Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
Шукаев всмотрелся в деревянную стенку у своих ног и осторожно поднял прислоненную к ней дощечку. Из открывшегося прямоугольного отверстия размером с пачку «Казбека», аккуратно вырезанного пилой, ударил дневной свет, и они услышали совсем рядом с собой рассерженный бас Дзаева:
— …стукач сопливый! Выхвалиться захотел, дурак? Ах, как я все помню, ах, как я все вижу? Мало тебе добра сделал Алексей Петрович? А ты на его хороших друзей капаешь! Пойдет теперь милиция искать Исхака — что да почем! Уважительному человеку — неприятности!
— Да я не хотел… я… — это голос парнишки-подсобника.
— Не хотел, — ворчливо, но уже без прежней злости сказал буфетчик. — Дурак сопливый (очевидно, это было излюбленное его ругательство)… Алексей Петрович вернется, он еще тебе уши пообрывает.
— А где он? Второй день нету…
— Не твое собачье дело. Будет. Давай, иди в зал…
Жунид нагнулся и прокричал прямо в отверстие:
— Дзасов! Говорит майор Шукаев. Мы все слышали! Задержитесь там, где вы находитесь, — мы будем через две минуты! — и тихо — Дараеву: — Пошли, Вадим, он еще кое-что нам расскажет.
Когда они вернулись в шашлычную, буфетчик стоял у занавески, прикрывавшей вход в импровизированный «отдельный кабинет». Лицо его было бледно.
— Ну-с, — ухмыльнулся Вадим Акимович, — оказывается, вы совсем неплохо знали человека по имени Исхак?
— И даже, возможно, осведомлены о том, куда исчез Алексей Буеверов?
— Я… я не знаю…
— Вы, наверное, не поняли, в чем дело? — сказал Шукаев, откидывая занавеску. — Войдите сюда… — он подвел Дзасова к стене «кабинета», отодвинул стоявшую на полу кадушку с фикусом, и показал буфетчику темневшее над плинтусом отверстие. — Знали о существовании этого подслушивающего устройства?
— Нет, нет! Клянусь, не знал! — по напуганной физиономии Дзасова, с которого мигом слетели все его самодовольство и самоуверенность, Жунид понял, что на этот раз он говорит правду.
Им пришлось задержаться — записать дополнительные показания Дзасова, который торопился сейчас реабилитировать себя в глазах милиции, испугавшись обвинения в укрывательстве. Дело в том, что Шукаев во время первого допроса, занятый своими мыслями (нелегко держать в голове материалы сразу нескольких дел), просто забыл сказать, что Буеверов подозревается в убийстве.
Теперь он исправил свою оплошность.
У Дзасова, услыхавшего страшные слова об убийстве, отвисла нижняя челюсть. Несколько секунд он так и сидел с раскрытым ртом, снова побелел, потом покраснел и залепетал что-то несусветное:
— Я… не подумайте ради аллаха… Что я… мясо там левое брал. Так — дикий кабан разве хуже барашка?.. Иные как скажут… Из чего есть, из того шашлык жарим… Я потому… А это куда ж… убийство… Зачем мне. Пусть сам…
— Успокойтесь! — строго прикрикнул на него Дараев. — И говорите вразумительно.
Вот когда их, наконец, ожидала удача. Первая настоящая удача за столь долгий срок! Не косвенные данные, не трудно поддающиеся расшифровке детали, а конкретные, прямые улики.
Если привести в порядок бессвязные, постоянно прерываемые вздохами и отрывочными восклицаниями расстроившегося Дзасова новые его показания, то сводились они к следующему.
Из знакомых Буеверова буфетчик знал… Рахмана Бекбоева. Знал, что тот работает заготовителем на Шахарской прядильной фабрике и Алексею Петровичу приходится чуть ли не кунаком, хотя особой дружбы Дзасов за ними не замечал. Да и приходил сюда Рахман всего раза три-четыре.
Вечером третьего мая, часов в десять, — Дзасов уже собирался закрывать — Буеверов велел ему приготовить шашлыки на троих и «сматываться». Буфетчик так и поступил, поскольку Петрович не раз устраивал вечерние возлияния со своими друзьями в закрытой шашлычной. Бывал на подобных сборищах и Дзасов, когда дело касалось кабаньей туши или турятины, которые Буеверов за бесценок покупал у охотников и пускал в оборот, нимало не заботясь о том, что ничего не подозревавшие черкесы или карачаевцы из тех, кто оставался верен мусульманским обычаям, совершат грех, вкусив вместе с бараньими кусочками шашлыка несколько и от дикой свиньи, нанизанных на один шампур.
Говоря об этом, Дзасов принял покаянный вид, чувствовалось, что он старается выгородить себя, хотя было ясно, что махинации с мясом приносили и ему немалые дивиденды. Умолчать же об этом совсем, видимо, боялся: лучше уж сказать правду о таких «маленьких» неблаговидных делах, чем оказаться замешанным в историю с убийством.
На вопрос о том, у каких именно охотников Буеверов скупал дичь, Дзасов дал ответ настолько неожиданный, что Дараев даже перестал писать и недоуменно смотрел на буфетчика — уж не смеется ли он над ними.
— Кумратов, — убежденно повторил Дзасов. — Исхак Кумратов. Хороший охотник. Кабанов бо-о-оль-ших привозил.
— Он обычно бывал здесь, в шашлычной?
— Нет. Не заходил. На подводе во двор заезжал. Мясо отдаст в мешке, деньги получит — и домой. Непьющий.
— Вы знаете Кумратова?
— Видал не раз. Фамилию знал, имя знал, как охотника знал. Кто он такой, не спрашивал.
— Черт, нелепость какая-то, — тихо пробурчал Вадим Акимович.
— Что сказал? — повернулся к нему буфетчик. — Не веришь? Зря не веришь: клянусь, правда. Я…
— Хорошо, хорошо, — перебил его Жунид. — Последний вопрос: где Буеверов?
Дзасов развел руками, хлопнул себя по толстым ляжкам.
— Вчера утром ушел. Сильно сердитый. Сказал — трест ресторанов и столовых в командировку посылает. Мясо в колхозах покупать. На неделю, сказал.
— Это все?
— Клянусь, все.
— У Буеверова с собой ничего не было? Вещей, чемодана? Буфетчик наморщил лоб, заморгал, вспоминая. Лицо его вспотело от страха и от напряжения, он вытирал его рукавом несвежего халата.
— Нет. Кроме того, что сказал… Не знаю…
— Что общего было у Буеверова и Бекбоева?
— Рахман редко приходил. Долго не засиживался. Зачем приходил — не знаю…
— Подпишите протокол. И позовите вашего подручного.
— Эй, Залимхан! — крикнул Дзасов. — Иди сюда. Паренек тотчас появился за занавеской: в том, что он слышал весь допрос от первого слова до последнего, сомнений не оставалось. Впрочем, Жунид на это и рассчитывал.
— Ну, а ты? — спросил он. — Тоже ничего не замечал? — и едва заметно улыбнулся.
Глаза у Залимхана округлились.
— Алексей Петрович сапоги мыл. В земле были. Увидел, что я смотрю, прогнал сразу: чего, сказал, шпионишь… — паренек побагровел, сообразив, что выдал себя.
— Да-а-а, — протянул Дараев неопределенным тоном — не то осуждающе, не то одобрительно. — . Нехорошо подслушивать.
— Но я…
— Ладно, — сказал Жунид. — Простим на первый раз. — Когда это было?
— Четвертого мая после обеда! — выпалил Залимхан, воспрянув духом. Видимо, он успел обдумать свои слова за ранее, слушая, как допрашивали буфетчика.
— А почему ты обратил на это внимание? Залимхан мотнул головой.
— В перерыв я на почту ходил. После перерыва пришел — он сапоги моет. Где испачкал? Чего копал?
Жунид встал, рассеянно достал папиросу, постучал мундштуком по крышке коробки.
— Лопата у вас тут есть? — вдруг спросил он.
— Есть, — удивленно отозвался Дзасов. — Была где-то.
— Принесите. И фонарь какой-нибудь.
— Фонаря нет. Лампа керосиновая. Притащить? — у Залимхана возбужденно заблестели глаза.
— Тащи.
Шукаев сразу повел их в каретный сарай. Дзасов и Залимхан, разумеется, знали о его существовании, но недоумевали, зачем их сюда привели: оба считали сарай бесхозным и давно никому не нужным. Замок их не удивил: Буеверов повесил его год назад, сказав, что будет добиваться от треста капитального ремонта, чтобы за счет пустующей площади сарая расширить шашлычную. Трест отказал, а замок с тех пор так и висит.
— Ты думаешь, что… — Дараев наклонился к уху Жунида, и конца фразы никто, кроме Шукаева, не расслышал.
— Посмотрим.
В сарае они пробыли минут сорок. А когда вышли, пыльные, грязные, с пятнами ржавчины и грязи на брюках и сапогах, в руках у Шукаева было завернутое в промасленную перепачканную землей бумагу охотничье ружье Шестнадцатый калибр. Ни он сам, ни Дараев ни минуты не сомневались, что это было ружье Кумратова, из которого его убили. Оставалось узнать, кто это сделал. Сам Буеверов или кто-либо Другой.
* * *Из аула Халк, куда они ездили к вдове Кумратова предъявить ей ружье мужа на опознание, Вадим и Жунид вернулись ночью. Все сходилось. Вдова из трех охотничьих ружей (еще два взяли в лесничестве) сразу узнала берданку Исхака. На цевье под затвором были мелко вырезаны ножом две буквы — И. К. — Исхак Кумратов.
Она уже знала о его гибели и залилась слезами, увидев ружье. Жунид, как мог, успокаивал ее, стоя с хмурым лицом.
