Татьяна Степанова - Дамоклов меч над звездным троном
То, что тип в скандинавском свитере — капитан этой серо-белой плавучей калоши, Кравченко понял с первого взгляда. Есть такие речники, которые обладают таким апломбом, которому позавидовал бы и капитан авианосца «Петр Великий».
— День добрый. Быстро нас отыскали? Рад знакомству — Аристарх Медведев, — представился капитан, железной хваткой пожимая им руки.
— Ничего себе кораблик, — Кравченко сразу же попытался поставить его на место. — Арендуете?
— Да нет, не арендуем.
Капитан Аристарх неторопливо, с еще большим апломбом изложил им яркую историю о том, как три года назад прогулочный теплоход «Стойкий», приписанный к Рыбинскому речному порту, погибал, насквозь протараненный сухогрузом при выходе из шлюза. Было это аж на Северной Двине. Как ржавел теплоход, как ночами ушлая местная шпана растаскивала по болту его машинное отделение. И превратился бы «Стойкий» в груду металлолома, если бы не встретились в одном питерском баре на набережной Лейтенанта Шмидта он, Аристарх Медведев, которому к тому времени смерть как надоело перегонять частные яхты в Финляндию, в Эстонию, и старый его друг Виктор Долгушин, которого помнит за его песни вся страна. Как за кружкой пива сошлись они на блестящей идее выкупить теплоход за бесценок, перестроить его и завести свой собственный экскурсионный бизнес. Так «Стойкий» обрел свою вторую жизнь под именем «Крейсера Белугина».
— Подлатали мы его. Машинное отделение заменили. Навигационное оборудование приобрели новое. Покрасили. Каюты, салон в порядок привели и вообще, — капитан Аристарх Медведев вел своих гостей от кормы к носу, — Виктору квартиру четырехкомнатную на Васильевском острове пришлось немцу какому-то продать. Хорошая была квартира, евроремонт… Но и теплоход вышел недурен, а?
— Недурен, — смущенно ответил Мещерский, поглядывая на стоявший рядом красавец «Александр Блок».
— Ну? А я что толкую? Теперь вот ходим помаленьку. В летний сезон я экскурсантов вожу Питер — Москва, Питер — Валаам. — Аристарх засек взгляд Мещерского. — За большой прибылью пока не гонимся. Но вложения, ремонт потихоньку окупаются.
— А сейчас что же, навигация закончилась? — спросил Кравченко. — Или у вас тут все же есть экскурсанты?
— Нет, это у нас частный рейс, для души. Виктор пожить на реке захотел. Отдохнуть.
Сзади послышался какой-то странный скрипучий звук. Кравченко обернулся и едва не свистнул от удивления: по палубе следом за ними важно вышагивал.., павлин. Самый настоящий, живой павлин. Заметив, что на него смотрят, павлин остановился и начал кружиться, вытанцовывая на месте. И вдруг одним волшебным движением раскрыл свой изумрудно-золотистый хвост.
— Ой, развоображался-то как, Кукин. Это он перед вами красуется. — Аристарх махнул на павлина рукой:
— Кыш, Кукин, пошел. Не вяжись тут.
Павлин издал свой протяжный скрипучий крик, и, словно заслышав его, на верхней палубе что-то ожило, покатилось колобком. Вниз по трапу застучали маленькие быстрые шажки. Вслед раздался женский оклик: «Маруся, подожди, курточку!» И на палубу с трапа этакой горошиной выпрыгнула девочка лет пяти. Увидела павлина Кукина, увидела капитана Аристарха, двух незнакомцев и замерла. Но только на одну секунду. И вот уже тряхнула туго заплетенными косичками, заулыбалась.
Такой Кравченко и Мещерский впервые и увидели дочку Долгушина Марусю. Она подскочила, ткнула Кравченко пальцем в коленку и звонко спросила:
— Ты кто?
— Я? — Кравченко растерялся. С пятилетними живыми, как ртуть, любознательными детьми опыта общения он пока не имел. — Да я так, парень один.
— А ты кто? — спросила Маруся Мещерского.
— А я.., дядя Сережа, — Мещерский кашлянул. Опыта не было и у него.
— Тоже мне дядя. Дядя — это если старый, как боцман Матвеич, который сейчас в больнице печенку лечит, — выпалила Маруся скороговоркой и попыталась цапнуть павлина Кукина за хвост. Но тот, видимо, имея опыт, ловко увернулся от ее ручонок, сложил свой радужный веер и совершенно куриной побежкой засеменил на корму.
— Маруся, куртку надень, на палубе дует. — По трапу легко сбежала девушка лет двадцати пяти в джинсах и голубой фланелевой толстовке с капюшоном. Капитан Аристарх высказался просто: «А это вот наша Лиля».
У Лили была тоненькая мальчишеская фигурка и короткая стрижка — русым ежиком. Она вежливо и сдержанно поздоровалась, не проявив ни к Кравченко, ни к Мещерскому ровно никакого интереса. У нее были красивые серые глаза — во взгляде читалась ясная приветливость и еще что-то менее безмятежное, но гораздо более глубоко скрытое.
Кравченко вспомнил, что уже видел эту Лилю раньше — тогда, зимой, у «Астории». Она была вместе с подругой и Долгушиным в джипе, помогала утихомиривать Алексея Ждановича. Своей зрительной памятью Кравченко всегда гордился и с ходу решил, что раз эта самая девица и тогда, зимой, и сейчас, осенью, сопровождает бывшую рок-знаменитость, то, стало быть, она — не кто иная, как любовница Виктора Долгушина. А то кто же еще?
Капитан Аристарх пригласил их наверх, на капитанский мостик. Похвалился новым навигационным оборудованием — полная автоматика тут и там, не баран, знаете ли, чихнул. И только после этого по узкому коридору повел их в кают-компанию.
Внутренность «Крейсера» произвела на Кравченко более приятное впечатление, чем серо-бело-ржавый внешний антураж. Все внутри было недорогое, но чистое и новое. Панели и переборки из светлого пластика «под дерево», бежевые ковровые покрытия. В коридоре, каютах и салоне было тепло — даже душно. Теплоход отапливался. Кают-компания была маленькой — круглый стол, черный кожаный диван, телевизор. На кресле лежала гитара. Это была единственная деталь, которая как-то выделялась на фоне скромной обстановки.
Виктор Долгушин сидел на диване у окна. Смотрел телевизор. Шли новости: репортаж о захвате автобуса с заложниками в Афинах.
— Не у нас и то ладно, — он выключил телевизор, сразу, как они вошли, поднялся. — Здравствуйте, Вадим.
— Здравствуйте. Это вот Мещерский Сергей, напарник мой. Мы всегда вместе с ним работаем, — Кравченко представил приятеля. — Так проще, с напарником-то.
— Проще? — Долгушин явно не знал, как отнестись к этому сообщению. — Ну, располагайтесь.
Кравченко опустился на диван. Стушевавшийся Мещерский хотел было примоститься тут же, рядом. Подвинул лежавшую на диване коричневую бархатную подушку. Она вдруг сама собой подпрыгнула и шмякнулась на пол. Из-под нее выскочил толстый рыжий котенок, мяукнул басом и шмыгнул в открытую дверь.
— Тут — кот, на палубе — павлин. Прямо зоопарк, — хмыкнул Кравченко.
— Есть еще два попугая, хамелеон. Был еще пудель, да на Валааме мы его потеряли. Слинял он от нас, за сучкой погнался, — сказал Долгушин. — Любовь-с, ничего не попишешь. Все это дочкино добро. С собой возим — оставить не на кого.
— У вас тут прямо плавбаза автономная и самодостаточная, — с завистью заметил Мещерский. — Всю жизнь мечтал вот так на реке пожить. По телевизору видел — Пьер Ришар по Сене на барже плывет. Тут тебе и спальня, и клозет, и ресторан французской кухни.
— У нас тоже кок неплохой, — откликнулся капитан Аристарх. — Говорит — в Баку в духане работал. Жаль вот только, сидел, бедолага.
— Мы думали, у вас гастрольный тур, — сказал Кравченко. — Но…
— Да нет у меня никаких гастролей, — Долгушин покачал головой. — Так просто с ребятами отдыхаем. Если по правде, то на текущий момент это и есть мой дом. В Москве надоест, пойдем своим ходом на Волгу.
— Осень, сентябрь, скоро навигации кранты. Холода начнутся, заморозки, — заметил Кравченко. — На теплоходе-то дуба дашь.
— Ерунда, — возразил капитан Аристарх. — Лишь бы труба дымила, да отопление не накрылось. Навигация же встанет полностью только в середине ноября, после праздников.
— Отменили ноябрьские, — сообщил Мещерский.
— Да? Не слыхал. Ну, да нам-то на воде какая разница.
— Там видно будет, что и как. В Питер вернемся, когда река встанет, только и всего, — улыбнулся Долгушин.
Во время этого диалога Кравченко исподволь, украдкой разглядывал его. Что ж, если время все на свете меняет, то и Виктора Долгушина оно сильно изменило. Ему было года сорок два, и выглядел он как раз на этот возраст. Он не располнел, не обрюзг, не приобрел безобразного пивного живота, не раздался вширь. Фигура его была стройной, поджарой. Но стройность эта, точнее худоба, как отметил наблюдательный Кравченко, не являлась следствием усиленных занятий в тренажерном зале. «Зашибает, видно, как следует, — решил он про себя. — Эх!»
Он вспомнил, каким видел Долгушина в конце восьмидесятых на рок-концерте в Олимпийском. Все пацаны, все малолетки тогда тащились от «Крейсера Белугина», фанатично переписывали кассеты, менялись, бренчали на гитарах.
А Долгушин носил модную стрижку под Дитера Болена, красился перекисью в блондина, рисовал на щеках зигзаги черных молний. Выходил на сцену в потертой кожаной косухе в заклепках. И вслед за Цоем пел о том, что мы все, все, все, в том числе и девятиклассник Вадик Кравченко, ждем перемен.
