Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего двойника
Шерил, по правде говоря, особенно сильных эмоций не высказывала – это было за пределами ее возможностей. При всей нашей схожести Шерил была совсем иной. Она больше смотрела и слушала, чем говорила. Она была тиха, вежлива, слова «спасибо-пожалуйста, если тебя не затруднит, извини, я хотела бы тебя попросить» и так далее, в том же духе, пересыпали ее речь и занимали в ней наибольшую часть, основное же содержание выражалось на редкость сдержанно и кратко. Прежде чем что-либо сказать, она вскидывала на меня глаза, словно проверяя, можно ли мне доверить такой секрет, даже если это касалось всего-навсего предложения выпить чашечку кофе. Моя манера, прямая и открытая, что нормально для русских, была ей непривычна и смущала ее. Она иногда стеснялась говорить со мной, краснела и искала подолгу слова…
Короче, она была западным человеком. И вела себя так, как ведут западные люди, по принципу: у меня своя жизнь, у вас своя, я к вам не лезу в душу, вы ко мне тоже; у вас все прекрасно, я уверена в этом, – и у меня тоже; и даже если это вовсе не так, никто никому навязываться не будет, все будут улыбаться и жить каждый сам по себе, со своими проблемами и печалями… На вопрос: как дела? – ответ всегда: отлично! Не потому, что отлично на самом деле, а потому, что ничего другого вам знать не положено… Если ты попробуешь рассказать кому-нибудь о своих проблемах, тебя выслушают. Посочувствуют и, может быть, даже помогут. Но только это не станет дружбой и даже простым началом ее. Откровенность людей не сближает, они просто сошлись на некоей территории – нейтральной территории, постояли на ней, потоптались, обменялись мнениями и даже услугами и снова разошлись – каждый умотал за свою ограду, из-за которой назавтра же ты можешь рассчитывать только на приветливое и безразличное «здравствуйте, как дела?». И снова скажешь: отлично…
Я боролась изо всех сил с этим западным менталитетом, я лезла в душу всеми своими четырьмя лапами, я задавала бестактные вопросы, я постоянно смущала Шерил.
Ничего, сказала я себе, пусть переучивается, это полезно. Будет как все нормальные люди.
Сказать-то я себе сказала, но разность наших стилей поведения меня тоже сковывала. Мне больше всего хотелось говорить с ней о загадке нашей схожести, о нашем возможном родстве, о всем том, в чем мне виделась тайна и к чему меня тянуло невероятно: уж так я устроена, люблю все таинственное. Тем более когда это таинственное избрало меня своим главным действующим лицом… Я себя чувствовала подлежащим большого сложного предложения, остальные члены которого были зашифрованы… Мне было совершенно необходимо найти ключ и расшифровать их.
Однако Шерил как бы избегала разговоров на эту тему, отвечала односложно и сама инициативу не проявляла. Казалось, она приняла наше сходство как данность; приняла, хоть и осторожно, нашу дружбу и никаких вопросов ни себе, ни мне задавать не собирается.
Я решила не давить на пугливую Шерил – я и так ее шокировала своими прямыми высказываниями по всем поводам – и подождать. Чего – я не знала. Лучших времен, наверное. Времен, когда она ко мне привыкнет.
В ожидании приезда Сережи я написала Игорю большущее нежное письмо и затащила Шерил к фотографу. Мы сделали несколько больших портретных снимков, а постановка мизансцен была моя: с подобранными волосами и с волосами распущенными, щекой к щеке и просто рядом в обнимку, и в профиль, почти нос к носу… Сначала Шерил смущало это позирование, но потом, когда я чуть не свалилась с высокого табурета, мы стали смеяться и в конце концов расхохотались так, что даже фотограф не выдержал и прыснул, хотя уже никто не знал, отчего это мы все смеемся…
Наши фотографии меня потрясли.
Я не знала, кто из нас – я.
Шерил сидела рядом со мной на моем диванчике, глядя на снимок. Я посмотрела на нее. Ее лицо застыло в напряжении.
– Что скажешь? – спросила я ее сдержанно.
Она в ответ вымученно улыбнулась.
– Ты не веришь, до сих пор не веришь, что мы с тобой сестры? – спросила я в лоб.
– Трудно не поверить, глядя на наше фото… – тихо произнесла она.
– Я понимаю, что ты сомневаешься. Мы с тобой такие разные… Хотя ведь мы чувствуем друг друга очень хорошо, несмотря на всю разницу… Ты сама мне сказала однажды – помнишь? – что тебе меня не хватает. И мне тебя не хватает, Шерил. Именно поэтому я думаю, что мы сестры, не только из-за нашей внешней похожести… А разница между нами – это из-за того, что ты – американка, а я – русская. Разное воспитание, разная культура, разный менталитет…
Я замолчала. Что я могла еще добавить?
Шерил тоже молчала, уставившись в нашу фотографию. Только мое плечо ощутило легкую дрожь ее плеча.
– Моя приемная мать была против моего отъезда в Европу, – заговорила она наконец. – И когда она поняла, что не сможет воспрепятствовать моему отъезду, она сказала: «Я с самого начала знала, что ты никогда не станешь настоящей американкой…»
Я подождала продолжения, но его не последовало. Тогда я спросила осторожно:
– И какой вывод ты делаешь из этого?
– Никакого.
Шерил сцепила руки, чтобы я не заметила, как они дрожат.
– Просто ты заговорила о разнице менталитетов… Не такие уж мы разные, – добавила она.
Конечно, не такие уж мы разные. Только я не об этом спрашивала. Я хотела понять, почему Кати произнесла эту странную фразу… Но давить на Шерил мне не хотелось. Она и так уже вся тряслась…
Лично я нормальна до невозможности, у меня здоровые нервы, и хотя я человек эмоциональный и даже в чем-то сентиментальный, я все-таки голову не теряю и подхожу ко всему трезво. Конечно, вы можете сказать, что меня жизнь не потрепала, потому я и нормальна. И ошибетесь, потому что вы еще не дочитали и не знаете, как меня потрепала жизнь. Я бы даже сказала – поколотила. И едва не убила…
И все равно – я нормальна. У меня не бывает депрессий, то есть бывают, но я умею управлять собой. Собственно, для меня нормальность и состоит в умении собой владеть и не давать разгуляться своей психике, вытеснив с жилплощади ее сожителя – разум. Люди, не владеющие собой, у меня вызывают недоумение. Я нахожу их либо больными, либо распущенными. Первое вызывает у меня жалость, второе – презрение, и во всех случаях они мне мало симпатичны.
Но, глядя на Шерил, на то, как затряслись ее руки и задрожали ноги – да-да, прямо так и задрожали, аж коленки задергались, – я почувствовала умильную нежность.
«Вот, – подумала я, – что значит любить…»
Мне ее стало жутко жалко. Я погладила ее легонько по голове.
– Не нервничай так, Шерил, – прошептала я. – В конце концов, ведь это не плохо, что мы встретились? Что мы нашлись?..
Она повернула свое лицо ко мне, и мы уперлись лоб в лоб. Мне показалось, что у нее на глазах стоят слезы. Я вдруг почувствовала, как она одинока. Раньше я об этом как-то не задумывалась, а тут, представив эту злобную Кати, с которой даже поговорить по-человечески невозможно, и бедную Шерил, которая уезжает в Европу одна, без поддержки, против воли мачехи, я поняла всю глубину ее одиночества, но еще и мужества: решиться построить свою жизнь самостоятельно! Она уже три года во Франции, нашла работу, живет на свою скудную зарплату. На какое-то время я даже устыдилась своей обеспеченности. Я жила на деньги Игоря и, хотя я не транжирка, не отказывала себе в том, чего мне хотелось. Мне не нужно было зарабатывать себе на жизнь, думать о будущем, бояться безработицы. Не то, что ей…
Мы все еще сидели, упершись друг в друга лбами. Наверное, со стороны это было смешно, но на нас некому было смотреть, мы сидели в сумерках моей комнаты на моем диване и смотрели друг на друга, не видя, потому что лица наши двоились и расплывались в расфокусированных взглядах, наши кудрявые волосы мешались, как и тепло наших тел, и мы обе боялись пошевелиться, чтобы не нарушить эту молчаливую и символическую позу нашего братания… А можно ли сказать «братание» про сестер?
И еще, чувствуя, что Шерил плачет, я подумала, что моя к ней любовь стала неожиданно принимать какой-то материнский оттенок: защитить, помочь, оберечь. Наверное, я из сестер старшая. Которая минут на пять раньше родилась. Знаете? Ведь у двойняшек всегда видно, кто старше на несколько минут, потому что у него поведение старшего. Так вот это, наверное, я.
Я потянулась и провела пальцем по ее щеке. Она была мокрая.
– Олья… – прошептала Шерил.
Я ее обняла. Она схватилась за меня руками, как ребенок.
– Не плачь, – сказала я. – Ведь все же хорошо теперь, правда?
Я точно не знала, что именно теперь хорошо, но мы нашли друг друга… А остальное приложится, просто обязано приложиться. Мы разгадаем секрет нашего рождения и устроим нашу жизнь так, чтобы быть рядом.
– А теперь нам пора спать, – скомандовала я.
Ведь я же была старшая.
В воскресенье мы решили пригласить наших «мальчиков» – то есть Джонатана и Ги. Строго говоря, Ги не был «мальчиком» Шерил, как и Джонатан – моим. Они были, скорее, нашими поклонниками, чем мы с Шерил пользовались, обратив мужской интерес в дружбу. И меня уже не удивляло, что мы с Шерил повели себя в схожих ситуациях одинаково.
