Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
Она уже знала о его гибели и залилась слезами, увидев ружье. Жунид, как мог, успокаивал ее, стоя с хмурым лицом.
— Не надо… Что ж теперь сделаешь, — он сам понимал беспомощность и ненужность всяких слов. — Одно мы можем вам обещать — злодеи не уйдут от расплаты…
В управление они возвратились поздно, в двенадцатом часу ночи. Дараев пошел к Леонтьеву с докладом (Гоголев второй день находился в командировке в Ставрополе), а Жунид поднялся на второй этаж и, едва выйдя на верхний марш лестницы, с которого хорошо был виден весь коридор, инстинктивно прижался к стене: в двери приемной Гоголева, мелькнула, скрывшись за ней, темная фигура. Он даже не рассмотрел — женская или мужская, потому что в коридоре горела всего одна сорокаваттная лампочка, свет которой бил ему в лицо. Электроэнергию экономили.
Жунид оглянулся. На этаже — никого. Он рванул шнурки, сбросил туфли и, сунув их под стоящий в коридоре диван, в носках помчался по коридору. Остановившись у двери, прислушался. Щелкнул замок. Судя по тому, что звук до него дошел приглушенный, кто-то открыл их комнату. Раздался тихий скрип двери.
Шукаев постоял еще несколько секунд — в коридоре по-прежнему было пусто — и, осторожно приоткрыв дверь, юркнул в приемную. Там было темно. Лунный свет слабо освещал столик секретаря, на котором стояла закрытая брезентовым чехлом пишущая машинка, застекленный шкаф, набитый бумагами, подшивками газет, и длинный ряд стульев для посетителей у стены.
Освоившись с темнотой, Жунид шагнул к двери, ведущей из приемной в кабинет Гоголева. Она была полуотворена. Жунид осторожно просунул голову. Вторая дверь, в их комнату, плотно закрыта. Из-под нее вдруг по полу скользнул синеватый неяркий свет и погас: мигнули фонариком. Он на Цыпочках подошел ближе. Теперь от неизвестного ночного гостя его отделяла тонкая переборка. Присев, он заглянул в замочную скважину, потому что в комнате снова мелькнул свет. Рука, державшая фонарь, — самого человека он разглядеть не мог, только темное бесформенное пятно, — направила тонкий луч на полку, где лежали папки с документами.
Жунид не достал револьвер, не прыгнул на ночного грабителя с криком: «Руки вверх!», как это обычно описывается в детективных романах, а продолжал наблюдать, пока не увидел, как второй рукой, полистав дело, непрошенный посетитель вырвал несколько страниц и, смяв, положил в карман. То есть Шукаев не видел, куда и как были положены вырванные листы — рука просто ушла в темноту, и зашелестела бумага. Шкаф захлопнулся, и уже не синеватый, как показалось вначале, а ослепительно белый луч ударил Жунида по глазам.
Он едва успел отскочить от двери и притаиться за углом огромного конопляновского шкафа. Неизвестный запер их дверь на ключ, снова щелкнул фонариком, освещая себе обратный путь и, не успел Шукаев опомниться, — а выдать себя не входило в его расчеты, — как он оказался запертым в кабинете Гоголева.
— Вот-те раз, — едва слышно прошептал он с досадой и потянул носом.
Запахло духами. Женщина. Так он и думал. Пока он будет сидеть здесь взаперти, она преспокойно уйдет.
Так нет же, черт подери!
Он метнулся к окну, еще раз чертыхнулся, больно ударившись коленкой об стол и выглянул на улицу. Как раз под окном, на уровне пола второго этажа темнел бетонный козырек, опирающийся на две кирпичных колонны — вход в управление.
Стараясь не шуметь, Шукаев повернул рычаг старинного шпингалетного устройства, и огромная рама окна медленно отворилась. На улице прохладно — ночи в Черкесске редко бывают теплыми даже в июне, — но это его не остановило. Сев на наружный подоконник, он спрыгнул на козырек, лег животом на его шершавую поверхность, покрытую пылью и мусором и, свесившись, заглянул вниз. Парадное было неярко освещено электрической лампочкой — закон ночного затемнения в первые дни войны да еще здесь, на Кавказе, не вошел в силу. В вестибюле за столиком сидел дежурный, поклевывая носом. Видел его Жунид сейчас вверх ногами.
— Идиотство, — прошептал он, подтянувшись назад и усмехнулся. — Почти Дуглас Фербенкс[55].
Он терпеть не мог, когда на работников уголовного розыска и милиции смотрели, как на людей, которые только и заняты погонями, слежкой и перестрелками. Старый, нелепый, подогреваемый дешевыми детективчиками взгляд на профессию криминалиста. Вредный взгляд. Сколько молодых людей, совершенно не обладающих качествами, необходимыми будущему чекисту, сбитые с толку плохими фильмами и романами, жаждущие романтики и приключений, оказывались обманутыми и разочарованными действительной, реальной практикой работы в милиции. Девять десятых времени следователя или оперативного работника уходит не на головокружительные трюки, а на нудное, долгое копание в документах, в постоянных скучных, а порой и изнуряющих допросах, причем львиная доля информации, которая извлекается таким образом, в конце концов оказывается ненужной.
Изредка, конечно, бывает и стрельба, и опасность, и самбо, и скачки с препятствиями…
Однако, нечего ему тут лежать. Так можно и прозевать…
Убедившись, что поблизости никого нет, он перевернулся ногами к краю козырька, съехал на животе и спрыгнул. Ступни угодили на край газона, и он больно стукнулся пяткой.
О том, чтобы бежать босиком наверх за туфлями нечего было и думать. Шукаев спрятался в тени дерева. Может, она и не выйдет вовсе? А если выйдет не через главный вход? Даже наверняка не через главный. Тут никак не обойти дежурного. А зачем ей лишний свидетель?! Она пройдет черным ходом: ключ у нее определенно есть, раз есть ключи от приемной и кабинета начальника.
Жунид бегом обогнул здание и проник во двор, благо калитка оказалась не запертой. Спрятаться здесь было нетрудно: он стал за трансформаторную будку, попав ногой в лужу, которая никогда не просыхала, потому что рядом находилась колонка, где шоферы мыли машины. Холод пополз по ногам, и Шукаев поежился. Насморк обеспечен — кто знает, сколько ему придется здесь проторчать.
Но ждать пришлось недолго. Через несколько минут отворилась дверь запасного выхода, которым часто пользовались работники управления, и вышла женщина в темном плаще с сумочкой в руках. Во дворе не было никакого освещения, кроме луны, наполовину задернутой тучами, и Жунид не мог разглядеть ее лица.
Дверь она торопливо заперла на один поворот ключа и быстро пошла к калитке. Шагов ее он почти не слышал, — видно, на ногах у нее были чувяки.
Рассказывая потом друзьям о событиях той памятной ночи, Жунид не скупился на юмористические детали: лучше уж самому над собой посмеяться, чем ждать, когда это сделают другие. Ему, например, казалось, что фигура майора милиции в форменной одежде и босиком — зрелище достаточно комичное, и он был приятно удивлен и обрадован, что ни Вадиму, ни Арсену, ни даже Виктору Ивановичу Гоголеву не пришло в голову его вышучивать. Наоборот, все считали, что Жунид Шукаев нашел единственно возможный, правильный выход из создавшегося положения и заслуживает благодарности в приказе, которая и не заставила себя ждать.
Впрочем, тогда, ночью, Шукаеву было тоже не до смеха. Женщина шла очень быстро и поминутно оглядывалась: он должен был призвать на помощь весь свой опыт, чтобы не обнаружить себя.
Не слишком приятны были и холодные камни мостовых, и изрядно остывший асфальт, особенно если учесть, что он основательно промочил ноги: идти за этой быстроногой особой, вернее, то бежать, то красться, то прятаться, прижимаясь к заборам и стенам домов, ему пришлось едва ли не через весь город.
Наконец, где-то за железнодорожными путями в темноте окраинной улицы, женщина в плаще остановилась возле стоящего на отшибе довольно большого кирпичного дома и, оглянувшись (Жунид в это время стоял на другой стороне, за могучим стволом старой акации), три раза стукнула кольцом калитки.
Он мысленно отметил про себя, что собаки во дворе нет, и стал лихорадочно соображать, где они находятся. Видимо, в старой части города, примерно в километре-полутора от товарной станции. Помнится, пакгаузы оставались по левую руку.
В доме зажегся свет, зашаркали по двору чьи-то шлепанцы и приятный женский голос спросил:
— Кто?
— Это я, — шепотом ответила поздняя гостья. — Открывай скорей…
Скрипнула калитка и первый голос спросил:
— Принесла?
— Да.
Жунид подождал, когда они скроются в доме, и подошел к забору. Забор был из кирпича вперемежку с камнем. В середине каждой секции — филенка из косо уложенных в раствор обкатанных речных голышей.
Шукаев пощупал ладонью верхнюю кромку ограды — ни стекла, ни колючей проволоки, слава Богу, нет, — и осторожно перелез во двор, наблюдая за домом. В одном окне по-прежнему горел свет. Он подкрался к нему, на всякий случай достал пистолет и, встав на носки, заглянул внутрь.
