Машина убийств. Правдивая история об убийстве, безумии и мафии - Джин Мастейн
Рано утром на пятый день заключения, в субботу, он встал в очередь к телефону для заключенных, а затем набрал номер человека из старого района, который дал ему свой номер. "Я не умру ни за что", - сказал он Фрэнку Перголе. "Если я умру, то хочу умереть за что-то. Я не хочу вылететь в трубу вместе с этими парнями".
"Нет причин для этого", - сказал Фрэнк.
"Что будет с Даниэль?"
"Не беспокойтесь о ней. Мы приводим ее в порядок. Мы проследим, чтобы она вернулась домой". Оперативная группа никогда не собиралась преследовать Даниэль, но до сих пор скрывала это от Доминика; Фрэнк также не признавался, что скрытое записывающее устройство на Джеффри Виннике не сработало. Это означало, что судья мог прекратить дело о вымогательстве за недостаточностью улик, а Доминик оказался бы на свободе, поскольку дело о РИКО еще не было готово к возбуждению.
"Ладно, приезжай и забери меня", - сказал он. "Нам есть о чем поговорить".
Когда-то они с Генри Борелли дали друг другу разрешение убить друг друга, если они на кого-нибудь донесут, но однажды он так охарактеризовал Баззи Сциоли свою склонность выживать в авариях и взрывах во Вьетнаме и Бруклине: "Я ходил".
Доминику не дали много времени, чтобы передумать. 12 марта его выдернули из МКЦ под предлогом слушания о снижении залога по делу о вымогательстве; надеялись, что пронырливые заключенные и адвокаты поверят, что он внес меньший залог и его отпустили. Вместо этого его отвели в офис Уолтера, где он согласился дать показания под присягой для большого жюри.
После того как Доминик задал ряд вопросов, призванных показать, что он был проинформирован о своих правах и понимал, что происходит, первый вопрос Уолтера по делу был таким: "Когда-то вы работали у джентльмена по имени Энтони Гаджи?".
"Да". С этим словом долгое перетягивание каната между Домиником и его дядей вышло на финишную прямую. Впервые за все время Доминик одержал верх. По мере того как он продолжал отвечать на вопросы, присутствующие члены целевой группы начали понимать, какие это были необычные отношения: "Мой дядя не хотел, чтобы меня арестовали за порнографию. Он сказал, что моей бабушке это не понравится. Все остальное было в порядке".
Несмотря на преимущество, Доминик не стал закапывать Нино так глубоко, как мог бы. Он сказал, что ему мало что известно об отношениях Нино с Роем, кроме ростовщичества. Ему также было трудно сжечь Пола Кастеллано, который относился к нему более благосклонно, чем Нино. Он сказал, что никогда не слышал, чтобы Пол и Нино обсуждали свои отношения, и что, хотя Рой отнес незаконно заработанные деньги Нино, он не знает, отнес ли Нино их Полу.
Когда его спросили о Баззи Сциоли, Доминик, вместо того чтобы выдумывать ответ, сказал, что не может говорить о Баззи, потому что тот был его слишком близким другом; кроме того, Баззи не был членом экипажа.
"Вы должны понимать, что где-то в глубине души вы обязаны говорить правду обо всем", - сказал Уолтер.
"Я знаю, но Баззи, он больше, чем друг".
"Это то, что тебе придется решить, хорошо?"
"Верно".
Его не спрашивали о Генри Борелли - не тогда, но он уже давно разобрался с Генри - на следующий день после убийства Дэнни Грилло, когда Генри решил, что он следующий, а его друг Доминик собирается сделать это по приказу Нино и Роя. Это означало, что ледяной Генри способен убить его, несмотря на их мнимую дружбу.
Уолтер сказал Доминику, что детективы проведут с ним подробный инструктаж перед его первым настоящим выступлением перед большим жюри, чтобы заставить его "хорошенько подумать".
"Много вспоминать", - ответил Доминик. "Потому что это то, что я забыл за три года".
Сеанс длился всего семьдесят пять минут, но он занес его в официальный протокол и позволил ему почувствовать себя комфортно в процессе. Внезапно человек, которого сестра Мишель считала просто ребенком, ищущим себя, начал сбрасывать одну кожу и отращивать другую - секретного федерального свидетеля. Его выпроводили из офиса Уолтера и спрятали в мотеле на Лонг-Айленде.
Его новое путешествие должно было стать чередой эмоциональных потрясений. Вначале он думал, что Дениз будет рада, когда он позвонит и сообщит ей о своем решении. Но вместо этого ей пришлось сделать собственное заявление. Она и дети не присоединятся к нему в программе защиты свидетелей. Было очевидно, что ей придется уехать из Уэстлейка, , но и брак она тоже оставит. Она приедет в Нью-Йорк, но только для того, чтобы побыть с родственниками, пока не встанет на ноги.
"Я разлюбила тебя", - сказала она.
"Давай, мы можем это решить. Давай попробуем".
"Нет, пришло время сказать, что я чувствую. Я не собираюсь скрываться с кем-то, кого не люблю; я буду ненавидеть себя за это".
"Просто подумай об этом. Ты мне нужна".
"Мне очень жаль".
Камари Монтильо, которому сейчас почти девять лет, был в комнате, когда Доминик звонил по телефону. Дениз не скрывала своих чувств. "Я собираюсь прекратить отношения с твоим отцом, потому что он был плохим человеком", - сказала она. "Он все время оставлял нас одних". Камари, гладколицая шелковистая брюнетка, похожая на свою мать и унаследовавшая музыкальный талант отца, тоже злилась на отца и не хотела уезжать из Калифорнии, но не была уверена, что ее мать приняла правильное решение. Когда он был дома, с отцом было весело. Дениз сообщила младшим детям, Доминику-младшему и Марине, что они поедут в отпуск в Нью-Йорк; Марина никогда не встречалась с родственниками ни со стороны мамы, ни со стороны папы.
От осознания того, что он заслужил такое отношение к себе со стороны Дениз, Доминик не стал чувствовать себя менее виноватым. "Я обращался с ней как с дерьмом, но я люблю ее", - сказал он Фрэнку Перголе. "Я хочу вернуться к ней и разобраться с этой неразберихой, в которую я втянул свою семью".
Надеясь стабилизировать эмоции нового свидетеля и став брачными консультантами, как и предсказывал Арти Руффелс, члены рабочей группы позвонили Денису и заговорили от его имени. Он хотел сохранить брак и быть хорошим мужем и отцом, говорили они ей. Никто не упомянул Даниэль - мост, который ему придется переходить самостоятельно.
Это не имело значения. Дениз была непреклонна. Чувства Доминика были сомнительной искренности; время для спасения прошло.
Арти и остальные беспокоились о ее безопасности и безопасности детей, когда они вернулись в Нью-Йорк.
