, к тому же сказалось регулярное недосыпание — в общем, в вагон метро я вошла, ничего не видя от слез. Пассажиры посматривали на меня с подозрением, но мне было уже все равно.
***Молодая женщина в светлом кашемировом пальто ехала в метро. На коленях у нее лежали сумочка и лайковые перчатки, в руках она держала новый роман Александры Марининой. Рядом на диване сидела скромно одетая женщина средних лет. Дама в кашемире так увлеклась детективом, что чуть было не проехала свою станцию, а когда она в последний момент выскочила из вагона, и двери за ней захлопнулись, она очень расстроилась. Пропала одна перчатка, видимо, она уронила ее, когда в спешке выскочила из вагона. Ей было страшно обидно: перчатки новые, очень хорошо подходили по цвету к пальто, и стоили дорого. Когда еще муж, скупердяй, купит!
И зарабатывает-то не Бог весть как, а что зарабатывает, то на других женщин тратит… Начавшись с перчатки, плохое настроение стало разрастаться, постепенно переходя в депрессию, от которой она спасалась одним проверенным и безобидным способом: с головой погружаясь в новый детектив.
***Дмитрий Дмитриевич дал жене последние инструкции, проверил еще раз оружие, спрятал его на дне неприметной хозяйственной сумки. Он помог Машеньке надеть пальто, проводил ее до дверей и перекрестил вслед. Ему очень хотелось отвезти ее до места на машине и дожидаться там. Но если бы у него случился обычный обморок, он мог поставить операцию под удар, да и не хотелось, чтобы машина показывалась в этот день на Семнадцатой линии Васильевского острова. Он остался дома, в волнении расхаживая по комнате из угла в угол и дожидаясь жену.
Марья Дмитриевна доехала до места, как обычно, общественным транспортом. Поглядев на окна третьего этажа, она убедилась, что шторы задернуты, и поднялась к нужной квартире. Муж накануне тщательно смазал замок, поэтому отмычка открыла его совершенно беззвучно. Планировку квартиры Марья Дмитриевна хорошо знала, помнила по Митенькиным чертежам и, стараясь не производить шума, направилась в спальню, по дороге вынимая из хозяйственной сумки пистолет и диванную подушку, которую муж накануне взял отсюда, чтобы не нужно было искать ее в самый ответственный момент.
Заглянув в спальню, Марья Дмитриевна с удивлением увидела, что там никого нет, но из кухни доносились такие звуки, что Марья Дмитриевна даже слегка покраснела. Она пошла в кухню, уже не стараясь двигаться бесшумно: любовники так шумели, что вряд ли услышали бы даже звуки оркестра пожарной команды в половинном составе.
Дойдя до кухни, дама строгих правил была несколько шокирована тем, что происходило на кухонном столе, но она быстро взяла себя в руки, приложила ствол пистолета к диванной подушке, чтобы заглушить звук выстрела, и нажала на спусковой крючок.
Первая пуля попала в спину мужчине, он захрипел и повалился на свою партнершу, заливая ее кровью. Женщина взвизгнула (впрочем, она и до этого визжала не менее выразительно) и уставилась на неожиданную гостью расширенными от ужаса глазами.
Марья Дмитриевна дважды выстрелила в нее сквозь диванную подушку, и крик женщины перешел в предсмертный стон.
Убедившись, что оба любовника мертвы, женщина бросила на пол пистолет, затем аккуратно сняла с правой руки бежевую лайковую перчатку и уронила ее на пол рядом с оружием. Затем она быстро и бесшумно дошла до входной двери, выглянула на лестницу и, убедившись, что там никого нет, покинула квартиру, не заперев, а только прикрыв за собой дверь, и поехала домой. Муж, как обычно, ждал ее в прихожей.
— Ну как, Машенька, как все прошло?
— Все по плану, Митенька, все отлично. — Но в ее голосе муж уловил капельку сомнения.
— Что-то случилось? — встревожился он. — Что не так?
— Все так.
— Тогда давай обедать, — повеселел он, — я суп гороховый сварил, пока тебя не было.
— Умница, — рассеянно похвалила мужа Марья Дмитриевна.
За обедом в задумчивости, без обычного аппетита хлебая суп, Марья Дмитриевна подняла на мужа серьезный взгляд:
— Митя, ты не ошибся, когда говорил, что этой Галине хорошо за пятьдесят? Уж ты мне поверь, я ее в неглиже видела, ей никак не больше тридцати.
Дмитрий Дмитриевич похолодел.
— Машенька, — осторожно переспросил он, — как — не больше тридцати? Она — полная, довольно крупная, очень ухоженная блондинка, очень светлая, действительно — Белая Галина! И возраст около пятидесяти!
— Митенька, — Марья Дмитриевна положила ложку, — блондинка — это точно, но молодая и стройная. Кого же мы убили, Митенька?
— Не мы, а ты! — закричал муж, не сдержавшись. — Ведь говорил же, что полная блондинка, немолодая! А ты опять постороннюю бабу убила!
